что гром труб так оглушил и поразил ее, что она вместе со слухом утратила иголос. Но под конец обнаружилось, что это было глубокое изучение и уход всебя, во время которого она внутренне упражнялась и готовилась изобразитьзвук этих труб; прежний голос ушел на то, чтобы изобразить переходы трубачейот одной ноты к другой, их паузы и повторения, причем это новое обучениевытеснило все, что она умела делать до этого, и заставило ее отнестись ксвоему прошлому с презрением.
Не могу не привести также и другого примера, виденного и сообщаемоготем же Плутархом [104] (хотя я прекрасно сознаю, что нарушаю порядокизложения этих примеров, но забочусь только о том, чтобы они подтверждаливыводы всего моего рассуждения). Находясь на корабле, Плутарх однаждынаблюдал собаку, которая была в затруднительном положении, так как не могладобраться до растительного масла, находившегося на дне кружки и не могладотянуться до него языком из-за слишком узкого горлышка кружки. И вдруг онапринялась подбирать находившиеся на корабле камешки и кидать их в кружку дотех пор, пока масло не поднялось до края кружки, который она могла достать.Разве это не действие достаточно изощренного ума? Говорят, что так жепоступают берберийские вороны, когда хотят напиться воды, уровень которойслишком для них низок.
Эти действия весьма напоминают мне то, что рассказывает о слонах одиниз знатоков их, Юба [105]. Он сообщает, что когда какой-нибудь слон,поддавшись на хитрость охотника, попадает в одну из глубоких ям, которыеспециально роют для них и прикрывают сверху хворостом, чтобы их обмануть, тоего товарищи заботливо притаскивают большие камни и деревья, чтобы он с ихпомощью мог выбраться. Это животное во множестве других поступков настольконе уступает по уму человеку, так что если бы я стал подробно прослеживать,чему учит в этом отношении опыт, то легко мог бы доказать свое мнение, чтоиной человек отличается от другого больше, чем животное от человека. Сторожслона, живший в одном частном доме в Сирии, крал половину каждой порции еды,которую ему приказано было выдавать животному. Однажды хозяин сам захотелнакормить своего слона и высыпал ему в кормушку всю порцию ячменя, котораяему полагалась, но слон, с укором взглянув на смотрителя, отделил хоботомполовину и отодвинул ее в сторону, свидетельствуя тем самым об ущербе,который ему наносили [106]. Другой слон, смотритель которого добавлял в егопищу камней, чтобы увеличить размеры порции, подошел к котлу, в которомварилось для него мясо, и насыпал в него золы. Я привел здесь отдельныеслучаи, но многие видели и знают, что во всех армиях Востока одной изглавных боевых сил были слоны; они приносили несравненно большую пользу, чемприносит в настоящее время артиллерия, играющая примерно ту же роль врегулярном сражении, что хорошо известно людям, знающим древнюю историю:
si quidem Tyrio parere solebant
Hannibali, et nostris ducibus, regique Molosso,
Horum maiores, et dorso ferre cohortes
Partem aliquam belli et euntem in proelia turmam. [107]
Надо было очень полагаться на ум и рассудительность этих животных,чтобы предоставлять им решающую роль в сражении, когда малейшегопромедления, которое они могли допустить из-за своей громоздкости и тяжести,или малейшего испуга, который побудил бы их обратиться против своего жевойска, было бы достаточно, чтобы погубить все дело. Между тем известноочень мало случаев, чтобы они обращались против своих собственных солдат,что гораздо чаще случается с нашими войсками. Слонам давались сложныезадания: им поручались не простые передвижения, а проведение различныхопераций в сражении. Такую же роль играли у испанцев, при завоевании имиАмерики, собаки, которым платили жалованье и уделяли часть добычи [108]; этиживотные обнаруживали наряду с рвением и воинственностью необычайнуюловкость и рассудительность в умении добиваться победы, нападать илиотступать смотря по обстоятельствам, различать друзей от врагов.
Мы больше восхищаемся вещами необычными, нежели повседневными, и большеценим первые; не будь так, я не стал бы приводить такое множество примеров,ибо, по-моему, тот, кто захочет внимательно понаблюдать за обычнымповедением живущих среди нас животных, убедится, что они совершают не менеепоразительные действия, чем те, которые можно встретить в давние времена и вдалеких странах. Повсюду мы имеем дело с одной и той же природой. Ктодостаточно разбирается в этом сейчас, сумеет сделать твердые выводы на этотсчет для прошлого и будущего.
