старики более восприимчивы к религии, как если бы религия была порождениемнашей глупости и на ней покоилась.
Узы, которые должны связывать наш разум и нашу волю и которые должныукреплять нашу душу и соединять ее с нашим творцом, такие узы должныпокоиться не на человеческих суждениях, доводах и страстях, а набожественном и сверхъестественном основании; они должны покоиться наавторитете бога и его благодати: это их единственная форма, единственныйоблик, единственный свет. Так как вера управляет и руководит нашим сердцем инашей душой, то естественно, что она заставляет служить себе и все другиенаши способности, в зависимости от их важности. Поэтому нет ничегоневероятного в том, что на всей вселенной лежит некий отпечаток руки этоговеликого ваятеля и что в земных вещах есть некий образ, до известной степенисхожий с создавшим и сформировавшим их творцом. Он наложил на этивозвышенные творения печать своей божественности, и только по неразумениюнашему мы не в состоянии ее обнаружить. Он сам заявляет нам об этом, говоря,что «эти невидимые дела его раскрываются нам через дела видимые». РаймундСабундский потратил немало усилий на изучение этого важного вопроса, и онпоказывает нам, что нет такого существа на свете, которое отрицало бы своеготворца. Было бы оскорблением божественной благости, если бы вселенная небыла заодно с нашей верой. Небо, земля, стихии, наши душа и тело — всепринимают в этом участие, надо лишь уметь найти способ использовать их. Онисами наставляют нас, когда мы оказываемся в состоянии их понять. В самомделе, наш мир — не что иное, как священный храм, открытый для человека,чтобы он мог созерцать в нем предметы, не созданные смертной рукой, а такие,как солнце, звезды, вода и земля, которые божественное провидение сотворилодоступными чувствам для того, чтобы дать нам представление о вещах,доступным лишь высшему разуму. «Ибо невидимое Его, — как говорит апостолПавел, — вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматриваниетворений видимы, так что они безответны» [34].
Atque adeo faciem coeli non invidet orbi
Ipse deus, vultusque suos corpusque recludit
Semper volvendo; seque ipsum inculcat et offert
Ut bene cognosci possit, doceatque vivendo
Qualis eat, doceatque suas attendere leges. [35]
Наши человеческие доводы и рассуждения подобны косной и бесплоднойматерии; только благодать божья их образует: она придает им форму иценность. Подобно тому как добродетельные поступки Сократа или Катонаостаются незачтенными и бесполезными, поскольку они не были направлены копределенной цели, поскольку они не знали истинного бога и не былипроникнуты любовью к творцу всех вещей и повиновением ему, — точно так жеобстоит дело и с нашими взглядами и суждениями: они имеют некое содержание,но остаются неопределенной и бесформенной массой, не просветленной до техпор, пока они не соединятся с верой и божьей благодатью. Так как доводыРаймунда Сабундского пронизаны и озарены верой, то она делает ихнесокрушимыми и убедительными; они могут служить первым вожатым ученика наэтом пути. Его рассуждения до известной степени подготовляют ученика квосприятию божьей благодати, с помощью которой достигается и в дальнейшемсовершенствуется наша вера. Я знаю одного почтенного и весьма образованногочеловека, который признался мне, что он выбрался из заблуждений неверия спомощью доводов Раймунда Сабундского. Если даже лишить эти доводы той веры,которая является их украшением и подтверждением, и принять их просто вкачестве чисто человеческих суждений для опровержения тех, кто склонился кчудовищному мраку неверия, то и в этом случае они остаются непоколебленнымии настолько убедительными, что им нельзя противопоставить никаких другихравноценных доводов. Таким образом, мы можем сказать нашим противникам:
Si melius quid habes, accerse, vel imperium fer, [36]
либо признайте силу наших доказательств, либо покажите нам какие-нибудьдругие более обоснованные и более несокрушимые доводы.
Развивая эти мысли, я незаметно перешел уже ко второму возражению, накоторое я хотел ответить за Раймунда Сабундского.
