[645],который, услышав, как некий чтец плохо читает одно из его произведений,разбил его горшки и стал топтать их ногами, приговаривая: «Я разбиваю то,что принадлежит тебе, подобно тому как ты портишь то, что принадлежит мне».
Если зрение не имеет никакого отношения к боли, то почему люди, твердорешившие покончить с собой, отворачивали голову, чтобы не видеть удара,который они готовились нанести себе? Или почему те, кто ради своегоисцеления желают и требуют, чтобы их резали и делали им прижигания, не хотятвидеть приготовлений к операции, инструментов и всего того, что делаетхирург? Разве эти примеры не доказывают, какую власть над рассудком имеютчувства? Мы можем прекрасно знать, что эти локоны взяты у какого-нибудь пажаили лакея, эти румяна привезены из Испании, а белила и мази из-за Океана, —и все же это придает девушке такой вид, что, наперекор рассудку, онапокажется нам милее и красивее. Рассудок здесь ни при чем.
Auferimur cultu; gemmis auroque teguntur
Crimina: pars minima est ipsa puella sui.
Saepe, ubi sit quod ames inter tam multa requiras:
Decipit hac oculos Aegide, dives amor. [646]
Поэты, рисующие нам Нарцисса, безумно влюбленного в свое отражение,показывают, какую власть имеют над нами чувства.
Cunctaque miratur, quibus est mirabilis ipse;
Se cupit imprudens; et qui probat, ipse probatur;
Dumque petit, petitur; pariterque accendit et ardet. [647]
А у Пигмалиона при виде сделанной им самим статуи из слоновой кости такпомутился рассудок, что он влюбился в неё и стал поклоняться ей, словноживой!
Oscula dat reddique putat, loquiturque tenetque,
Et credit tactis digitos insidere membris;
Et metuit pressos veniat ne livor in artus. [648]
Если посадить какого-нибудь философа в клетку с решеткой из мелкихпетель и подвесить ее к верхушке башни собора Парижской богоматери, то, хотяон ясно будет видеть, что ему не грозит опасность из нее выпасть, он несможет не содрогнуться при виде этой огромной высоты (если только он некровельщик). Действительно, нам приходится все время себя подбадривать,когда мы ходим по открытым галереям наших колоколен, хотя они сделаны изкамня; но есть люди, для которых непереносима даже самая мысль о хождении поним. Пусть перебросят между двумя башнями перекладину такой ширины, чтобыможно было свободно пройти по ней, — все же никакая философcкая мудрость нев состоянии будет внушить нам пройтись по ней с тем же спокойствием, какесли бы эта перекладина лежала на земле. Я часто испытывал это, когда ходилпо нашим здешним горам (а между тем я из тех людей, которые не особеннобоятся подобных вещей), однако я не мог выносить вида пропасти, и у менядрожали поджилки, хотя для того, чтобы очутиться на краю пропасти, мне нужнобыло бы растянуться во всю длину, и потому я мог бы свалиться в нее только втом случае, если бы намеренно подверг себя этой опасности. Я замечал также,что как бы значительна ни была глубина, но если на склоне виднеются деревоили выступ скалы, на которых может задержаться наше зрение и которые делятэто пространство, то это доставляет нам облегчение и вселяет в нас некоторуюуверенность, как если бы эти предметы могли нам помочь в случае нашегопадения; но мы не можем смотреть без головокружения на крутые и ничем неразделенные пропасти: ut despici sine vertigine simul oculorum animique nonpossit [649]. Но ведь это — явный обман зрения. Поэтому великий философ выкололсебе глаза, чтобы освободить душу от соблазна чувств и иметь возможностьразмышлять более свободно [650].
Но в таком случае он должен был бы также заткнуть себе уши, — ибо, пословам Теофраста, это наиболее опасный орган, которым мы воспринимаем самыесильные впечатления, способные смутить и потрясти нашу душу [651], — и вконце концов лишить себя всех остальных чувств, иными словами, лишить себяжизни. Ибо все чувства обладают способностью повелевать нашим разумом инашей душой: Fit etiam saepe specie quadam, saepe vocum gravitate etcantibus, ut pellantur animi vehementius; saepe etiam cura et timore [652]. Врачи утверждают, что есть люди такого склада, которыхопределенные звуки и инструменты могут привести не только в возбуждение, нодаже в ярость. Мне приходилось встречать людей, которые, услышав, как собакагрызет кость под столом, настолько страдали от этого звука, что выходили изсебя; не много таких людей, которых не раздражал бы резкий и пронзительныйзвук напильника, скоблящего железо; некоторые не выносят, когда рядом с нимикто-нибудь чавкает; другие приходят в бешенство и готовы возненавидетьчеловека, который гнусавит или хрипит. Для чего понадобился бы Гракху тотфлейтист-аккомпаниатор, который придавал различные оттенки его голосу, тоснижая, то усиливая его, когда Гракх произносил свои речи в Риме, если быэти переходы из одного тона в другой не были способны трогать слушателей ивлиять на их мысли [653]. Можно поистине гордиться прекрасной устойчивостьючеловеческого суждения, которое способно меняться в зависимости от колебанийзвука голоса!
