нелепым, будто может существовать хоть кто-нибудь, достойный сопротивлятьсяему, и пока ему улыбается военное счастье, он предает мечу всякого, ктоборется против него, как это видно хотя бы на примере тех свирепых,надменных и исполненных варварской грубости требований, которые были вобычае у восточных властителей да и ныне в ходу у их преемников.
Также и там, где португальцы впервые начали грабить Индию, они нашлигосударства, в которых господствовал общераспространенный и нерушимый закон,гласящий, что враг, побежденный войском, находящимся под начальством царяили его наместника, не подлежит выкупу и не может надеяться на пощаду.
Итак, пусть всякий, кто сможет, остерегается попасть в руки судьи,когда этот судья — победоносный и вооруженный до зубов враг.
Глава XVIО наказании за трусость
Я слышал как-то от одного принца и весьма крупного полководца, чтонельзя осуждать на смерть солдата за малодушие; это мнение было высказано имза столом, после того как ему рассказали о суде над господином де Вервеном,приговоренным к смерти за сдачу Булони [1].
И в самом деле, я нахожу вполне правильным, что проводят отчетливуюграницу между поступками, проистекающими от нашей слабости, и теми, которыепорождены злонамеренностью. Совершая последние, мы сознательно восстаемпротив велений нашего разума, запечатленных в нас самою природою, тогда как,совершая первые, мы имели бы основание, думается мне, сослаться на ту жеприроду, которая создала нас столь немощными и несовершенными; вот почемувесьма многие полагают, что нам можно вменять в вину только содеянное намивопреки совести. На этом и основано в известной мере как мнение тех, ктоосуждает смертную казнь для еретиков и неверующих, так и правило, согласнокоторому адвокат и судья не могут привлекаться к ответственности за промахи,допущенные по неведению при отправлении ими должности.
Что касается трусости, то, как известно, наиболее распространенныйспособ ее наказания — это всеобщее презрение и поношение. Считают, чтоподобное наказание ввел впервые в употребление законодатель Харонд [2] и чтодо него всякого бежавшего с поля сражения греческие законы карали смертью;он же приказал вместо этого выставлять таких беглецов на три дня в женскомплатье на городской площади, надеясь, что это может послужить им на пользу ичто бесчестие возвратит им мужество. Suffundere malis hominis sanguinem quameffundere. [3] Римские законы, по крайней мере в древнейшеевремя, также карали бежавших с поля сражения смертной казнью. Так, АммианМарцеллин рассказывает, что десять солдат, повернувшихся спиной к неприятелюво время нападения римлян на войско парфян, были лишены императором Юлианомвоенного звания и затем преданы смерти в соответствии с древним законом [4].Впрочем, в другой раз за такой же проступок он наказал виновных лишь тем,что поместил их среди пленных в обозе. Хотя римский народ и подверг суровойкаре солдат, бежавших после битвы при Каннах, а также тех, кто во время тойже войны был с Гнеем Фульвием при его поражении, тем не менее, в этом случаедело не дошло до наказания смертью.
Есть, однако, основание опасаться, что позор не только повергает вотчаянье тех, кто наказан подобным образом, и не только доводит их дополнейшего равнодушия, но и превращает порой во врагов.
Во времена наших отцов господин де Франже, некогда заместительглавнокомандующего в войсках маршала Шатильона, назначенный маршалом деШабанном на пост губернатора Фуэнтарабии вместо господина дю Люда и сдавшийэтот город испанцем, был приговорен к лишению дворянского звания, и как онсам, так и его потомство были объявлены простолюдинами, причислены кподатному сословию и лишены права носить оружие. Этот суровый приговор былисполнен над ними в Лионе. В дальнейшем такому же наказанию были подвергнутывсе дворяне, которые находились в городе Гизе, когда туда вступил графНассауский; с той поры то же претерпели и некоторые другие.
Как бы там ни было, всякий раз, когда мы наблюдаем столь грубые иявные, превосходящие всякую меру невежество или трусость, мы вправе прийти кзаключению, что тут достаточно доказательств преступного умысла и злой воли,и наказывать их так таковые.
Глава XVIIОб образе действий некоторых послов
Во время моих путешествий, стремясь почерпнуть из общения с другимичто-нибудь для меня новое (а это — одна из лучших школ, какие только можносебе представить), я неизменно следую правилу, состоящему в том, чтобынаводить своего собеседника на разговор о таких предметах, в которых онлучше всего осведомлен.
