А.М. Родченко. Пространственная конструкция. 1920
Фактически всё его время было занято то какими-то служебными обязанностями, то общественной деятельностью, то дискуссиями 1920–1921 годов в только что созданном по инициативе художников Институте художественной культуры при Отделе ИЗО Наркомпроса. И тем не менее находится время не только для живописи, пространственных конструкций, но и для сочинения текстов, того творческого кредо, в котором он описывает область своего творчества. Текст становится частью живописного произведения.
Итогом этого периода становится составленный Родченко план автомонографии, разъяснение для коллег и будущих исследователей искусства задач своего творчества. Он выстраивает единую цепь своих экспериментов, подводящую к неизбежности рождения нового направления – конструктивизма и нового вида проектной творческой художественной деятельности – дизайна.
А.М. Родченко. Эскиз фонаря для кафе «Питтореск». 1917
В.Е. Татлин [30] – А.М. Родченко
Москва
1916 г.
Дорогой Александр Михайлович!
Я завтра вечером уезжаю в Царицыно, и мне необходимо непременно Вас увидеть. Приходите непременно завтра к 10 часам, к 11 часам ко мне.
Ваш друг Татлин
Дорогой Александр Михайлович!
Не застал Вас, был в 5 часов. Непременно приходите в Литературно-художественный кружок на Большой Дмитровке. Вечер с 8 часов.
Татлин[31]
В.Е. Татлин – А.М. Родченко
Москва
1918 г.
Ал. Мих!
1) Басманная 33.
Взять 2 угл[овых] рельефа.
2) Занять мастерскую (в Театр[альном] муз[ее]).
3) «Лес» устроить в Третьяковку.
4) Собрать Федерацию и сделать доклад о Петрограде.
5) Достать книги
6) Помнить о полном контакте.
Всё, жму руку. Татлин[32]
19 февраля 1918 г.
Присутствовали следующие члены: Татлин, Гославский, Родченко, Келлер и Доброва.
Поручено Татлину справиться в школе живописи. Может ли она сдать помещение Профсоюзу Художников Живописцев для выставки, желательно с 3 апреля по 3 мая 1918 г. (по старому стилю).
Распределить всё помещение по количественному составу участников и дать каждому равное количество места.
Распределить помещение для трех федераций, дав каждой (считаясь с количеством участников в каждой федерации) равное количество мест, как хороших, так и плохих.
Выставка устраивается по федерациям автономно и вопрос о жюри и развеске подлежит каждой федерации.
Просить выяснить по федерациям количество участников. Участие не членов на выставке не допустимо.
Можно допустить участие новых членов, но до известного срока.
Ввиду того, что холст есть в Московском Салоне, поручено Келлеру просить Московский Салон дать его Профсоюзу напрокат и дорого не брать, так как Профсоюз почти целиком состоит из членов Московского Союза.
Просим Совет сделать выборы по федерациям комиссии по приему новых членов, не участвующих на выставках.
Заседание объявлено закрытым.
Следующее назначается на четверг 21.02.1918 г. в
5 часов вечера.
Секретарь А. Родченко
С Татлиным я познакомился у Веснина[35], к которому пришел с Варварой за подрамником (она была с ним знакома). Жили мы с Варварой в комнатушке в 10 квадратных метров, и я решил написать большую вещь, а подрамника и денег не было[36].
Вот я попросил подрамник напрокат 1,52 м на 1 метр. Холст тоже было трудно купить настоящий, а потому я купил дешевой бязи, загрунтовал и вместо мольберта привязал к кровати.
У Весниных тогда видел двух братьев: Александра, художника, и Леонида, архитектора. Жили они с сестрой вместе.
Это были два бородатых русских мужика, очень симпатичных и приятных. «Дядя Саша», как его все называли, делал тогда большие панно для какого-то дома с массой фигур (в стиле Ма. А) в коричневых тонах, фигурами в ракурсах, которые меня очень удивили.
Благодаря Дяде Саше мы каждое воскресенье ходили в музей-особняк Щукина. Придешь, скажешь, что от Весниных – и сразу пускали. Почти каждое воскресенье.
Я изучал Ван Гога, Матисса, Гогена и Пикассо. Смотрели журналы и просто отдыхали, сидя в красных креслах в хороших залах после своей тесной грязной комнатушки.
Вообще заряжались на целую неделю.
Я изучал технику, рассматривал размеры подрамников, рамы. И просто размышлял о живописи.
И это было восхитительно.
Как это далеко сейчас и как это замечательно.
Думать о живописи и только.