Некоторые утверждают, что его доводы слабы и не способны подтвердитьто, что он хочет, и берутся легко их опровергнуть. Эти лица заслуживаютболее резкой отповеди, ибо они опаснее и зловреднее первых. Мы обычно охотноистолковываем высказывания других людей в пользу наших собственных,укоренившихся в нас, предрассудков; для атеиста, например, все произведенияведут к атеизму: самую невинную вещь он заражает своим собственным ядом. Уэтих людей есть некое умственное предубеждение, в силу которого доводыРаймунда Сабундского до них не доходят. А между тем им кажется, что импредоставляется благоприятный случай свободно опровергать своим чисточеловеческим оружием нашу религию, на которую они иначе не решились бынападать, памятуя о всем ее величии, о ее авторитете и предписаниях. Чтобыобуздать это безумие, вернейшим средством я считаю низвергнуть и растоптатьногами это высокомерие, эту человеческую гордыню, заставить человекапочувствовать его ничтожество и суетность, вырвать из рук его жалкое оружиеразума, заставить его склонить голову и грызть прах земной из уважения передвеличием бога и его авторитетом. Знание и мудрость являются уделом толькобога, лишь он один может что-то о себе мнить, мы же крадем у него то, что мысебе приписываем, то, за что мы себя хвалим.
Ου γαρ εαφρονειν ο Θεοςμέγα αλλον ηεωυτον [37]
Собьем с человека эту спесь, эту главную основу тирании зловредногочеловеческого разума. Deus superbis resistit, humilibus autem dat gratiam [38]. Все богиобладают разумом, заявляет Платон, из людей же — очень немногие [39].
Разумеется, для христианина большое утешение видеть, что наше бренноеоружие столь же применимо к нашей святой и божественной вере, как и к нашимчеловеческим и бренным делам; оно действует в обоих случаях одинаково и стой же силой. Посмотрим же, имеет ли человек в своем распоряжении другиеаргументы, более сильные, чем доводы Раймунда Сабундского, и вообще,возможно ли для человека прийти путем доказательств и суждений ккакой-нибудь достоверности.
Блаженный Августин [40], споря с неверующими, изобличает их в том, чтоони не правы, утверждая, будто те части нашей веры, которые не могут бытьдоказаны нашим разумом, ложны; желая показать им, что существует — исуществовало — много вещей, причины и природа которых не могут бытьизъяснены нашим разумом, он ссылается на ряд известных и бесспорныхпримеров, относительно которых человек признает, что он ничего в них непонимает; с этой целью Августин приводит, как и во многих других местах,очень тонкие и остроумные доказательства. Но надо пойти дальше и показать,что для того, чтобы убедить их в слабости человеческого разума, незачемссылаться на редкостные явления; что человеческий разум настольконедостаточен и слеп, что нет ни одной вещи, которая была бы ему достаточноясна; что для него все равно — что трудное, что легкое; что все явления ився природа вообще единодушно отвергают его компетенцию и притязания.
Чему учит нас вера, когда она проповедует остерегаться светскойфилософии [41], когда она постоянно внушает нам, что наша мудрость — лишьбезумие перед лицом бога [42], что человек — самое суетное существо насвете, и что человек, кичащийся своим знанием, даже не знает того, что такоезнание [43], и что человек, который почитает себя чем-нибудь, будучи ничто,обольщает и обманывает сам себя [44]? — Эти наставления Священного писаниятак ясно и наглядно выражают то, что я хочу доказать, что для людей, которыебеспрекословно и смиренно признавали бы авторитет Священного писания, мненичего больше не требовалось бы. Но те, которым я возражаю, хотят бытьпобитыми их же оружием: они желают, чтобы борьба с разумом велась не иначе,как с помощью самого разума.
Рассмотрим же человека, взятого самого по себе, без всякой постороннейпомощи, вооруженного лишь своими человеческими средствами и лишенногобожественной милости и знания, составляющих в действительности всю егославу, его силу, основу его существа. Посмотрим, чего он стоит со всем этимвеликолепным, но чисто человеческим вооружением. Пусть он покажет мне спомощью своего разума, на чем покоятся те огромные преимущества надостальными созданиями, которые он приписывает себе. Кто уверил человека, чтоэто изумительное движение небосвода, этот вечный свет, льющийся извеличественно вращающихся над его головой светил, этот грозный ропотбезбрежного моря, — что все это сотворено и существует столько веков толькодля него, для его удобства и к его услугам [45]? Не смешно ли, что этоничтожное и жалкое создание, которое не в силах даже управлять собой ипредоставлено ударам всех случайностей, объявляет себя властелином ивладыкой вселенной, малейшей частицы которой оно даже не в силах познать, нето что повелевать ею! На чем основано то превосходство, которое он себеприписывает, полагая, что в этом великом мироздании только он один способенраспознать его красоту и устройство, что только он один может воздаватьхвалу его творцу и отдавать себе отчет в возникновении и распорядкевселенной? Кто дал ему эту привилегию? Пусть он покажет нам грамоты,