Basti al nocchiero ragionar de’venti,
Al bifolco dei tori, et le sue piaghe
Conti’l guerrier, conti’l pastor gli armenti. [1]
Впрочем, чаще всего наблюдается обратное, ибо всякий охотнее рассуждаето чужом ремесле, нежели о своем собственном, надеясь прослыть, такимобразом, знатоком еще в какой-нибудь области; так, например, Архидам [2]упрекал Периандра в том, что тот пренебрег славою выдающегося врача,погнавшись за славою дурного поэта.
Поглядите, сколь многословным становится Цезарь, когда он описывает намсвои изобретения, относящиеся к постройке мостов [3] или военных машин, икак, напротив, он краток и скуп на слова всюду, где рассказывает о своихобязанностях военачальника, о своей личной храбрости или о поведении своихвоинов.
Его деяния и без того достаточно подтверждают, что он выдающийсяполководец; ему хочется, однако, чтобы его знали и как превосходноговоенного инженера, а это нечто совсем уже новое. Не так давно некий ученыйюрист, когда ему показали рабочий кабинет, где было множество книг,относящихся к его роду занятий, а также к другим отраслям знания, необнаружил в нем ничего такого, о чем, по его мнению, стоило бы поговорить. Амежду тем он остановился, чтобы с ученым и важным видом потолковать поповоду заграждения на винтовой лестнице, что вела в эту комнату, хотячеловек до ста офицеров и солдат ежедневно проходит мимо, не обращая на негоникакого внимания.
Дионисий Старший был отличнейшим полководцем, как это и приличествовалоего положению, но он стремился достигнуть славы преимущественно в поэзии, вкоторой решительно ничего не смыслил.
Optat ephippia bos piger, optat arare caballus. [4]
Но таким образом вы никогда не добьетесь чего-либо путного.
Итак, всякого, кем бы он ни был, — зодчий ли это, живописец, сапожникили кто-либо иной, — подобает неукоснительно возвращать к предмету егоповседневных занятий. И по этому поводу замечу: читая сочинения по истории, — в каковом жанре упражнялись самые различные люди, — я усвоил обыкновениепринимать в расчет, кем именно были писавшие: если это люди, не занимавшиесяничем иным, кроме литературных трудов, я смотрю прежде всего на слог и язык;если врачи, я доверяю с большей охотой тому, что говорится ими о температуревоздуха, о здоровье и складе характера государей, о ранениях и болезнях;если юристы, то в первую очередь следует направить свое внимание на ихрассуждения по вопросам права, о законах, о государственных учреждениях ипрочих вещах такого же рода; если теологи — то на дела церковные отлученияот церкви, эпитимии, разрешения на вступления в брак; если придворные — наописание обычаев и церемоний; если военные — на то, что относится к ихремеслу, и, главным образом, на их повествования о походах и битвах, вкоторых они принимали участие; если послы — то на всевозможные хитрости,шпионаж, подкупы и на то, как все это проделывалось.
По этой причине я выделил и отметил в «Истории» сеньора де Ланже [5],человека в высшей степени сведущего в этих делах, много такого, мимо чего япрошел бы, будь автором кто-либо иной. Рассказав о весьма выразительныхпредупреждениях, сделанных императором Карлом V римской консистории вприсутствии наших послов, епископа Маковского и господина дю Белли, к чемуимператор добавил немало оскорбительных выражений, направленных против нас,и, среди прочего, то, что если бы его военачальники, солдаты и подданныебыли столь же преданы своему господину и столь искусны в военном деле, какте, которыми располагает король, то он тут же навязал бы себе на шею веревкуи отправился бы смиренно молить о пощаде (он, по-видимому, и сам в некоторойстепени верил, что так оно в действительности и есть, ибо и позже, в течениесвоей жизни, раза два или три повторял то же самое), а также сообщив о том,что он послал вызов нашему королю, предлагая ему поединок в лодке, в однихрубахах, на шпагах и на кинжалах, — вышеназванный сеньор де Ланже добавляет,что упомянутые послы, написав королю донесение, утаили от него большую частьслов императора и даже те оскорбления, о которых было рассказано выше. Янахожу весьма странным, как это посол позволил себе решать, о чемдокладывать своему государю, а что скрыть от него, тем более, что дело былочревато такими последствиями, что эти слова исходили от такого лица и былипроизнесены на столь многолюдном собрании. Мне кажется, что обязанностьподчиненного — точно и правдиво, со всеми подробностями, излагать события,как они были, дабы господин располагал полной свободою отдавать приказания,оценивать положение и выбирать. Ибо искажать или утаивать истину изопасения, как бы он не принял ее неподобающим образом и как бы это нетолкнуло его к какому-нибудь неправильному решению, и из-за этого оставлятьего неосведомленным о действительном положении дел — подобное право, как я