Раннее неяркое петербургское солнце ложится слабыми пятнами на паркет, и вот я один почти во всём клубе.
Я рано встал, дома все спят. Спустился по лестнице на сцену, а со сцены в зал. Стулья сдвинуты в одну сторону для танцев.
Мне нужно всё обойти и посмотреть. Иногда нахожу что-либо интересное: коробку, флакон из-под духов, иногда несколько конфет в коробке и так далее.
Это добыча утра – моя добыча.
Потом приходят уборщицы, и я удаляюсь на сцену. Со сцены балкон на Невский. Капает с крыши, тает. Весна. Смотрю на мокрую улицу…
Все на улице куда-то спешат.
На комоде горит керосиновая лампа. В квартире нет никого, кроме меня. Мать и отец в театре, брат часто гуляет. Я один; мне, наверно, семь-восемь лет.
Лампа не на столе, а на комоде: это чтобы я не уронил и не устроил пожара.
Тихо и скучно.
Кругом ведь никто не живет. Наша квартира казенная, и она одна над сценой театра[6].
Идти некуда и не к кому. Идти на сцену нельзя – мать не велит: там могут задавить во время смены декораций.
А скучно… Что делать?..
Играть нечем и не интересно одному. Сижу на диване и смотрю на лампу. Но она так скучно горит, и кажется что-то безотрадное от ее света…
Остается фантазировать и искать в висящем полотенце или мочалке тело покойника, а в темных углах – сидящих чудовищ.
А что завтра делать?
Встать рано и, спустившись на сцену, а с нее в зал, бродить по пустым комнатам, еще не убранным, в одиночестве.
Мало кто живет при театре, только сторожа и уборщицы, но их дети не могут ходить по театру…
Значит, опять один.
Двора нет, есть лишь сад. Огромный сад. Где зимой тоже июнь.
А.М. Родченко. Фигура в кимоно. 1912
А отец и мать еще спят. Жизнь начинается в театре с 10–11 часов.
Игрушки… Их нет. Отец их не дарит. Отец делает бутафорию. Бутафор – для отца это было высшее достижение: из неграмотного и безземельного крестьянина, железнодорожного рабочего до бутафора.
Вспоминаю, как в Казани, когда мне было лет 14, я забирался на крышу летом и писал дневник на маленьких книжках, полный грусти и тоски от неопределенного своего положения, хотелось рисовать учиться, а учили на зубоврачебного техника…
Возможно, что я писал и о том, что встал в восемь часов, в девять пошел в мастерскую, а в пять пришел и обедал. Дневник не сохранился. Есть дневник, когда я был в художественной школе, полный болтовни о женщине и живописи… Но он мало интересен и в нем мало фактического материала.
1940
Я с детства вырос одинок
И кто-то мукой напитал
Мой окровавленный цветок
Я жил и ждал, и всё искал
Чего-то ласково-святого
Как вдохновенья неземного
И я устал…
Неужели мои записки есть оправдание моего существования? Неужели они пишутся для того, чтобы после моей смерти они не осудили меня худо?
Портрет, когда я начал писать портреты, я только тут понял, что есть живопись, и тогда понял портреты, написанные художниками. И тогда понял жизнь самих людей, и понял, что есть человек…
А.М. Родченко. Рисунок из дневника. 1911
«Во время бессонных ночей, во время болезни, в моменты одиночества, когда ясно чувствуется бренность всего земного, человек, одаренный фантазией, должен обладать известной силой духа, чтобы не пойти навстречу призраку и не заключить скелета в свои объятия».
Теперь я понял, что для художника, и особенно для ученика, должны на первом плане стоять работа и он должен передать [натуру] и наиболее реально и точно, не обращая внимание на технику и материалы. И главное, – работы товарищей и их советы…
Недаром же великие мастера, как Руссо, замучивали свои работы, но он добился этим трудом правды… Или Леонардо да Винчи умер с сознанием, что Джоконда еще не окончена…
…Сколько лет надо писать всё только тщательно, терпеливо, подробно, всё, всё, и этюды и рисунки… И только тогда работать, не нуждаясь в моделях, как Бёклин, Коро.
«Кто столько лет изучал действительность с терпением и сосредоточенным вниманием, кто обогащал свою фантазию ежедневно созерцанием живой природы, тот мог, наконец, позволить себе писать не определенные пейзажи, а скорее ароматы природы, сущность вещей, мог освободиться от всех отягчающих земных придатков в своих виденьях и отражать только свою душу».
