было» [8].
Наши предки довольствовались тем, что отвечали на оскорбительные словаобвинением во лжи, на обвинение во лжи — ударом, и так далее, все усиливаяоскорбления. Они были достаточно храбры и не боялись встретиться лицом клицу с оскорбленным ими врагом. Мы же трепещем от страха, пока видим, чтовраг жив и здоров. Не свидетельствует ли о том, что это именно так, нашевеликолепное нынешнее обыкновение преследовать насмерть как того, кто насобидел, так и того, кого мы обидели сами?
Свидетельством трусости является также введенный у нас обычай приводитьс собой на поединок секунданта, а не то даже двух или трех. В прежниевремена бывали единоборства, а сейчас у нас — это стычки или маленькиесражения [9]. Тех, кто их выдумал, страшило одиночество: cum in se cuiqueminimum fiduciae esset [10].Ведь вполне понятно, что, когда в момент опасности с тобой находятся ещенесколько человек, то, кем бы они ни были, уж само их присутствие всегдаприносит облегчение и подбадривает. В прежние времена в обязанности третьихлиц входило следить за тем, чтобы не было нарушений порядка иликакого-нибудь подвоха, и они же должны были являться очевидцами исходасражения; но с тех пор, как повелось, что они должны сами принимать участиев этих сражениях, всякий такой человек уже не может без ущерба для своейчести оставаться зрителем из опасения быть обвиненным в трусости илинедостатке дружбы. Я нахожу, что это несправедливо, ибо гнусно для защитысвоей чести привлекать кого бы то ни было, кроме самого себя; а кроме того,я еще считаю, что для порядочного человека, целиком полагающегося на себя,недопустимо заставлять другого разделять его судьбу. Всякий человекдостаточно подвергает себя опасности ради самого себя, и не следует, чтобыон подвергал себя ей еще ради кого-нибудь другого; и с него хватает заботы отом, как бы отстоять свою жизнь собственными силами, не отдавая стольдрагоценную вещь в чужие руки. А между тем, если в условиях поединка неоговорено противное, он неизбежно превращается в сражение по меньшей меречетырех бойцов. Если ваш секундант повержен на землю, вам предстоит, поправилам, биться одновременно с двумя. Да разве это не плутовство? Ведь этовсе равно, как если бы человек хорошо вооруженный нападал на имеющего вруках лишь рукоять без клинка или целый и невредимый — на раненого.
Но если подобных преимуществ вы добились сами, сражаясь, вы вправе имивоспользоваться, не боясь упреков. Неравенство в вооружении и состояниисражающихся учитывается лишь в момент начала боя, а дальше уже вы должныположиться на собственную удачу. Если на поединке два ваших секунданта будутубиты и вам придется одному сражаться против троих, поведение вашихпротивников будет столь же безупречным, как и мое в том случае, если бы навойне я пронзил шпагой врага, имеющего против себя одного троих наших.
Всегда там, где рать стоит против рати (как это было, например, когданаш герцог Орлеанский вызвал на бой короля Генриха английского, с сотнейсвоих бойцов против ста англичан с их королем, или во время битвы аргивян соспартанцами, где решено было сражаться тремстам воинам против трехсот, иликогда трое бились против троих, как было в битве Горациев против Куриациев [11]), множество воинов, выставляемое каждой стороной, рассматривается какодин человек. Всюду там, где налицо несколько сражающихся человек, битваполна превратностей и исход ее смутен.
У меня есть свои личные основания интересоваться этой темой: мой брат,сьер де Матекулон [12], был приглашен в Риме одним мало знакомым емудворянином в качестве секунданта на дуэль между ним и другим дворянином,который вызвал его. В этом поединке моему брату пришлось скрестить шпагу счеловеком, который был ему более знаком и близок, чем дворянин, радикоторого он принял участие в этой дуэли (хотел бы я, чтобы мне когда-нибудьразъяснили смысл этих законов чести, которые так часто идут вразрез сразумом и здравым смыслом!). Разделавшись со своим противником и видя, чтооба главных дуэлянта еще целы и невредимы, мой брат напал на секунданта. Могли он поступить иначе? Или ему следовало отойти в сторону и спокойнонаблюдать, как тот, кто пригласил его секундантом, быть может, будет убит наего глазах? Ибо то, что он до сих пор сделал, не подвигало дела ни на шаг испор оставался все еще неразрешенным! То великодушие, которое вы вполнеможете и обязаны проявить по отношению к вашему личному врагу, если выприжали его к стене или причинили уже ему какой-то огромный ущерб, — я непредставляю себе, как вы могли бы его проявить, когда дело идет не о вашихсобственных интересах, а об интересах третьего лица, которому вы вызвалисьпомогать. Мой брат не имел права быть справедливым и великодушным, подвергаяриску успех лица, в распоряжение которого он себя предоставил. Вот почему,по незамедлительному и официальному требованию нашего короля, он былосвобожден из тюремного заключения в Италии.