Чувства обманывают наш разум, но и он в свою очередь обманывает их.Наша душа иногда мстит чувствам; они постоянно лгут и обманывают друг друга.Будучи охвачены гневом, мы видим и слышим не совсем то, что есть вдействительности:
Et solem geminum, et duplices se ostendere Thebas. [654]
Человек, которого мы любим, кажется нам прекраснее, чем он есть насамом деле:
Multimodis igitur pravas turpisque videmus
Esse in delitiis, summoque in honore vigere, [655]
а тот, к которому мы питаем отвращение, — более безобразным. Человекуогорченному и подавленному ясный день кажется облачным и мрачным. Страсти нетолько изменяют наши чувства, но часто приводят их в состояние полногоотупения. Сколько есть вещей, которых мы совершенно не замечаем, когда умнаш занят чем-то другим!
In rebus quoque apertis noscere possis.
Si non advertas animum, proinde esse, quasi omni
Tempore semotum fuerint, longeque remotum. [656]
Кажется, будто душа уходит в себя и отвлекает к себе все чувства. Такимобразом, человек и снаружи и изнутри полон лжи и слабости.
Те, кто сравнивал нашу жизнь со сном [657], были более правы, чем иминогда казалось. Когда мы спим, наша душа живет, действует и проявляет всесвои способности не в меньшей мере, чем когда она бодрствует. Правда, во снеона действует более вяло и смутно; однако разница между этими двумясостояниями не так велика, как между ночью и днем; она напоминает скорееразницу между ночью и сумерками: в первом случае она спит, во втором —дремлет более или менее крепко. Но и то и другое — потемки, киммерийскиесумерки [658].
Мы бодрствуем во сне и спим, бодрствуя. Во сне я вижу все не оченьясно; но и когда я просыпаюсь, то не нахожу, чтобы все было достаточно яснои безоблачно. Сон бывает так глубок, что мы иногда не видим даже снов; нонаша явь никогда не бывает настолько полной, чтобы до конца рассеятьфантазии, которые можно назвать снами бодрствующих и даже чем-то худшим, чемсны.
Так как наш разум и наша душа воспринимают те мысли и представления,которые возникают у человека во сне, и так же одобряют поступки, совершаемыенами во сне, как и те, что мы совершаем наяву, то почему бы нам непредположить, что наше мышление и наши поступки являются своего родасновидениями и наше бодрствование есть лишь особый вид сна?
Если чувства — это наши высшие судьи, то следует учесть показания нетолько наших чувств; ибо животные имеют в этом отношении такие же права, каки мы, или даже большие. Не подлежит сомнению, что некоторые животные имеютболее острый слух, чем человек; другие — зрение, третьи — обоняние,четвертые — осязание или вкус. Демокрит утверждал, что боги и животныеобладают значительно более совершенными чувствами, чем люди [659]. Нопоказания чувств животных сильно расходятся с показаниями наших чувств.Например, наша слюна очищает и сушит наши раны, но убивает змей:
Tantaque in his rebus distantia differitasque,
Ut quod aliis cibus est, aliis fuat acre venenum.
Saepe etenim serpens, hominis contacta saliva
Disperit, ac sese mandendo conficit ipsa. [660]
Какое же свойство припишем мы слюне — благотворное, согласно опыту налюдях, или зловредное, в соответствии с опытом на змеях? Каким из этих двухпоказаний проверим мы ее подлинную сущность, которую мы хотим установить?Плиний сообщает [661], что в Индии имеются морские зайцы, которые ядовитыдля нас, как и мы в свою очередь для них, и что самое наше прикосновение дляних смертельно. Возникает вопрос: кто же является действительно ядом —человек или рыба? Кому следует верить — рыбе, считаясь с ее действием на