человека, или человеку, считаясь с его действием на рыбу? Некое качествовоздуха опасно для человека и совершенно не вредит быку; другое качествоопасно для быка, но совершенно не вредит человеку. Какое же из этих двухкачеств в действительности является вредоносным? Больным желтухой все вещикажутся желтоватыми и более бледными, чем нам:
Lurida praeterea fiunt quaecunque tuentur
Arquati. [662]
Тем, кто страдает болезнью, которую врачи называют гипосфрагмой икоторая представляет собой подкожное кровоизлияние [663], все вещи кажутсякроваво-красными. Встречаются ли эти жидкости [664], которые так искажаютпоказания нашего зрения, и у животных и представляют ли они и для нихобычное явление? Ведь видим же мы, что у одних животных глаза желтые, совсемкак у наших больных желтухой, а у других — кроваво-красные; весьма вероятно,что цвет предметов кажется им иным, чем нам. Какое же из этих двух сужденийбудет истинным? Где сказано, что сущность вещей открыта именно человеку?Твердость, белизна, глубина, кислота — все эти качества имеют такое жеотношение к животным, как и к нам, и так же им известны: природа дала имвозможность пользоваться этими качествами так же, как и нам. Если мы надавимпальцем на веко, то все предметы покажутся нам продолговатыми и вытянутыми.У некоторых животных зрачок сужен таким образом: значит, возможно, чтопродолговатость, которую видят животные, и есть подлинная форма тела, авовсе не та форма, которую придает предметам наш глаз, находясь в нормальномсостоянии. Если мы надавим на нижнее веко, то предметы, находящиеся переднами, станут двоиться:
Bina lucernarum florentia lumina flammis,
Et duplices hominum facies, et corpora bina. [665]
Если у нас заложены уши или закупорен слуховой проход, то мывоспринимаем звук иначе, чем обычно; следовательно, животные, у которых ушизаросли шерстью или у которых вместо уха имеется лишь крохотное слуховоеотверстие, слышат не то, что мы, и воспринимают звук иначе [666]. Напразднествах и в театрах мы наблюдаем следующее: если поставить передфакелами стекла, окрашенные в определенный цвет, то все предметы в помещениибудут казаться нам окрашенными в зеленый, желтый или фиолетовый цвет взависимости от цвета стекол.
Et vulgo faciunt id lutea russaque vela
Et ferrugina, cum magnis intenta theatris
Per malos volgata trabesque trementia pendent.
Namque ibi concessum caveai subter et omnem
Scenai speciem, patrum, matrumque deorumque
Inficiunt coguntque suo volitare colore. [667]
Весьма возможно, что животные, у которых глаза иного цвета, чем у нас,видят предметы окрашенными в те же цвета, что и их глаза.
Таким образом, чтобы судить о роли чувств, надо было бы прежде всегодобиться согласия между показаниями наших чувств и чувств животных, а затемтакже единогласия в показаниях чувств различных людей. Но в действительностиэтого нет, и мы постоянно затеваем споры о вещах, которые один человекслышит, видит или ощущает иначе, чем другой; мы спорим, как и о всякойдругой вещи, по поводу различных показаний, которые дают нам чувства.Ребенок слышит, видит и осязает не так, как тридцатилетний человек, атридцатилетний — не так, как шестидесятилетний; таков уж закон природы. Уодних людей чувства более смутны и расплывчаты, у других — более ясны иостры. Мы по-разному воспринимаем вещи, в зависимости от того, каковы мысами и какими вещи нам кажутся. Но так как то, что нам кажется, спорно инедостоверно, то неудивительно, что мы можем согласиться с тем, что снег намкажется белым, но никак не можем поручиться за то, что именно такова егоистинная сущность; а между тем если это основание рушится, то вместе с нимнеизбежно терпит крушение и вся наука. Не вступают ли сами наши чувства впротиворечие друг с другом? Так, картина представляется нам на вид выпуклой,на ощупь же она плоская; что сказать о том, приятен или неприятен мускус,который приятен для нашего обоняния, но неприятен на вкус? Некоторые травы имази полезны для одной части тела, но вредны для другой; мед сладок на вкус,но неприятен на вид. Есть перстни, сделанные в виде перьев и известные подназванием «перья без конца»; невозможно на глаз установить их ширину, ибовсем кажется, что они расширяются с одной стороны и сужаются с другой, дажеесли вертеть их вокруг пальца; но на ощупь они имеют одинаковую ширину вовсей окружности.
