.
Таким образом, из трех основных философских школ две открыто исповедуютсомнение и неведение; что же касается приверженцев третьей школы —догматиков, то нетрудно убедиться, что большинство их прикрывалосьуверенностью лишь из желания придать себе лучший вид. Они заняты были нестолько тем, чтобы установить какую-то достоверность, сколько стремлениемпоказать, как далеко они зашли в поисках истины: quam docti fingunt, magisquam norunt [268].
Тимей, желая поведать Сократу все то, что ему известно о богах, о миреи о людях, намерен говорить об этом как человек с человеком, полагая, чтодостаточно, если его мнения будут столь же достоверны, как и мнения всякогодругого человека; ибо он не имеет точных доказательств, как не имеет их ниодин смертный [269]. Подражая этому, один из последователей Платона [270],касаясь вопроса о презрении к смерти, вопроса естественного и доступноговсякому, формулировал эту мысль следующим образом: Ut potero, explicado; nectamen, ut Pythius Apollo, certa ut sint et fixa, quae dixero; sed uthomunculus probabilia coniectura sequens [271].
В другом месте Цицерон даже перевел дословно мысль Платона по этомуповоду: Si forte, de deorum natura ortuque mundi disserentes, minus id quodhabemus animo consequimur, haud erit mirum, Aequum est enim meminisse et mequi disseram, hominem esse, et vos qui iudicetis; ut, si probabiliadicentur, nihil ultra requiratis [272].
Аристотель обычно приводит множество чужих мнений и взглядов для того,чтобы, сопоставив с ними свою точку зрения, показать нам, насколько он пошелдальше и в какой мере он приблизился к правдоподобию, — об истине нельзясудить на основании чужого свидетельства или полагаясь на авторитет другогочеловека. Поэтому Эпикур тщательнейшим образом избегал в своих сочиненияхссылаться на них. Аристотель — царь догматиков, и тем не менее мы узнаем отнего, что чем больше знаешь, тем больше у тебя поводов к сомнению [273]. Ончасто умышленно прикрывается до того темными и запутанными выражениями, чтосовершенно невозможно разобраться в его точке зрения. Его учение вдействительности — пирронизм, только скрытый под видом утверждений.
Послушаем заявление Цицерона, который разъясняет нам чужие взгляды спомощью своей точки зрения: Qui requirunt quid de quaque re ipsi sentiamus,curiosius id faciunt quam necesse est. Haec in philosophia ratio contraomnia disserendi nullamque rem aperte iudicandi, profecta а Socrate,repetita ab Arcesila, confirmata a Carneade, usque ad nostram viget aetatem.Hi sumus qui omnibus veris falsa quaedam adiuncta esse dicamus, tantasimilitudine ut in iis nulla insit certe iudicandi et assentiendi nota [274].
С какой целью не только Аристотель, но и большинство других философовприбегали к запутанным выражениям, как не для того, чтобы повысить интерес кбесплодному предмету и возбудить любопытство нашего ума, предоставив емуглодать эту сухую и голую кость? Клитомах утверждал, что он никогда не всостоянии был понять из сочинений Карнеада, каковы его взгляды [275]. ПочемуЭпикур избегал ясности в своих сочинениях, а Гераклит был прозван за своюманеру изложения σκοτεινος [276]! Непонятное изложение, ккоторому прибегают ученые, это тот же прием, который применяют фокусники,чтобы скрыть ничтожество своего искусства, прием, на который легкопопадается человеческая глупость:
Clarus, ob obscuram linguam, magis inter inanis,
Omnia enim stolidi magis admirantur amantque
Inversis quae sub verbis latitantia cernunt. [277]
Цицерон упрекает некоторых своих друзей за то, что они уделялиастрономии, юриспруденции, диалектике и геометрии больше времени, чем этинауки заслуживают, и пренебрегали из-за этого более стоящими и более важнымиобязанностями в жизни [278]. Равным образом и философы-киренаики непридавали цены физике и диалектике [279]. Зенон в самом же начале своих книг«О государстве» объявлял бесполезными все свободные науки [280].
