Занятия фотографией, пик экспериментов не случайно совпадает с пятилетием издания журнала. Ключ – монтаж на обложках к некоторым номерам ЛЕФа. Многие ассоциируются с фотографией, кино, новой технологией искусства.
Команда ЛЕФа, используя новые технические средства – их символизирует аэроплан и самопишущее перо, – борется со старым искусством. Фотомонтаж в эти годы становится ведущей графической изобразительной технологией в полиграфии.
Часто на обложках впервые публиковались фотографии Родченко.
«Объектив арестовал факт», – провозглашает в статье «График современного ЛЕФа» литератор Владимир Перцов[180]. Родченко понимает факт как образный концентрат документального художественного начала. Он выявляет эстетику факта, эстетику документа, пользуясь точными, размеренными средствами искусства модернизма и фотографической техникой.
Почти вся команда ЛЕФа запечатлена на снимках Родченко.
И если в 1923–1924 годах он занимается только монтажом, то с 1925 года появляется необходимость зафиксировать как свой приоритет, так и новации близких ему авторов на новые точки съемки и новое фотографическое видение. Так в 1926 году появляется его авторская страничка «Фото в кино» в журнале «Советское кино». Оказывается, что мало просто показать, нужно детально прописать, в чем смысл новой рождающейся фотографии. И здесь страницы «Нового ЛЕФа» оказываются как нельзя кстати. Всё крутится вокруг фотоглаза, оптики, восприятия мира через фотографию.
Все эти тексты важны сегодня в совершенно новом контексте: контексте медиаискусства. И фотография для Родченко не существует изолированно от полиграфии и рекламы, то есть графического дизайна. Кино и фотография также слиты – это кинетические образы. Новая область конструирования вещей, дизайн – снова связана с фотографией как инструментом исследования общества, поведения, взаимоотношения человека и мира вещей.
Весь цикл статей Родченко о фотографии – это формулирование теории работы с новыми техническими устройствами, нащупывание эстетики фотоглаза.
Статьи:
Родченко А. Записная книжка ЛЕФа // Новый ЛЕФ. 1927. № 6.
Родченко А. К фото в этом номере // Новый ЛЕФ. 1928. № 3.
Родченко А. Против суммированного портрета за моментальный снимок // Новый ЛЕФ. 1928. № 4.
Родченко А. Крупная безграмотность или мелкая гадость? // Новый ЛЕФ. 1928. № 6.
Родченко А. Пути современной фотографии // Новый ЛЕФ. 1928. № 9.
Родченко А. Предостережение // Новый ЛЕФ. 1928. № 11.
Родченко А. Революционный фоторепортер. (Публикуется впервые.)
Родченко А. Мастер и критика // Советское фото. 1935. № 9. С. 4–5.
Родченко А. О Я. Халипе // Советское фото. 1936. № 10.
Родченко А. Каким должно быть «Советское фото» // Советское фото. 1937. № 9.
Родченко А. Уроки первого опыта // Советское фото. 1937. № 12.
Родченко А. Холостой выстрел // Советское фото. 1938. № 11–12.
А.М. Родченко. Обложка первого номера журнала «ЛЕФ». 1929
Говорят: «Надоели снимки Родченко – всё сверху вниз да снизу вверх».
А вот из «середины в середину» – так лет сто снимают; нужно же не только чтоб я, но и большинство снимало снизу вверх и сверху вниз.
А я буду «сбоку на бок».
Смотря на горы своей живописи прошлых лет, я иногда думаю: куда это девать?
Жечь жалко, работал десять лет. Вот пустое дело, – прямо, как церковное здание.
Ни черта с ней не сделаешь!
На даче в Пушкино хожу и смотрю природу: тут кустик, там дерево, здесь овраг, крапива…
Всё случайно и неорганизованно, и фотографию не с чего снять, неинтересно.
Вот еще сосны ничего, длинные, голые, почти телеграфные столбы.
Да муравьи живут вроде людей… И думается, вспоминая здания Москвы, – тоже навороченные, разные, – что еще много нужно работать.
Трайнин на просмотре фильма «Журналистка» говорил: «Родченко очень реален. Вот Уткин у нас с фантазией». Вот и ставят они «быт с фантазией».
Интересно заниматься экспериментальной фотографией… Но сколько в фото эстетики, – прямо сказать, 90 процентов.
Вот почему одновременно занимаюсь радио, – для дисциплины.
В радио искусства не больше 10 процентов.
Перевести всё, что от искусства, на выдумку и на тренировку, видеть новое даже в обыкновенном и привычном.
А то у нас в новом норовят увидеть старое. Трудно найти и увидеть в самом обыкновенном необыкновенное.
А в этом вся сила.
Толчешься у предмета, здания или у человека и думаешь, а как его снять: так, так или так?.. Всё старо…
Так нас приучили, воспитывая тысячелетия на разных картинах, видеть всё по правилам бабушкиной композиции.
А нужно революционизировать людей видеть со всех точек и при всяком освещении.
Хорошо ехать в экспедицию на север или в Африку, снимать новых людей, вещи и природу.