Татлин был в гостях у Веснина, нас познакомили. Я стал рассказывать ему, как хожу и хожу и никак не добьюсь толку, чтобы участвовать на выставке «Мир искусства». Татлин тоже пожаловался:
– У меня уже седые волосы, а «они» все не признают меня! Ну, ничего, мы устроим футуристическую выставку. Вы оставьте адрес и тогда будете участвовать на ней.
– Спасибо, – отвечаю я. – Это было бы замечательно.
А.М. Родченко. Танец. 1915. Работа была показана на выставке «Магазин» в Москве в марте 1916
И действительно, через некоторое время пришел ко мне В.Е. Татлин, посмотрел работы, одобрил и сказал:
– У нас организована выставочная группа, в которую входят художники: В. Татлин, Л. Попова[37], Н. Удальцова[38], А. Экстер[39], В. Пестель[40], И. Клюн[41], Л. Бруни[42], К. Малевич и, значит, Родченко. Деньги на выставку все внесли, но так как у Вас их, наверно, нет, то Вы будете своим трудом отрабатывать, как и я. Я являюсь организатором и устроителем, а Вы моим помощником, и к тому же Вы будете продавать билеты… Согласны?
– Конечно, – ответил я.
И вот сняли на месяц пустующий магазин на Петровке, д. 17, и стали развешивать вещи[43].
Магазин состоял из двух помещений: одно большое, а другое, в глубине, маленькое.
В первом повесили контррельефы Татлина, Попову, Экстер, Удальцову, Бруни, Клюна и Малевича.
В дальней – М. Васильеву[44], меня, Пестель и позже прибавили молодого Остецкого.
Началось мое первое выступление в Москве. Я выставил беспредметную композицию 150 см ×100, «Две фигуры», несколько маленьких и беспредметную графику[45].
Татлин, как я уже говорил, выставил контррельефы и немного живописи. Удальцова – кубистические вещи. Попова, Клюн, Малевич, Пестель – так же.
А Бруни выставил разбитую бочку из-под цемента и стекло, пробитое пулей. Что особенно вызвало возмущение публики.
Публики в будни было очень мало. Публика была разная. Больше случайная, которая смеялась, а также возмущалась.
Я объяснял вещи, сам мало понимая в кубизме, который мне не совсем был понятен.
Некоторые приходили, первый раз видя такие произведения, но не смеялись, а старались понять и ходили по нескольку раз, слушая мои объяснения и, поняв, страшно благодарили и делались поклонниками.
Трудно было объяснить только те вещи и тех авторов, которые были не талантливы, а являлись эпигонами футуристов. Хотя на выставке собственно футуристов не было. Был кубизм и абстракционизм.
На вернисаж пришел Малевич и устроил почему-то скандал Татлину. Я тогда толком не понял, что было, но только он снял свои вещи с выставки.
Малевича вещи мне нравились больше других, кроме, конечно, Татлина. Они были свежи, своеобразны и не похожи на Пикассо. Но сам Малевич не нравился. Он был весь какой-то квадратный, с бегающими неприятными глазами, не искренний, самовлюбленный, туповато односторонний. Подошел ко мне и сказал:
– Вы здесь единственный, но знаете ли, что Вы делаете? – Я ответил: «Не знаю!..»
– Знаете, что всё, что они делают старо и подражательно. Всё это уже кончено. Идет новое, наше русское. И я делаю его, приходите ко мне, а у Вас интуитивно оно уже есть, оно носится в воздухе! – И дал адрес. Я часто ходил к Татлину и очень его уважал и считал тогда, как и теперь, за талантливого мастера, а потому рассказал ему всё про Малевича.
Он ответил: «Не ходите к нему!»
И я не пошел.
Владимир Евграфович жил на Старо-Басманной, на 8-м или 9-м этаже в доме железнодорожной организации. На чердаке устроил мастерскую, отеплил. Мастерская была любопытная, сделанная из фанерных щитов. Жил он один и, как у бывшего матроса, было всюду всё прибрано и чисто. Он тогда работал над постановкой оперы Вагнера «Летучий голландец». Работал без заказа, просто для себя. Я думаю, что с тех пор прошло 30 лет, он и сейчас, вероятно, работает над ней. Это были костюмы и детали архитектурные к декорациям, я тогда поразился их количеству и вариантам одной и той же детали крепления потолка в комнате. Всё это изучалось им с тщательным вниманием и огромным художественным вкусом.
Это настоящий русский художник, который, хотя и любит славу, но… ждет… и может ждать. И я уверен, что она еще придет к нему. Только настоящие русские художники могут так работать, годами, не пользуясь принадлежащим им успехом и с большим трудолюбием и простым чистым вкусом работать на неизвестное будущее вплоть до смерти.