тем, кто его преследует, моля их своими слезами о пощаде,
quaestuque cruentus
Atque imploranti similis. [38]
Это всегда казалось мне невыносимым зрелищем.
Я никогда не держу у себя пойманных животных и всегда отпускаю их насвободу. Пифагор покупал у рыбаков рыб, а у птицеловов — птиц, чтобы сделатьто же самое [39].
… primoque а caede ferarum
Incaluisse puto maculatum sanguine ferrum. [40]
Кровожадные наклонности по отношению к животным свидетельствуют оприродной склонности к жестокости.
После того как в Риме привыкли к зрелищу убийства животных, перешли кзрелищам с убийством и осужденных и гладиаторов. Боюсь сказать, но мнекажется, что сама природа наделяет нас неким инстинктом бесчеловечности.Никого не забавляет, когда животные ласкают друг друга или играют междусобой, и между тем никто не упустит случая посмотреть, как они дерутся игрызутся.
Для того чтобы не смеялись над моим сочувствием к животным, напомню,что религия предписывает нам известное милосердие по отношению к ним,поскольку один и тот же владыка поселил нас в одном и том же мире, чтобыслужить ему, и поскольку они, как и мы, суть его создания. Пифагорзаимствовал идею метемпсихоза у египтян, но с тех пор она была воспринятамногими народами, и в частности нашими друидами [41].
Morte carent animae; semperque priore relicta
Sede, novis domibus vivunt, habitantque receptae. [42]
Религия древних галлов исходит из того, что души, будучи бессмертными,все время пребывают в движении и переходят из одного тела в другое. Онисвязывали, кроме того, с этой идеей известное представление о божественномправосудии: так, основываясь на переселениях душ, они утверждали, что когдадуша находилась в Александре, то бог приказал ей переселиться в другое тело,более или менее соответствующее ее способностям:
multa ferarum
Cogit vincla pati, truculentos ingerit ursis,
Praedonesque lupis, fallaces vulpibus addit;
Atque ubi per varios annos, per mille figuras
Egit, lethaeo purgatos flumine, tandem
Rursus ad humanae revocat primordia formae. [43]
Если душа была храброй, то поселяли ее в тело льва, если сладострастной — то в тело свиньи, если трусливой — то в оленя или зайца, если хитрой — тов лису; и под конец душа, очистившись путем такого наказания, возвращалась втело какого-нибудь другого человека:
Ipse ego nam memini, Troiani tempore bello
Panthoides Euphorbus eram. [44]
Что касается нашего родства с животными, то я не придаю ему большогозначения, как равно и тому, что многие народы — и в частности наиболеедревние и благородные — не только допускали животных в свое общество, но иставили их значительно выше себя; некоторые народы считали их друзьями илюбимцами своих богов, которые будто бы почитают и любят их больше, чемлюдей; другие же не признавали никаких других божеств, кроме животных;belluae а barbaris propter beneficium consecratae [45].
Crocodilon adorat
Pars haec, illa pavet saturam serpentibus ibin;
Effigies sacri hic nitet aurea cercopitheci;
… hic piscem fluminis, illic
Oppida tota canem venerantur. [46]
Для животных почетно и то истолкование этого явления, которое даноПлутархом [47] и получило широкое распространение. Действительно, Плутархутверждал, что египтяне почитали не кошку, например, или быка, а чтили вэтих животных олицетворение некоторых божественных качеств: в быке —терпение и полезность, в кошке — живость или нежелание сидеть взаперти(вроде наших соседей бургундцев вместе со всей Германией); под этим ониразумели свободу, которую любили и почитали превыше всех других божественныхкачеств. Так же истолковывали они и почитание других животных. Но когда явстречаю у представителей самых умеренных взглядов рассуждения о якобыблизком сходстве между нами и животными и описания великих преимуществ,которыми они по сравнению с нами будто бы обладают, и утвержденияправомерности приравнивания нас к ним, то цена нашего самомнения в моихглазах сильно снижается и я охотно отказываюсь от приписываемого нам мнимоговладычества над всеми другими созданиями [48].