И вот они снимают глазами, заплывшими Коро и Рембрандтами, музейными глазами, глазами всей истории живописи.
Тоннами вливают в кино живопись, в театр.
Тоннами вливают в оперу и драму.
Никакой Африки… А вот здесь, у себя дома, сумей найти совершенно новое.
А уж если ты поехал в Китай, то не привозите нам коробок «Чаеуправления».
«Советское фото» пригласило меня сотрудничать в каждом номере.
Я пришел и спросил: «Это вы наверно книгу Моголи-Наги увидели?»
«Да, – говорят, – вы правы. Даже напечатали раз, а потом решили: ведь свои есть левые».
«Советскому фото» особенно нравятся те фото, что напечатаны в ЛЕФе. Когда приношу новые, они молчат.
«Черт его знает, что хорошо, что плохо. Дело новое, не поймешь».
Разговариваю в Музее Революции с сотрудником Лифшицем и спрашиваю его, почему они в музее собирают рисунки, а не собирают хорошие фото революционных моментов из кинофильмов.
– Нельзя, – говорит он, – это же инсценировки.
Подойдя к фото «Взятие Зимнего дворца», я спросил: что за странное фото?
Он ответил: – инсценировано. Я удивился: – А почему же не написано, что это инсценировано?
– Да так, все считают ее документом, привыкли.
Плохая привычка!
В своих плакатах «История ВКП(б)» я пользовался почти исключительно фотографиями. (Плакаты я делал для Комакадемии.)
В Музее Революции я брал материал и консультацию.
После выпуска первых пяти плакатов в музее открылась дискуссия:
«Чем нужно иллюстрировать революционный материал в музее – фотографиями или рисунками?»
Странная дискуссия в музее!
Могли взять и постановить иллюстрировать рисунками.
Но… вопрос остался вопросом, а потому собирают и иллюстрируют тем и другим. – Там видно будет…
А там привыкнут.
Вот боюсь только – к чему привыкнут?
Второй год я преподаю в мастерской ИЗО Пролеткульта…
Перевел ребят с изоработы на проектировку и моделировку мебели и оборудования клубов. Взяли заказ ВЦСПС, исполнили почти весь заказ. ВЦСПС смотрел – нравится. Моссовет часть мебели параллельно взял для себя, из провинциальных клубов берут проекты.
Авторам проектов хочется дать проекты напечатать в ЛЕФе. Пролеткульт же предлагает печатать после сдачи заказа, а то испугаются. Ведь ЛЕФ!
Интересно было бы собрать статистические данные, сколько написано статей и заметок в наших журналах о заграничных работниках художественного труда и сколько о советских.
Насколько я наблюдал, о заграничных в десятки раз больше. И заграничных всегда хвалят, а советских почти всегда ругают.
Чем это объяснить?
– А видите, писать о заграничных – это культура, во-первых (значит уважать будут писавшего на службе), а затем и спокойнее – не обвинят в теченчестве.
Наши худкритики ведь не за совесть пишут, а за страх.
В Госиздате мне раз прямо сказали: – Талантливый вы художник, А. М., и человек хороший, и зачем вам, – говорят, – нужны этот ЛЕФ и конструктивизм? Мешают они вам, и даже не тем мешают, что вы по-новому работаете, а тем, что вы носите эти названия. Другие же работают под вас, и принимают их с удовольствием, и даже прямо заказывают «под Родченко». А вас прямо боятся. ЛЕФ!
Работая в Добролете больше года, я делал плакаты и прочее. Люди там занятые, с искусством не возятся, – дело у них новое, интересное. Плакаты мои им нравятся. Ко мне привыкли, фамилию мою не помнят, а в лицо знают.
Я тоже об искусстве с ними не говорю, словами не агитирую, работаю и работаю.
Всё идет хорошо.
Вот открывается Всероссийская выставка. Добролет организует рекламные 20-минутные агитполеты.
Зовет меня инженер Лазаревич, интеллигентный такой, в пенсне и пинжак с золотыми пуговицами, и говорит мне:
– Сделайте мне, товарищ художник, футуристический плакат о полетах.
Я искренне сделал непонимающее лицо. А он мне:
– Ну как вам это объяснить, ну со сдвигом, понимаете, – конечно, только не очень.
Но я не понял и спросил, а какие же мои плакаты? Вот на стене. Он говорит: ваши – реалистические. Тогда я всё понял и сказал: – Нет, товарищ Лазаревич, я футуристических плакатов делать не умею.
Ну и заказали какому-то правому художнику «под футуризм».
После тов. Лазаревич узнал, в чем дело, – одна машинистка объяснила.
Врагом сделался.
Почему это вывеска Наркомзема написана церковно-славянским шрифтом?
В церкви объявления о службе для молящихся и то русскими буквами пишут.
Приходишь утром в учреждение, в котором всегда работаешь. Вдруг набрасываются на тебя:
– Товарищ Родченко, а мы вас ищем сегодня…
– В чем дело?
– Да завтра 1 Мая. Нужно украсить клуб, постановлено ассигновать 200 рублей на декорирование клуба, мы уже лозунги приготовили, материю, пихты купили…