Не радует и полиграфическое оформление альбома: серая печать окончательно погубила и те немногочисленные работы, которые можно было бы отнести в актив сборника.
Альбом «Мастера фотографии» оказался холостым выстрелом.
А. Родченко
Нет еще у нас в фотографическом искусстве настоящей критики, нет искусствоведов, и прислушиваемся мы, фоторепортеры, чаще всего к критике наших товарищей по работе – к «молодым» и «старым», более опытным. Когда показываешь свои новые работы, хочешь послушать их объективную, дружескую критику, анализ своих ошибок и срывов, или оценку своих успехов. И право лучше, когда твою работу справедливо ругают, а не смотрят равнодушно и, молча, пожимая плечами, отходят в сторону, ничего не сказав. К великому огорчению, многие так и поступают: лучше-де промолчать, чем «обидеть».
С величайшей требовательностью, серьезно и вдумчиво относится к своей работе Георгий Петрусов, талантливый советский фотомастер. Его творческая индивидуальность еще не оформилась окончательно. Он продолжает упорно и много работать.
Петрусов блестяще владеет фотографической техникой, но это ревнивое поклонение техническому мастерству таит в себе опасность для художника.
В «Плотине Днепрогэса» автор поставил перед собой задачу: показать в снимке мощь человеческого гения, заставившего работать на социализм воды Днепра. Можно было бы считать эту задачу художественно разрешенной, если бы автор не допустил излишнего перекоса кадра, невольно отдав дань увлечению формализмом.
В последующих своих работах («Санаторий в Сочи» и др.) Петрусов этой ошибки уже не повторяет.
В творчестве Георгия Петрусова заметное место занимают работы, посвященные боевой мощи Красной армии и Военно-морского флота, героическим защитникам нашей родины. В целой серии оборонных снимков Г. Петрусова умело сочетаются глубокая содержательность, идейная насыщенность кадра, с высокой фотографической техникой. Большая репортерская сноровка, умение умело выбрать точки съемки позволили ему показать в снимках большой выразительности могущество нашего Военно-морского флота. Надолго запоминаются мастерски сделанные работы Г. Петрусова: «Корабли в походе», «Торпедные катера», «Казах-краснофлотец», «Минный заряд», «Танки», «Танки в дыму» и другие.
Каждый из этих фотографических снимков – это до конца продуманная работа, в которой композиционно всё оправданно и нет ничего лишнего, потому что автор упорно работает не только в период съемки, но и в позитивном процессе, доводя свое произведение до зрителя филигранно отделанным. Г. Петрусов кропотливо работает буквально над каждой деталью. Это тем более примечательно, что очень многие наши фоторепортеры, прекрасно фотографируя, недостаточно освоили вторую, не менее ответственную и сложную область творческой работы, – печать, обработку и оформление фото. Только освоив в совершенстве все стадии фотографической работы – от съемки до тщательной отделки позитива, – фоторепортер может стать полноценным мастером, таким, каким является Г. Петрусов.
Заслуженной известностью пользуется работа Г. Петрусова «Обед в поле».
Это – одно из лучших произведений советского фотоискусства, синтетически, документально раскрывшее одну из сторон нового быта в колхозе: с огромной выразительностью показана здесь радость человеческого труда. Группы колхозников собрались на товарищеский обед, как на торжественный праздник. На заднем плане – любовно обработанное социалистическое поле.
Тему, отображающую новое советское поколение, решает хорошо известная работа Петрусова – «Кабардинка». Это – пленительный образ новой советской женщины, гордой и красивой, полной энергии и движения. Автор не оказался в плену у экзотики, создав целостный художественный образ.
Петрусов не замыкается в рамках фоторепортерской работы. Он отлично владеет искусством фотокомпозиции, умело и с большим художественным вкусом компонуя фотокартину из нескольких негативов.
Работая над созданием средствами фотоискусства советского рекламного плаката, Петрусов прекрасно использует освещение для выявления объемности, фактуры предметов. Его натюрморты, сделанные для фотографического рекламного плаката, выполнены превосходно. И надо пожалеть, что Г. Петрусов забросил экспериментальную работу в этой интересной области.
Нужно еще упрекнуть Петрусова в том, что он не продолжает так удачно начатую им работу над фотошаржем. Первые его дружеские фотошаржи на товарищей по профессии – Родченко, Штеренберга, Дебабова, Шайхета, Альперта, Кудоярова, показанные на выставке московских фотомастеров 1935 г., полны юмора, остроумной выдумки и высокого технического мастерства. Фотошаржи Петрусова могли бы стать украшением «Крокодила» и других журналов.