Не наделяют ли наши чувства различными качествами предметы, которыеимеют на деле всего лишь одно качество? Так, если взять хлеб, который мыедим, то это всего лишь хлеб; однако, будучи употреблен нами в пищу, онпревращается в кости, кровь, мясо, волосы и ногти:
Ut cibus, in membra atque artus cum diditur omnis,
Disperit atque aliam naturam sufficit ex se. [668]
Вода, которая питает корни дерева, становится стволом, листьями иплодами. Воздух един, но он превращается в тысячу различных звуков, еслиначать играть на трубе. Встает вопрос: придают ли наши чувства различныекачества этим предметам или же они сами обладают ими? Как разрешить этосомнение? Что мы можем сказать о подлинной сущности вещей? Так как людям,находящимся в состоянии болезни, бреда или сна, вещи представляются иными,чем людям здоровым, рассудительным и бодрствующим, то нельзя ли допустить,что, будучи в нормальном состоянии, мы также наделяем вещи определеннымбытием, соответствующим их качествам и вместе с тем сообразованным с нашимсостоянием, подобно тому как мы это делаем, будучи больны? Нельзя лидопустить поэтому, что, будучи в здравом состоянии, мы так же придаем вещамопределенный вид, как и будучи в болезненном состоянии? Нельзя ли допустить,что человек сдержанный придает вещам такой вид, который соответствует егонраву, подобно тому как это делает человек несдержанный, накладывая на нихотпечаток своего характера?
Так, пресыщенный находит вино безвкусным, испытывающий жажду чересчурсладким, а здоровый по-разному оценивает его аромат.
Так как мы приноравливаем вещи к себе и видоизменяем их, сообразуясь ссобой, то мы в конце концов не знаем, каковы вещи в действительности, ибо донас все доходит в измененном и искаженном нашими чувствами виде. Еслиневерны циркуль, наугольник и линейка, то все изменения, сделанные с ихпомощью, ошибочны, все сооружения, построенные на этих расчетах, неизбежноплохи. Недостоверность наших чувств делает недостоверным все, что онипорождают:
Denique ut in fabrica, si prava est regula prima,
Normaque si fallax rectis regionibus exit,
Et libella si ex parte claudicat hilim,
Omnia mendose fieri atque obstipa necesse est,
Prava, cubantia, prona, supina, atque absona tecta,
Iam ruere ut quaedam videantur velle, ruantque
Prodita iudiciis fallacibus omnia primis.
Sic igitur ratio tibi rerum prava necesse est
Falsaque sit, falsis quaecumque a sensibus orta est. [669]
Кто же будет судьей при решении этих разногласий? Подобно тому как прирелигиозных спорах нужно иметь судью, не принадлежащего ни к одной изборющихся партий, свободного от всякой односторонности и пристрастия, чтодля христианина невозможно, точно так же обстоит дело и с нашими чувствами:ибо, если судья стар, он не может судить о чувствах старика, являясь однойиз сторон в этом споре; то же самое, если он молод, здоров или болен, еслион спит или бодрствует. Нам нужен был бы судья, свободный от всех этихкачеств, чтобы он без всякой предвзятости мог судить обо всех этихсостояниях, совершенно ему безразличных; иными словами, нам нужен был бысудья, которого не существует.
Чтобы судить о представлениях, получаемых нами от вещей, нам нужно былобы обладать каким-то оценивающим инструментом; чтобы проверить этотинструмент, мы нуждаемся в доказательствах, а чтобы проверитьдоказательство, мы нуждаемся в инструменте: и вот мы оказываемся в порочномкруге. Так как чувства не в состоянии разрешить наш спор, поскольку они самисовершенно недостоверны, его должно решить рациональное доказательство; новсякое рациональное доказательство нуждается в другом доказательстве — и мы,таким образом, обречены на непрерывное движение вспять. Наша мысль непроникает в окружающие нас предметы, но возникает через посредство чувств;чувства же со своей стороны познают не окружающие предметы, а лишь своисобственные впечатления; таким образом, мысль и представление исходят не изпредмета, а из впечатлений и ощущений наших чувств; но впечатления и самыйпредмет — вещи различные; поэтому тот, кто судит по представлению, судит,отправляясь не от предмета, а от чего-то другого. Нельзя утверждать, чтовпечатления наших чувств раскрывают душе сущность окружающих нас предметовпо сходству; ибо как могут душа и разум убедиться в этом сходстве, если онине имеют никакого общения с окружающими нас предметами? Так, например, тот,кто не знает лица Сократа, не может, увидев его портрет, сказать, похож лион. Однако предположим, что кто-нибудь решил судить о вещах попредставлениям о них; если он захочет отправляться от всех представлений, тоэто окажется невозможным, так как они противоречат друг другу и расходятсямежду собой, как мы убеждаемся в этом на опыте. Значит ли это, что некоторыеизбранные представления управляют всеми остальными? В таком случае этототбор следовало бы проверить другим отбором, а этот другой — третьим, и так