[444], или изкакого-нибудь другого знакомого нам вещества? Если спросить у Зенона [445],что такое природа, он ответит, что она — изумительный огонь, способныйпорождать и действующий согласно твердым законам. Архимед [446], величайшийзнаток той науки, которая приписывала себе наибольшую истинность идостоверность по сравнению с другими, утверждает: «Солнце — это бог,состоящий из раскаленного железа». Неплохая выдумка, к которой приводитуверенность в красоте и неизбежной принудительности геометрическихдоказательств! Однако они не так уж неизбежны и полезны; недаром Сократсчитал [447], что достаточно знать из геометрии лишь столько, чтобы уметьправильно измерить участок земли, который отдают или получают; апревосходный и знаменитый в этой области ученый Полиэн стал пренебрежительноотноситься к геометрическим доказательствам, считая их ложными ипризрачными, после того как он вкусил сладких плодов из безмятежных садовЭпикура.
Как рассказывает Ксенофонт [448], Сократ утверждал по поводувышеприведенного суждения Анаксагора о солнце и небе (последний в древностиценился выше всех философов своим знанием небесных и божественных явлений),что он помутился рассудком, как это случается со всеми теми, кто слишкомглубоко вдается в исследование недоступных им вещей. Анаксагор, заявляя, чтосолнце есть раскаленный камень, не сообразил того, что камень в огне несветит и — что еще хуже — разрушается в пламени; далее, он считал, чтосолнце и огонь одно и то же, а между тем те, кто смотрит на огонь, нечернеют, и люди могут пристально смотреть на огонь, но не могут смотреть насолнце; не учел он и того, что растения и травы не могут расти без солнечныхлучей, но погибают от огня. Вместе с Сократом я держусь того мнения, чтосамое мудрое суждение о небе — это отсутствие всякого суждения о нем.
Платон заявляет в «Тимее» по поводу природы демонов следующее [449]:это дело превосходит наше понимание. Тут надо верить тем древним, которыесами, по их словам, произошли от богов. Неразумно не верить детям богов,хотя бы их рассказы и не опирались на убедительные и правдоподобныедоказательства, ибо они повествуют нам о своих домашних и семейных делах.
Посмотрим, имеем ли мы более ясное представление о человеческих делах иделах, касающихся природы.
Разве не смешно приписывать вещам, которых наша наука, по нашемусобственному признанию, не в состоянии постигнуть, другое тело и наделять ихложной, вымышленной нами формой. Так, поскольку наш ум не может представитьсебе движение небесных светил и их естественное поведение, мы наделяем ихнашими материальными, грубыми и физическими двигателями:
temo aureus, aurea summae
Curvatura rotae, radiorum argenteus ordo. [450]
Похоже на то, как если бы у нас были возчики, плотники и маляры,которых мы отправили на небо, чтобы они там соорудили машины с различнымидвижениями и наладили кругообращение небесных тел, отливающих разнымицветами и вращающихся вокруг веретена необходимости, о коем писал Платон [451].
Mundus domus est maxima rerum,
Quam quinque altitonae fragmine zonae
Cingunt, per quam limbus pictus bis sex signis
Stellimicantibus, altus in obliquo aethere, lunae
Bigas acceptat. [452]
Все это — грезы и безумные фантазии. Если бы в один прекрасный деньприрода захотела раскрыть нам свои тайны и мы увидели бы воочию, каковы тесредства, которыми она пользуется для своих движений, то, боже правый, какиеошибки, какие заблуждения мы обнаружили бы в нашей жалкой науке! Берусьутверждать, что ни в одном из своих заявлений она не оказалась бы права.Поистине, единственное, что я сколько-нибудь знаю, — это то, что я полнейшийневежда во всем.
Разве не Платону принадлежит божественное изречение, что природа естьне что иное, как загадочная поэзия [453]! Она подобна прикрытой изатуманенной картине, просвечивающей бесконечным множеством обманчивыхкрасок, над которой мы изощряемся в догадках.
Latent ista omnia crassis occultata et circumfusa tenebris, ut nullaacies humani ingenii tanta sit, quae penetrare in caelum, terram intrarepossit [454].
Поистине, философия есть не что иное, как софистическая поэзия. Развевсе авторитеты древних авторов не были поэтами? Да и сами древние философыбыли лишь поэтами, излагавшими философию поэтически. Платон — всегда лишьрасплывчатый поэт. Тимон, насмехаясь над ним, называет его великимкудесником [455].