Трудно подчас представить себе, в каких сложных условиях производит съемку Г. Петрусов, этот на редкость сдержанный, внешне всегда спокойный, человек. Но всмотритесь внимательно в работы Петрусова и вы убедитесь, что корабли Черноморского флота, суровые, закованные в броню, идущие в кильватерной колонне, с орудиями, готовыми к бою, – сфотографированы Петрусовым с борта быстроходного катера, оставившего на переднем плане снимка росчерк пенистого следа. Он дежурил рано поутру долгие часы на бушприте морского судна, чтобы в крайне трудном и неудобном для съемки положении фотографировать несущиеся под ним с ревом торпедные катера. Так был создан снимок «Катера в походе». Он таскал с собой на автомашине специально сколоченную из досок высокую лестницу по колхозам Украины, снимая для «СССР на стройке». Так были найдены новые и интересные точки для съемки замечательной серии пейзажей. Так, в частности, была найдена точка съемки для одной из лучших его работ «Обед и поле».
Г. Петрусов – мастер, умело владеющий разнообразными средствами советского фотографического искусства, большой, искренне работающий над тематикой социалистического строительства; творчески растущий фотохудожник.
Он родился над сценой.
Это были две маленькие комнаты с квадратными окнами. На Невском проспекте.
Театр – это были для него будни. Каждый вечер можно легко очутиться на сцене, стоит только спуститься по лестнице.
Каждый вечер был он слышен, этот театр, со всеми его звуками.
Он знал его, как знают ребята свою деревню, лес и реку.
Вот здесь уборные, вот лестница в оркестр, здесь стоит пожарный, чья каска так соблазнительно блестит; вот это наверху декораторская, где пахнет клеем и деревом, где можно в спичечные коробки налить красок, они засохнут, и целая коллекция их лежит дома. А вот бутафорская, где на полках и стенах много интересных вещей – шпаги, кинжалы из дерева, закрашенные серебром, где отец делает из серого хлеба курицу жареную, а из банки из-под килек, обмазанной клеем и обсыпанной черным бисером получается икра, стоит ее только поставить на тарелку.
Самое непонятное – это, в так хорошо знакомом днем зале, вечером. Странно, он наполняется до отказа людьми, всё разными и незнакомыми, и каждый раз они другие. И самое главное – там темно и оттуда дышит теплом и духами.
Публика – это неизвестное, это по ту сторону жизни. Он обычно стоит у кулис и с некоторым страхом смотрит в эту черную пропасть.
Иной раз его брали на сцену, когда нужны были дети; он всё выполнял и двигался, и говорил свободно, только он не любил этой черной пропасти, без нее было бы свободней.
И вот у такого мальчика театр был его домом и его обычным миром. И он мечтал о чем-то более нереальном и фантастическом, чем то, что его окружало.
Дети ведь все фантазируют, а взрослым это разрешается очень редко. Даже художникам нельзя этого делать.
Днем, когда никого нет ни в зале, ни на сцене, он садился на пол посреди сцены и, освещенный дежурной лампой, воображал.
В каком-то ослепительном костюме, на который нельзя смотреть – глазам больно, он один среди фантастических декораций, блещущих цветом и светом, он делает невероятные вещи, он создает комбинации цвета и света то исчезая, то появляясь, летая по воздуху, наполненному странными звуками и существами.
Черная пропасть притихла, она поражена и напугана, она не шевелится и не кашляет.
А после тишины гром аплодисментов, но каких!
Он вскакивает с пола и пробует создать воображаемое…
Он пытается взлететь… Но фантазия не осуществляется.
Летом приехал на гастроли чревовещатель.
Две подводы привезли к театру десять ящиков с замками, обитых железными полосами. Ящики были окрашены черной краской, и трафаретом были написаны французские надписи: фамилия чревовещателя и номер ящика.
Это так взволновало мальчика!
Это было так таинственно и странно.
Это так не похоже на обычную жизнь театра.
Когда со сцены всех убрали и он, сидя в оркестре, увидел этого одинокого человека среди говорящих кукол, он был поражен на всю жизнь.
Вот это человек и вот это искусство!
Но самое сильное впечатление осталось всё же то, что воображалось, и черные ящики с белыми непонятными буквами запечатлелись на всю жизнь.
Он стал юношей и встретился с художником; теперь это кинорежиссер т. Светозаров.
А.М. Родченко. Клоун с банджо. 1941
А.М. Родченко. Клоун с саксофоном. 1935
Светозаров жил уроками и учился в Казанской художественной школе. Жил он в проходном коридоре, комнаты его отец сдавал, и вот в этом коридоре они мечтали быть художниками. И сколько они говорили здесь об искусстве.
Светозаров зажег в нем любовь ко всему цветастому, яркому.
В 1917 году пришла революция.
Он со всем жаром ко всему новому окунулся в нее с головой.
А к тому же он знал, за кого революция и против кого.
Как один из эпизодов в этом плане: в детстве он заболел горлом, ему грозил туберкулез, отец из последних сил отправил его на дачу к знакомой старушке, которая снимала дачу, а дочь ее была шансонетка.