считать некоторых, очень немногих из них, необычных и исключительных. Новедь невозможно творить столь великие дела, придерживаясь обычных рамоксправедливости! О таких людях приходится судить по всей совокупности их дел,по той высшей цели, которую они себе поставили. Разрушение Фив, убийствоМенандра и врача Гефестиона, одновременное истребление множества персидскихпленников и целого отряда индийских солдат в нарушение данного им слова,поголовное уничтожение жителей Коссы вплоть до малых детей — все это,разумеется, вещи непростительные. В случае же с Клитом [15] поступокАлександра был искуплен — и даже в большей мере, чем это было необходимо, —что, как и многое другое, свидетельствует о благодушном нраве Александра, отом, что это была натура, глубоко склонная к добру, и потому как нельзяболее верно было о нем сказано, что добродетели его коренились в егоприроде, а пороки зависели от случая. Что же касается его небольшой слабостик хвастовству или нетерпимости к отрицательным отзывам о себе, или убийств,хищений, опустошений, которые он производил в Индии, то все это, на мойвзгляд, следует объяснять его молодостью и головокружительными успехами.Нельзя не признать его поразительных военных талантов, быстроты,предусмотрительности, дисциплинированности, проницательности, великодушия,решимости, удачливости и везения. Даже если бы мы не знали авторитетногомнения Ганнибала на этот счет, то должны были бы признать, что во всем этомАлександру принадлежит первое место. Нельзя не отметить его редчайшихспособностей и одаренности, почти граничащей с чудом; его горделивой осанкии всей его благороднейшей повадки при столь юном, румяном и бросающемся вглаза лице:
Qualis, ubi Oceani perfusus lucifer unda,
Quem Venus ante alios astrorum diligit ignes,
Extulit os sacrum caelo, tenebrasque resolvit. [16]
Нельзя не оценить его огромных познаний, его незабываемой в векахславы, чистой, без единого пятнышка, безупречной, недоступной для зависти,славы, в силу которой еще много лет спустя после его смерти людиблагоговейно верили, что медали с его изображением приносят счастье тем, ктоих носит. Ни об одном государе историки не написали столько, сколько самигосудари написали о его подвигах. Еще до настоящего времени магометане, спрезрением отвергающие историю других народов, в виде особого исключенияпринимают и почитают единственно историю его жизни и деяний [17]. Ктовспомнит обо всем этом, должен будет согласиться, что я был прав, поставивАлександра Македонского даже выше Цезаря, единственного человека,относительно которого я мог на минуту заколебаться при выборе. Нельзяотрицать, что в деяния Цезаря вложено больше личных дарований, ноудачливости было несомненно больше в подвигах Александра. Во многихотношениях они не уступали друг другу, а в некоторых Цезарь даже превосходилАлександра.
Оба они были подобно пламени или двум бурным потокам, с разных сторонринувшимся на вселенную:
Et velut immissi diversis partibus ignes
Arentem in silvam et virgulta sonantia lauro;
Aut ubi decursu rapido de montibus altis
Dant sonitum spumosi amnes et in aequora currunt,
Quisque suum populatus iter. [18]
И хотя честолюбие Цезаря было более умеренным, но оно являлось роковымв том смысле, что совпало с развалом его родины и общим ухудшениемтогдашнего мирового положения; таким образом, собрав все воедино и взвесив,я не могу не отдать пальмы первенства Александру.
Третьим и наиболее, на мой взгляд, выдающимся человеком являетсяЭпаминонд [19].
Он далеко не пользовался той славой, которая выпала на долю многимдругим (но слава и не является решающим обстоятельством в этом деле); что жекасается отваги и решимости — не тех, которые подстрекаются честолюбием, апорождаемых в добропорядочном человеке знанием и умом, — то нельзяпредставить себе, чтобы кто-либо обладал ими в более полной мере. Эпаминондвыказал, на мой взгляд, не меньше отваги и решимости, чем Александр иЦезарь, ибо, хотя его военные подвиги и не столь многочисленны и не такрасписаны, как подвиги Александра и Цезаря, однако, если вникнуть во всеобстоятельства, они были не менее сложны и трудны и требовали не меньшейсмелости и военных талантов. Греки воздали ему должное, единодушно признав,что ему принадлежит первое место среди его соотечественников [20]; но бытьпервым среди греков без преувеличения значит занимать первое место в мире.Что касается его знаний и способностей, то до нас дошло древнее суждение,гласящее, что ни один человек не знал больше и не говорил меньше его, ибо онбыл по убеждениям своим пифагорейцем [21].