Подобно тому как женщины, потеряв зубы, вставляют себе зубы из слоновойкости и вместо естественного цвета лица придают себе с помощью красокискусственный, делают себе накладные груди и бедра из сукна, войлока иливаты и на глазах у всех создают себе поддельную и мнимую красоту, не пытаясьникого ввести в заблуждение, — совершенно так же поступает наука (включаядаже правоведение, ибо оно пользуется юридическими функциями, на которыхзиждется истинность его правосудия); она выдает нам за истины и вероятныегипотезы вещи, которые она сама признает вымышленными. Действительно, всеэти концентрические и эксцентрические эпициклы, которыми астрономияпользуется для объяснения движения светил, она выдает нам за лучшее, что онамогла по этому поводу придумать; и точно так же философы рисуют нам не то,что есть, и не то, что они думают, а то, что они измышляют как наиболееправдоподобное и привлекательное. Так, Платон, объясняя строение тела учеловека и у животных, говорит [456]: «Мы бы утверждали истинность того, чтомы сейчас изложили, если бы получили на этот счет подтверждение оракула;поэтому мы заявляем, что это лишь наиболее правдоподобное из того, что мымогли сказать».
Философы не только наделяют небо своими канатами, колесами идвигателями. Послушаем, что они говорят о нас самих и о строении нашеготела. У планет и небесных тел не больше всяких отклонений, сближений,противостояний, скачков и затмений, чем они приписывали жалкому крохотномучеловеческому телу. Они действительно с полным основанием могли назватьчеловеческое тело микрокосмом, поскольку употребили для создания его столькоразличных частей и форм. На сколько частей разделили они нашу душу, чтобыобъяснить движения человека, различные функции и способности, которые мыощущаем в себе, в скольких местах они поместили ее! А помимо естественных иощутимых нами движений, на сколько разрядов и этажей разделили онинесчастного человека! Сколько обязанностей и занятий придумали для него! Онипревращают его в якобы общественное достояние: это предмет, которым онивладеют и распоряжаются; им предоставляется полная свобода расчленять его,соединять и вновь составлять по своему усмотрению; и тем не менее они всееще не разобрались в нем. Они не в состоянии постигнуть его не только наделе, но даже и своей фантазией; какой-то штрих, какая-то черта всегдаускользает от них, как ни грандиозно придуманное ими сооружение,составленное из тысячи фиктивных и вымышленных частей. Но это не основание ктому, чтобы извинять их; в самом деле, если живописцы рисуют небо, землю,моря, горы и отдаленные острова, то мы готовы удовлетвориться, чтобы ониизображали нам лишь нечто слегка им подобное; поскольку это вещи намнеизвестные, мы довольствуемся неясными и обманчивыми очертаниями; но когдаони берутся рисовать нам с натуры какой-нибудь близкий и знакомый нампредмет, мы требуем от них точного и правильного изображения линий и красок,и презираем их, если они не в состоянии этого сделать [457].
Я одобряю ту остроумную служанку-милетянку, которая, видя, что еехозяин философ Фалес постоянно занят созерцанием небесного свода и взор еговсегда устремлен ввысь, подбросила там, где он должен был проходить,какой-то предмет, чтобы он споткнулся [458]; она хотела дать ему понять, чтоон успеет насладиться заоблачными высями после того, как обратит внимание нато, что лежит у его ног. Она таким образом правильно посоветовала емусмотреть больше на себя, чем на небо, ибо, как говорит Демокрит устамиЦицерона,
Quod est ante pedes, nemo spectat; caeli scrutantur plagas. [459]
Но мы устроены так, что даже познание того, что лежит у нас в руках, неменее удалено от нас и не менее для нас недосягаемо, чем познание небесныхсветил. Как говорит Сократ у Платона [460], всякого, кто занимаетсяфилософствованием, можно упрекнуть в том же, в чем эта женщина упрекнулаФалеса, а именно — что он не замечает того, что у него под носом. Такойфилософ действительно не знает ни того, что представляет собой его сосед, нитого, что он сам собой представляет; он не знает даже, являются ли они обалюдьми или животными.
Не приходилось ли тем людям, которые находят доводы РаймундаСабундского слишком слабыми [461], для которых нет ничего неизвестного,которые воображают, будто управляют миром и все понимают:
Quae mare compescant causae; quid temperet annum;