далее, а следовательно, наш отбор никогда не был бы закончен.
Итак, нет никакого неизменного бытия, и ни мы, ни окружающие наспредметы не обладают им. Мы сами, и наши суждения, и все смертные предметынепрерывно текут и движутся. Поэтому нельзя установить ничего достоверногони в одном предмете на основании другого, поскольку и оценивающий, и то, чтооценивается, находятся в непрерывном изменении и движении.
Мы не имеем никакого общения с бытием [670], так как человеческаяприрода всегда обретается посередине между рождением и смертью; мы имеем осебе лишь смутное и прозрачное, как тень, представление и шаткое,недостоверное мнение. Если вы сосредоточите все усилия своей мысли на том,чтобы уловить бытие, это будет равносильно желанию удержать в пригоршнезачерпнутую воду; чем больше вы будете сжимать и задерживать то, что текучепо своей природе, тем скорее вы потеряете то, что хотели удержать и зажать вкулаке. Так как все вещи претерпевают непрерывно одно изменение за другим,то наш разум, ищущий реального бытия, оказывается обманутым; он не можетнайти ничего постоянного и неизменного, ибо всякая вещь либо еще тольковозникает, но еще не существует, либо начинает умирать еще до своегорождения. Платон утверждал [671], что тела не имеют никакого бытия, нотолько рождаются; он опирался на Гомера, который сделал Океан отцом богов, аФетиду — их матерью, желая показать нам, что все вещи находятся внепрерывном становлении и постоянно меняются. По его словам, это мнениеразделялось всеми философами его времени, за исключением одного лишьПарменида, которого он высоко ценил и который утверждал, что вещинеподвижны. Пифагор заявлял, что всякая материя текуча и зыбка; стоикиутверждали, что нет настоящего времени и что то, что мы называем настоящим,является лишь связью между прошедшим и будущим [672]. Гераклит говорил, чточеловек не может дважды войти в одну и ту же реку; Эпихарм [673] считал, чтоесли кто-то когда-то занял деньги, то он не должен возвращать их в настоящеевремя, и что тот, кто был приглашен к обеду вчера, сегодня приходит уже неприглашенным, так как люди уже не те, они стали иными; он считал, что одна ита же смертная субстанция не может находиться дважды в том же состоянии;ибо, ввиду того что она быстро и неожиданно меняется, она то распадается, товоссоединяется, то появляется, то исчезает. Таким образом, то, что начинаетрождаться, никогда не достигает совершенного бытия, ибо это рождение никогдане кончается и никогда не останавливается, так как оно не имеет конца;начиная с семени оно непрерывно изменяется и переходит из одного состояния вдругое. Так, человеческое семя сперва превращается в утробе матери вбесформенный плод, потом становится ребенком, затем, выйдя из утробы матери,становится грудным младенцем, а позднее мальчиком, который последовательностановится юношей, взрослым человеком, потом пожилым человеком и наконецдряхлым старцем. Таким образом, время и непрерывное рождение постоянноразрушают и претворяют все предшествующее.
Mutat enim mundi naturam totius aetas,
Ex alioque alius status excipere omnia debet,
Nec manet ulla sui similis res: omnia migrant,
Omnia commutat natura et vertere cogit. [674]
А мы по глупости боимся какой-то смерти, хотя уже прошли и проходимчерез ряд смертей. Ибо не только, как говорит Гераклит, смерть огня естьрождение воздуха, а смерть воздуха есть рождение воды, но мы можем наблюдатьэто еще более наглядным образом на себе. Цветущий возраст умирает ипроходит, когда наступает старость; юность обретает конец в цветущемвозрасте взрослого человека; детство умирает в юности, а младенчество — вдетстве; вчерашний день умирает в сегодняшнем, а сегодняшний умрет взавтрашнем. Ничто не пребывает и не остается неизменным, ибо если бы мыоставались всегда одними и теми же, то как могло бы нас сегодня радоватьодно, а завтра другое? Как могли бы мы любить противоположные вещи илиненавидеть их? Как могли бы мы их хвалить или порицать? Как можем мы иметьразличные привязанности и не сохранять того же чувства, когда мысль остаетсятой же? Ибо неправдоподобно, чтобы, оставаясь неизменными, мы сталииспытывать другие страсти; ведь то, что претерпевает изменения, не пребываетв том же состоянии, а если оно изменилось, значит оно больше не существует.