Хрисипп утверждал, что все написанное Платоном и Аристотелем о логикеписалось ими в шутку и ради упражнения; он не мог поверить, чтобы онисерьезно говорили о таких пустяках [281]. Плутарх утверждает то же самоеотносительно метафизики [282]. Эпикур сказал бы то же самое и о риторике,грамматике, поэзии, математике и всех прочих науках, кроме физики. Сократ сосвоей стороны признал бы это относительно всех наук, за исключением лишьтой, которая занимается вопросами нашей жизни и нравов. О чем бы его ниспросили, он всегда заставлял спрашивающего прежде всего разобраться вобстоятельствах его прошлой и настоящей жизни; только эти обстоятельства онисследовал и по ним судил, считая всякое иное знание второстепенным посравнению с этим и излишним. Parum mihi placeant eae litterae quae advirtutem doctoribus nihil profuerunt [283].
Таким образом, большинство наук находилось в пренебрежении у самихученых, но они не считали излишним изощрять свой ум и упражнять его хотя бына вещах заведомо недостоверных и мало полезных.
Одни называли Платона догматиком, другие — сомневающимся скептиком,третьи считали, что он в некоторых вопросах догматик, в иных скептик [284].
Главное лицо в его диалогах, Сократ, всегда направляет беседу, ставявопросы и возбуждая споры; он никогда не обрывает обсуждения, никогда небывает удовлетворен и говорит, что не владеет никакой иной наукой, кроменауки противоречия. Их любимый автор, Гомер, в равной мере заложил основаниявсех философских школ, желая показать, что совершенно безразлично, какимпутем мы пойдем [285]. Уверяют, что Платон был родоначальником десятиразличных философских школ [286], и поэтому, на мой взгляд, ни одно учениене было в такой степени проникнуто колебаниями и сомнениями, как его. Сократговорил [287], что повивальные бабки, избрав своим ремеслом принимать детейу других, сами перестают рожать; так и он, получив от богов звание знатокаповивального искусства в делах мудрости, тоже, подобно повивальным бабкам,отказался сам рождать. Преисполнившись любовью, он принимает у мужчин, а неу женщин и присматривает за рождением их душ. Он довольствуется тем, чтооказывает рожающим поддержку и покровительство, помогает их естествураскрыться, смазывает пути, по которым идет плод, и облегчает родовые муки;в дальнейшем он помогает судить о новорожденном, наладить его питание, рост,пеленание и обрезание; таким образом, он применяет свое искусство на пользудругому, ради его блага и устранения грозящих ему опасностей.
Точно так же обстоит дело и с сочинениями большинства философовтретьего направления, как это отметили уже древние авторы относительнотворений Анаксагора, Демокрита, Парменида, Ксенофана и других [288]. Ихманера изложения по существу пронизана сомнением, они умышленно скорееспрашивают, чем поучают, хотя и перемежают свое изложение догматическимиутверждениями. Это можно так же хорошо проследить на Сенеке, как и наПлутархе. Те, кто занимается ими вплотную, отлично знают, что они судят овещах то с одной точки зрения, то с совершенно противоположной, икомментаторам следовало бы прежде всего примирить каждого из них с нимсамим.
Мне кажется, что Платон умышленно любил философствовать в диалогическойформе, ибо многообразие и противоречивость его взглядов не так бросались вглаза, когда их излагали разные собеседники.
Рассматривать предметы с разных точек зрения так же хорошо, как ирассматривать их под одним углом зрения, или даже еще лучше, ибо такоерассмотрение шире и полезнее. Возьмем пример из нашей практики: судебныерешения составляют конечный пункт догматического обсуждения дела; однако терешения, которые наши парламенты представляют в качестве образцов, способныхвнушить народу то уважение, которое он обязан питать к этим высокимучреждениям, главным образом благодаря достоинству заседающих в них лиц, —хороши не своими заключениями, которые носят обычный характер и которые даетвсякий судья, а тем, что они составляют итог прений и столкновения различныхи противоположных мнений по поводу данного юридического случая.
Наиболее обширную область для взаимных упреков философов представляютте их расхождения и противоречия, в которых запутывается каждый из них либоумышленно, с целью показать шаткость человеческого ума в суждении о всякомпредмете, либо, помимо их ведома, вследствие текучести и непонятностивсякого явления.
Это выражено в следующем постоянно повторяемом изречении: «Если вопросскользкий и зыбкий, воздержимся от суждения», ибо, как говорит Еврипид,«творения бога различным образом смущают нас» [289].
Это напоминает Эмпедокла [290], который, как бы охваченный божественнымвдохновением и терзаемый истиной, постоянно твердит в своих писаниях: «Нет,