Мы, французы, — ужасные люди: не довольствуясь тем, что весь мир знаето наших пороках и безумствах понаслышке, мы еще ездим к другим народам,чтобы показать их воочию. Поселите троих французов вместе в ливийскойпустыне — они и месяца не проживут, не поцапавшись друг с другом. Можноподумать, что эти путешествия предпринимаются нарочно для того, чтобыдоставить иноземцам удовольствие полюбоваться нашими драмами, и главнымобразом тем из них, которые смеются над нашими бедами и злорадствуют поэтому поводу.
Мы ездим в Италию учиться фехтованию и, рискуя жизнью, практикуем этоискусство, еще не научившись ему. Ведь по правилам обучения следовало бысначала изучить теорию, а потом практику этого дела. Между тем наше обучениеведется в обратном порядке:
Primitiae iuvenum miserae, bellique futuri
Dura rudimenta. [13]
Я знаю, что фехтовальное искусство преследует полезные цели (в Испании,например, по словам Тита Ливия [14], однажды на поединке двух двоюродныхбратьев знатного происхождения старший благодаря опытности в военном деле ихитрости легко одолел самонадеянного младшего брата), и убедился на опыте,что умелое пользование этим искусством придавало некоторым необычайнуюхрабрость; но это не мужество в истинном смысле слова, ибо оно происходит неот природной смелости, а от ловкости. Доблесть в сражении состоит всоревновании храбрости, а эта последняя не приобретается путем обучения.Так, один мой приятель, считавшийся большим знатоком фехтовальногоискусства, выбирал для своих поединков такого рода оружие, которое лишало быего возможности воспользоваться своим преимуществом и при котором всецеликом и полностью зависело бы от удачи и уверенного поведения; он нежелал, чтобы его успех приписывали не его мужеству, а искусству вфехтовании. В годы моего детства дворяне избегали приобретать репутациюискусных фехтовальщиков, ибо она считалась унизительной, и уклонялись отобучения этому искусству, которое основывается на ловкости и не требуетподлинной и неподдельной доблести:
Non schivar, non parar, non ritirarsi
Voglion costor, ne qui destrezza ha parte.
Non danno i colpi finti, hor pieni, hor scarsi;
Toglie l’irа e’il furor l’uso del arte.
Odi le spade horribilmente urtarsi
A mezzo il ferro; il pie d’orma non parte;
Sempre è’il pie fermo, è la man sempre in moto;
Ne scende taglio in van ne punta à voto. [15]
Военными упражнениями наших отцов были такие подобия битв, как турниры,стрельба в цель, стычки у барьера; а наши поединки считались тем не менеепочтенными, что они преследуют лишь частные наши цели: на них мы толькоуничтожаем друг друга, вопреки существующим законам и правосудию, и онивсегда приносят лишь вред и ущерб. Гораздо более достойное и подходящее дело — заниматься такими вещами, которые не портят, а укрепляют наши нравы инаправлены к обеспечению общественной безопасности и славы.
Консул Публий Рутилий [16] впервые ввел военное обучение для воинов,установив, что при обращении с оружием искусство должно сочетаться сдоблестью, но не в интересах частных лиц, а в интересах римского народа, дляразрешения его военных споров. Уменье вести войну должно быть всеобщим иобщегражданским делом. Кроме Цезаря, отдавшего во время битвы при Фарсалеприказ своим воинам целиться воинам Помпея прямо в лицо [17], многие другиеполководцы изобретали особые способы борьбы, новые виды обороны и нападенияв зависимости от требований момента. Но Филопемен осудил кулачный бой [18],в котором он не имел себе равных, поскольку подготовка к нему быласовершенно отлична от военного обучения, ибо он считал, что только почтенныелюди должны упражняться в нем. Подобно этому и я считаю, что та ловкость,которую с помощью новейших способов обучения стремятся привить молодежи, теособые выпады и парады, в которых ей советуют упражняться, не толькосовершенно бесполезны, но скорее даже вредны, если их применять в настоящемсражении.
Вот почему военные люди в наше время пользуются в бою совсем особымивидами оружия, лучше всего для этой цели приспособленными. И не раз при мневыражали неодобрение дворянину, который, будучи вызван на поединок на шпагахи кинжалах, являлся на место боя в полном военном вооружении. Следуетотметить, что платоновский Лахес [19], говоря о военном обучении, подобнонашему, заявляет, что никогда не видел, чтобы такая военная школа дала