Но то, что Эпаминонд говорил, никто не мог сказать лучше его. Он былвыдающийся оратор, умевший убеждать своих слушателей.
По части морали он далеко превосходил всех государственных деятелей.Именно в этом отношении, которое должно считаться важнейшим ипервостепенным, — ибо только по нему мы можем судить, каков человек (ипотому эта сторона перевешивает, по-моему, все остальные достоинства, вместевзятые) — Эпаминонд не уступает ни одному философу, даже самому Сократу.
Нравственная чистота — основное, наивысшее качество Эпаминонда, онопостоянно, неизменно, нерушимо, между тем как в Александре оно играетподчиненную роль, изменчиво, многолико, неустойчиво и податливо.
Древние считали [22], что если подробно разобрать деяния всех великихполководцев, то у каждого из них можно найти какое-нибудь особоедостоинство, дающее ему право на известность. И только у Эпаминонда все егодостоинства и совершенства являют некую полноту и единство во всехотношениях, в общественных или частных делах, на войне или в мирное время, вжитейском его поведении или в славной, героической смерти. Я не знаю никакихпроявлений человеческой личности и никакой судьбы человеческой, к которымотносился бы с большим уважением и преклонением. Правда, я нахожу чрезмернымего пристрастие к бедности, как оно было обрисовано нам его лучшими друзьями [23]. И лишь это его свойство, каким бы благородным и достойным восхищенияоно ни было, представляется мне слишком суровым, чтобы я — хотя бы толькомысленно — мог стремиться подражать ему. Единственно между кем я затруднилсябы произвести выбор, это между Эпаминондом и Сципионом Эмилианом, если быпоследний ставил себе столь же возвышенную цель, как Эпаминонд, и обладал бытакими же разносторонними и глубокими познаниями. Какая досада, что из числаинтереснейших параллельных биографий, написанных Плутархом, до нас не дошлосопоставление между Эпаминондом и Сципионом Эмилианом, которые, поединодушному признанию всех, занимают первое место — один у греков, другой уримлян. Какая благодарная тема и какое мастерское перо! Если же брать неправедника, а человека просто порядочного и вообще и как гражданина, повеличию души не выходившего из ряда вон, то, на мой взгляд, самая яркая,богатая и достойная зависти жизнь выпала на долю Алкивиада. Но что касаетсяЭпаминонда, то в качестве примера его непревзойденного благородства яприведу здесь некоторые его высказывания.
Он заявлял, что наибольшее удовлетворение, пережитое им в жизни, далаему та радость, которую он доставил отцу и матери своей победой при Левктрах [24]; их радость он ставил гораздо выше удовлетворения, полученного от стольславного подвига им самим.
Он не считал возможным допустить убийство хотя бы одного невинногочеловека, даже если бы дело шло о восстановлении свободы родины [25]; вотпочему он так холодно отнесся к замыслу своего соратника Пелопида,затеявшего освободить Фивы. Он считал также, что следует избегать в сражениистолкновения с другом, находящимся в стане врагов, и что друг заслуживаетпощады.
Человечность Эпаминонда даже по отношению к врагам была столь велика,что он был заподозрен беотийцами в измене на следующем основании [26]. Послеблестящей, почти чудесной победы, принудив спартанцев открыть ему проходоколо Коринфа, через который можно было проникнуть в Морею, он ограничилсятем, что разбил их, но не стал преследовать до конца. За это он был смещен споста главнокомандующего, что было для него весьма почетной отставкой,принимая во внимание причину ее, для соотечественников же его — весьмапозорным делом, ибо им пришлось вскоре же восстановить его в прежнем званиии признать, что от него зависит их спасение и слава, поскольку победа теньюшла за ним повсюду, куда бы он их ни вел. Благоденствие его родины кончилосьс ним так же, как с него началось.
Глава XXXVIIО сходстве детей с родителями
Нагромождение множества рассуждений на самые различные темы в моих«Опытах» объясняется тем, что я берусь за перо только тогда, когда меняначинает томить слишком гнетущее безделье, и пишу только находясь у себядома. Между тем обстоятельства вынуждают меня месяцами отлучаться из дому, ипотому я пишу лишь время от времени, с большими перерывами. Однако я никогдане исправляю написанного и не ввожу в него позже явившихся мыслей, а толькоиногда изменяю какое-нибудь выражение, и то, чтобы придать ему другойоттенок, а не вовсе изъять его [1]. Я хочу, чтобы по моим писаниям можнобыло проследить развитие моих мыслей и чтобы каждую из них можно было