8 ноября
Я только что пришел с бала, с нашего бала. Весело! страшно весело! Игры, танцы, закуска, русские танцы и песни… Нынче я пробовал играть… Но увы, мне это не доставляет ничего. Русские танцы, которые исполняли, во мне возбуждали зависть, мне хотелось самому поплясать, да так, чтобы все ухнули… Но я сидел в углу дивана и смотрел на них. Пробовал петь песни, но опять напрасно, и ушел… Столько веселья, а я злюсь, я люблю ее…
И сколько я уже любил, но дойдя до точки, я уходил во тьму вечно одинокий, разочарованный…
Дальше… Мимо, мимо…
«Спорьте, заблуждайтесь, ошибайтесь, но ради Бога, размышляйте!»
7 декабря
О чем писать?.. О том, что мучаюсь вновь я над рисунком, хочу дать правду, но и точить рисунок, хочу, чтобы мой рисунок никому не нравился и чтобы все удивлялись ему… Я хочу, чтобы сам я был доволен им вполне… Еду в Питер и Москву. Опишу всё на память… Пока мечтаю о Третьяковке, о новых людях, о картинах…
8 декабря
…Нужно зубрить, зубрить.
На улицах я всем завидую. Один… Один… Понимают ли люди, что значит это слово.
Нужно окончательно решить: или заниматься вовсю, если сдавать, а нет – так нет, и думы прочь[7].
На всём столе разложены книги, алгебра, геометрия, тетради, задачники, нужно учить, но я сколько ни читаю, сколько ни долблю – пустота, пустота… И что же, читаю «Дневники горничной» Мирбо, а как услышу шаги – прячу, ну что за комедия!..
11 декабря
…был в публичной библиотеке, читал «Сатирикон», прекрасный журнал. Так и хочется в нем принять участие. Или хотя бы в каком-нибудь журнале…
Сегодня воскресенье, у меня собрались Паня, Яша; играли в карты. Был Борис, говорили о моей экскурсии в Москву и Петербург…
12 декабря
…Я схожу с ума от радости и дум!
…В мастерской вдруг слышу сзади голос Китаевой[8]: «Родченко, хотите посмотреть Джон-Бёрнса[9] открытки, они, наверное, Вам понравятся?» – …Я иду и смотрю, посмотрев, благодарю и ухожу… Почему вдруг звать меня? Неужели она любит меня…
17 декабря
И единственно, что хочется еще мне читать – это лучшие стихи новых поэтов, всемирно известных: Оскар Уайльд, Гамсун и др…
20 декабря
Получил за дневные – 1 премию и за вечерние одну, за эскизы III. Анта Китаева заговорила со мной…
Из записной книжки
Экскурсия. В поезде. Я еду в Москву, вагон трясет, качает…
Еду вместе с ней (Антой). Мы говорим на площадке, мерзнем, но всё-таки стоим и говорим без конца. Она читает свои стихи…
Москва… Музеи… Выставки… Затем Петербург…
10 февраля
Я придумал собираться у Русакова[10] (один из наших учеников, мой товарищ). Устраивать вечера литературные по субботам, читать рассказы, стихи, пить чай и делать наброски.
…Мы вчера пригласили барышень. Я – Тамару[11]… Я провожал ее домой и говорил, что я еду летом в деревню…
1 марта
Как мне нравится всё японское… У Тамары так много разных вещей. И она сама похожа на японское… Такая же стройная, гибкая и нежная как акварель и неуловимая…
4 марта
Вчера я был у нее и ходил с ней в церковь.
…А потом [она] сказала:
«Благодарю Вас за Ваше моление обо мне».
22 марта
Устраиваю свою комнату. Повесил на стену египетский костюм[12], новый красный фонарь, развесил этюды, эскизы, рисунки…
…И сидя один, я вспоминал Египетский бал. Вспоминал слова Тамары, когда мы шли в красную комнату…
8 апреля
С трех до четырех писал портрет Тамары… Ездили на кладбище, но скоро вернулись – холодно… Вечером я рисовал для выжигания, а Тамара рисовала меня.
17 апреля. Вторник
Вчера Коля[13], смотря мои наброски, сказал: нет, у тебя всюду Анта, Анта…
Тамара как-то сказала: Вы оба такие странные, в вас много общего, вы должны быть вместе…
19 апреля. Четверг
На вечерних [классах] не видел Тамару… Ушел прямо на концерт.
…Был на концерте Кусевицкого[14]. Шестая симфония Чайковского.
…Шествие смерти… Вот она над полем, покрытым трупами, тут на горизонте огромное зарево… Она вся в черном, большая, длинная, зубы оскалены… Руки длинные… Плащ развевается… Коса блестит окровавленная. Из глаз пылкий синий огонь… Идет, идет…
Кровь льется ручьями… Вот она пляшет…
Вьется плащ… блестит коса. Улыбка на устах… Костлявые руки распростерты.
Столько тоски…
Как близок Чайковский!..
Вагнер. Вакханалия.
…Грот Венеры… Вот кровавый грот… Миллион рубинов. Реки крови… Вдали ручей звенит. За столами, уставленными винами полулежат они… Слышу звуки тамбурина. 13 нагих девуш