Но так как все бытие едино, то и просто бытие меняется, становясь все времядругим. Следовательно, наши чувства обманываются и лгут, принимая то, чтокажется, за то, что есть, так как они не знают, что есть. Но в таком случае,что же действительно существует? То, что вечно, то есть то, что никогда невозникало и никогда не будет иметь конца, то, что не претерпевает никакихизменений во времени. Ибо время — вещь подвижная, которая появляется,подобно тени, вместе с вечно движущейся и текучей материей; оно никогда неостается неизменным и постоянным. Ко времени с полным основанием применяютслова: «раньше», «после», «было» или «будет», которые сразу нагляднопоказывают, что время не такая вещь, которая просто «есть»; ибо было быбольшой глупостью и очевидной ложью утверждать, что есть то, чего еще несуществует или что уже перестало существовать. Что же касается понятий«настоящее», «мгновение», «теперь», на которых, по-видимому, главным образомпокоится понимание времени, то разум, открывая эти понятия, тут же иуничтожает их; ибо он непрерывно расщепляет и делит время на прошлое ибудущее, как бы желая видеть его непременно разделенным надвое. То же самое,что со временем, происходит и с природой, которая измеряется временем; ибо вней тоже нет ничего такого, что пребывает или существует, но все вещи в нейили рождены, или рождаются, или умирают. Поэтому было бы грехом по отношениюк богу, который является единственно сущим, утверждать, что он был илибудет, ибо эти понятия означают изменение, становление или конец того, чтолишено устойчивости и неизменного бытия. На основании этого следуетзаключить, что только бог есть подлинно сущее и существует он не во времени,а в неизменной и неподвижной вечности, не измеряемой временем и неподверженной никаким переменам; что раньше бога ничего нет, как и после негоничего не будет, ничего более нового, ничего более юного; что он естьединственное истинно сущее, которое одним только «ныне» наполняет «вовеки»;что, кроме него, нет ничего подлинно сущего и нельзя сказать: «он был» или«он будет», ибо он не имеет ни начала, ни конца.
К этому столь благочестивому выводу писателя-язычника [675] я хочу — взаключение моего затянувшегося и скучного рассуждения, которое можно было быеще продолжить до бесконечности, — добавить еще следующее замечание другогописателя, тоже язычника [676]: «Какое презренное и низменное существочеловек, — говорит он, — если он не возвышается над человечеством!» Этохорошее изречение и полезное пожелание, но вместе с тем оно нелепо: ибоневозможно и бессмысленно желать, чтобы кулак был больше кисти руки, чтобыразмах руки был больше ее самой или чтобы можно было шагнуть дальше, чемпозволяет длина наших ног. Точно так же и человек не в состоянии поднятьсянад собой и над человечеством, ибо он может видеть только своими глазами ипостигать только своими способностями. Он может подняться только тогда,когда богу бывает угодно сверхъестественным образом протянуть ему рукупомощи; и он поднимется, если откажется и отречется от своих собственныхсредств и предоставит поднять себя и возвысить небесным силам.
Только наша христианская вера, а не стоическая добродетель можетдомогаться этого божественного и чудесного превращения, только она можетподнять нас над человеческой слабостью.
Глава XIIIО том, как надо судить о поведении человека пред лицом смерти
Когда мы судим о твердости, проявленной человеком пред лицом смерти,каковая есть несомненно наиболее значительное событие нашей жизни,необходимо принять во внимание, что люди с трудом способны поверить, будтоони и впрямь подошли уже к этой грани. Мало кто умирает, понимая, что минутыего сочтены; нет ничего, в чем нас в большей мере тешила бы обманчиваянадежда; она непрестанно нашептывает нам: «Другие были больны еще тяжелее, амежду тем не умерли. Дело обстоит совсем не так уже безнадежно, как этопредставляется; и в конце концов господь явил немало других чудес».Происходит же это оттого, что мы мним о себе слишком много; нам кажется,будто совокупность вещей испытает какое-то потрясение от того, что насбольше не будет, и что для нее вовсе не безразлично, существуем ли мы насвете; к тому же наше извращенное зрение воспринимает окружающие нас вещинеправильно, и мы считаем их искаженными, тогда как в действительности оносамо искажает их; в этом мы уподобляемся едущим по морю, которым кажется,будто горы, поля, города, земля и небо двигаются одновременно с ними:
Provehimur portu, terraeque urbesque recedunt. [1]
Видел ли кто когда-нибудь старых людей, которые не восхваляли бы доброестарое время, не поносили бы новые времена и не возлагали бы вину за своиневзгоды и горести на весь мир и людские нравы?
Iamque caput quassans, grandis suspirat arator,
Et cum tempora temporibus praesentia confert
Praeteritis, laudat fortunas saepe parentis,
Et crepat antiquum genus ut pietate repletum. [2]
Мы ко всему подходим с собственной меркой, и из-за этого наша смертьпредставляется нам событием большой важности; нам кажется, будто она не