Но как бы то ни было, все же существует долг гуманности и известноеобязательство щадить не только животных, наделенных жизнью и способностьючувствовать, но даже деревья и растения. Мы обязаны быть справедливыми поотношению к другим людям и проявлять милосердие и доброжелательность ко всемдругим созданиям, достойным этого. Между нами и ими существует какая-тосвязь, какие-то взаимные обязательства. Мне не стыдно признаться в такоймоей ребяческой слабости: я не в силах отказать моей собаке в прогулке,которую она мне некстати предлагает или которой она от меня требует. У туроксуществуют больницы и учреждения по оказанию помощи животным. Римлянезаботились в общественном порядке о пище для гусей, бдительность которыхспасла Капитолий [49]; афиняне приняли решение, чтобы мулы, работавшие напостройке храма под названием Гекатомпедон, были выпущены на волю и моглисвободно пастись всюду.
У агригентцев существовал обычай [50] по-настоящему хоронить животных,которые были им дороги, например лошадей, отличившихся какими-нибудь редкимикачествами, или собак, или полезных птиц, или даже животных, служивших дляразвлечения их детей. Пристрастие к роскоши, свойственное им и во всякогорода других вещах, особенно ярко проявилось в многочисленных пышныхпамятниках, воздвигнутых ими животным и сохранявшихся на протяжении многихвеков.
Египтяне хоронили волков, медведей, крокодилов, собак и кошек всвященных местах, бальзамировали их тела и носили по ним траур [51].
Кимон [52] устроил торжественные похороны кобылам, которые триждыдоставили ему победу в беге колесниц на олимпийских состязаниях. СтарыйКсантипп [53] похоронил свою собаку на утесе, высящемся на морском побережьеи известном с тех пор под ее именем. Плутарх рассказывает [54], что ему былобы совестно продать за скромную сумму или послать на бойню вола, который емудолгое время служил.
Глава XIIАпология Раймунда Сабундского [1]
Наука — это поистине очень важное и очень полезное дело, и те, ктопрезирают ее, в достаточной мере обнаруживают свою глупость [2]. Но все же яне придаю ей такого исключительного значения, как некоторые другие, напримерфилософ Герилл [3], который видел в ней высшее благо и считал, что она можетсделать нас мудрыми и счастливыми. Я этого не думаю; не считаю я также, какутверждают некоторые, что наука — мать всех добродетелей и что всякий порокесть следствие невежества. Необходимо тщательно выяснить, верно ли это. Мойдом с давних пор был радушно открыт для ученых людей и славился этим; ибоотец мой, управлявший им более полувека, охваченный тем самым новым пылом,который побудил короля Франциска I [4] покровительствовать наукам и поднятьуважение к ним, искал, не щадя усилий и средств, знакомства с образованнымилюдьми. Он принимал их с благоговением, как людей святых и наделенныхкакой-то особой божественной мудростью; их высказывания и суждения онвоспринимал как прорицания оракулов и относился к ним с тем большей верой ипочтительностью, что сам не в состоянии был разобраться в них, так как былстоль же мало сведущ в науках, как и его предки. Что касается меня, то ялюблю науку, но не боготворю ее.
Одним из таких образованных людей был и Пьер Бюнель [5], славившийся всвое время ученостью. Он провел в замке Монтень несколько дней вместе сдругими столь же образованными людьми в обществе моего отца и при отъездеподарил ему книгу под названием «Theologia naturalis, sive Libercreaturarum, magistri Raymondi de Sabonde» [6]. Так как отец мойвладел итальянским и испанским, а книга эта была написана на ломаномиспанском языке с латинскими окончаниями, то Бюнель рассчитывал, что отецмой, при старании, сумеет одолеть ее, и рекомендовал ее ему как книгу,весьма полезную и своевременную, принимая во внимание тогдашниеобстоятельства. Это происходило как раз тогда, когда новшества Лютера [7]стали находить последователей и когда наша старая вера во многих местахпошатнулась. Бюнель справедливо оценил значение этих событий: он правильно