Мне как-то довелось видеть людей, привезенных к нам из дальнихзаморских стран. Кто из нас не называл их грубыми дикарями единственно лишьпотому, что мы не понимали их языка и что по своему виду, поведению и одеждеони были совершенно не похожи на нас? Кто из нас не считал их тупыми иглупыми по той причине, что они молчали, не зная французского языка, небудучи знакомы с нашей манерой здороваться и извиваться в поклонах, с нашейосанкой и поступью, которые, конечно же, должен взять себе за образец весьрод людской.
Мы осуждаем все, что нам кажется странным и чего мы не понимаем; то жесамое относится и к нашим суждениям о животных. Животные обладают некоторымиспособностями, соответствующими нашим, и об этих способностях мы можемдогадываться, сравнивая их с нашими, но мы ничего не знаем об ихотличительных особенностях. Лошади, собаки, быки, овцы, птицы и наибольшаячасть прирученных животных узнают человеческий голос и повинуются ему. Такбыло еще с муреной Красса, которая выплывала на его зов, так же ведут себяугри в источнике Аретусы [109]. Мне пришлось видеть водоемы, где рыбы позову смотрителей выплывали за кормом:
nomen habent, et ad magistri
Vocem quisque sui venit citatus. [110]
Мы способны понять это. Можно также утверждать, что у слонов есть нечтовроде религии [111]; так, мы видим, что в определенные часы дня они послеразных омовений поднимают хобот, подобно тому, как мы воздеваем к небу руки,и, устремив взор к восходящему солнцу, надолго погружаются в созерцание иразмышление. Все это они проделывают по собственному побуждению, без всякойвыучки и наставления. Мы не можем утверждать, что у них нет религии, на томлишь основании, что мы не наблюдаем ничего подобного у других животных, ибоне можем судить о том, что от нас скрыто. Мы видим, например, нечто похожеена наши действия в том явлении, которое наблюдал философ Клеанф [112]. Онрассказывал, что видел муравьев, отправившихся из своего муравейника кдругому, неся на себе мертвого муравья. Множество других муравьев вышло емунавстречу из того другого муравейника, как бы для переговоров с ними.Постояв некоторое время вместе, вторая партия муравьев вернулась к себе,чтобы посовещаться и обдумать положение вместе со своими товарищами; онипроделали этот путь два или три раза, по-видимому, потому, что трудно былодоговориться. Наконец, вторая партия муравьев принесла первого червя изсвоего гнезда, как бы в виде выкупа за убитого; тогда первая партия муравьеввзвалила на плечи червя и унесла его к себе, оставив второй партии трупмуравья. Таково истолкование, которое дал этому явлению Клеанф, признав темсамым, что хотя животные и лишены речи, они все же способны к взаимномуобщению и сношениям. А мы, которые не в состоянии проникнуть в сущностьэтого общения, беремся — как это ни глупо — судить об их действиях.
Впрочем, они совершают еще множество других действий, во много разпревосходящих наши способности; мы не в состоянии ни воспроизвести их путемподражания, ни даже понять их усилием нашего воображения. Многие считают,что в том великом последнем морском сражении, в котором Антоний был разбитАвгустом [113], корабль Антония был на полном ходу остановлен маленькойрыбкой, которую римляне называли remora по той причине, что она обладаетспособностью останавливать всякий корабль, присосавшись к нему. Когдаимператор Калигула плыл с большим флотом вдоль побережья Романьи, именно егогалера была внезапно остановлена этой же рыбкой. Несмотря на свои малыеразмеры, она способна была справляться с морем, с ветрами и гребцами любойсилы, лишь присосавшись пастью к галере (это рыбка, живущая в раковине).Разгневанный император приказал достать ее со дна своего корабля и не безоснования был весьма поражен, увидев — когда ему ее принесли, — что,находясь на корабле, она совсем не имела той силы, которой обладала в море.Некий житель Кизика [114] следующим образом приобрел славу хорошегоматематика. Наблюдая поведение ежа, нора которого с нескольких сторон былаоткрыта для ветров различных направлений, он заметил, что, предвидя, какойподует ветер, еж принимался законопачивать свою нору с соответствующейстороны. Сделав это наблюдение, житель Кизика стал давать своему городуверные предсказания об ожидаемом направлении ветра. Хамелеон принимаетокраску того места, где он обитает; осьминог же сам придает себе нужную емув зависимости от обстоятельств окраску, например, желая укрыться от того,кого он боится, или поймать то, что он ищет. Для хамелеона это пассивнаяперемена, между тем как у осьминога она активная. При испуге, гневе, стыде ив других состояниях мы меняемся в лице, но эта перемена происходитнезависимо от нас, пассивно, так же как и у хамелеона; во время желтухи мыжелтеем, но эта желтизна отнюдь не зависит от нашей воли. Большие