располагает красота мест, где обычно находятся целебные источники, тотнесомненно сильно понижает полезное действие водолечения. По этой причине ядо настоящего времени выбирал места с наиболее красивыми окрестностями, снаибольшими удобствами по части жилья, питания и общества; к числу ихпринадлежат во Франции — баньерские воды, на границе Германии и Лотарингии —пломбьерские воды, в Швейцарии — баденские источники, в Тоскане — луккскиеисточники, в особенности так называемые «делла Вилла», которыми япользовался чаще всего и в разное время.
Каждый народ имеет свои особые мнения насчет пользования водами,устанавливает свои законы и правила лечения ими, отличные от принятых удругих народов, и все же, на мой взгляд, результаты водолечения всюдупримерно одни и те же. В Германии, например, не принято пить минеральнуюводу, но ванны из нее принимают от всех болезней и от зари до зари плещутсяв воде. В Италии девять дней пьют минеральную воду, но купаются в ней неменее месяца; при этом к питьевой минеральной воде обычно прибавляют ещедругие прописанные лекарства, чтобы усилить их действие. В Италии послепитья минеральной воды рекомендуют гулять для того, чтобы она лучшеусвоилась, а в других местах, наоборот, предписывают лежать в постели, покабольные не выделят соответствующего количества жидкости, причем им все времяприкладывают грелки к желудку и к ногам. Немцы, сидя в ванне приводолечении, ставят себе кровососные банки и делают надрезы на коже длякровопускания, между тем как у итальянцев принято обливаться из душа, тоесть проведенной по узким трубочкам теплой минеральной водой в течение часапо утрам и еще раз под вечер, в течение целого месяца, причем поливаетсялибо голова, либо желудок, либо другая часть тела, в зависимости от того,что у них болит. Таких особенностей при водолечении несчетное множество вкаждой стране; иначе говоря, оно всюду проводится на особый лад. Вот какдаже в этом способе лечения — единственном, к которому я прибегаю, — царитта же разноголосица и неразбериха, что и в других областях медицины, хотя они наименее искусственен.
Поэты высказывают то же самое мнение о медицине, облекая его в болеевозвышенную и изящную форму, доказательством чего могут служить следующиедве эпиграммы.
Вот одна из них:
Alcon hesterno signum Iovis attigit. Ille,
Quamvis marmoreus, vim patitur medici.
Ecce hodie, iussus transferri ex aede vetusta
Effertur, quamvis sit deus atque lapis. [45]
А вот другая:
Lotus nobiscum est hilaris, coenavit et idem,
Inventus mane est mortuus Andragoras.
Tam subitae mortis causam, Faustine, requiris?
In somnis medicum viderat Hermocratem. [46]
По этому поводу я хочу рассказать два случая.
Барон де Копен из Шалосса [47] и я имеем совместное право патроната надобширным владением у подножья наших гор, которое носит название Лаонтан. Ожителях этого захолустья можно сказать то же, что и о жителях долиныАнгрунь: они живут своей особой жизнью, у них свои обычаи, нравы, манераодеваться; их общественный уклад регулируется некоторыми особымиустановлениями и порядками, унаследованными ими от отцов, и они подчиняютсяэтим порядкам из уважения к их древности. Эта небольшая область с давнихвремен находилась в таком благоприятном положении, что ни один соседнийсудья не вмешивался в ее дела, ни один адвокат не призывался для совета,никогда не приглашали ни одного чужестранца для улаживания споров и никогдане видели в этой местности ни одного нищего. Не желая нарушать своего покоя,они избегали связей и сношений с остальным миром; но все это продолжалось,по их словам, до тех пор, пока — еще на памяти отцов — один из обитателейэтой области, душа которого была уязвлена благородным честолюбием, не решилдля прославления своего имени вывести одного из своих детей в люди и датьему образование. Обучив его в каком-то соседнем городке грамоте, он сделализ него в конце концов недурного сельского нотариуса. Этот нотариус,возвысившись, проникся презрением к старинным обычаям своей местности и сталвнушать своим односельчанам преклонение перед соседними краями. Одному изсвоих земляков, которого околпачили односельчане, он посоветовал искатьправосудия у судей из соседней области, затем подал подобный же советдругому, пока не совратил всех. За этой порчей нравов, рассказывают они,вскоре последовала другая, еще более роковая по своим последствиям беда,приключившаяся из-за некоего врача, который вздумал жениться на одной из ихдевушек и поселиться среди них. Врач этот стал прежде всего просвещать ихнасчет названий разных лихорадок, катаров и нарывов, насчет местоположениясердца, печени и кишок — до того времени они имели о подобных вещах смутноепредставление — и вместо чеснока, с помощью которого они привыкли излечиватьвсе болезни, даже самые серьезные и опасные, он приучил их принимать откашля или озноба иноземные микстуры, сделав предметом торговли не только ихздоровье, но и самую смерть. Они уверяют, будто лишь с этого времени стализамечать, что от вечерней сырости в голове у них появляется тяжесть, что,разгорячившись, пить воду вредно или что осенние ветры чаще вызываютпростуду, чем весенние; они клянутся, что с того времени, как сталилечиться, у них открылась уйма дотоле неизвестных болезней, и они замечают,что их крепкое здоровье стало сдавать и век их стал вдвое короче. Таковпервый случай, о котором я хотел рассказать.
Другой случай относится к тому периоду моей жизни, когда моя болезньпочек еще не сказалась. Прослышав, какое чудесное действие оказывает намногих козлиная кровь, которую прославляют как манну небесную, ниспосланнуюнам в недавние времена для сохранения человеческой жизни, и узнав, чтокомпетентные люди говорят о ней, как о замечательном лекарстве, действующембезошибочно, я, который всегда допускал, что на меня могут свалиться те жеболезни, что и на всякого другого человека, почел за благо, находясь вполном здравии, обзавестись подобным чудом и приказал, чтобы мне вырастиликозла по всем правилам этого лечения. Дело в том, что козленка надо отлучитьот матери в самые знойные летние месяцы и кормить его только целебнымитравами и поить одним только белым вином. Я случайно вернулся домой как разв тот день, когда его зарезали; мне пришли доложить, что мой повар нащупал унего в брюхе среди остатков пищи два или три плотных образования,ударявшихся друг о друга. Меня это заинтересовало, я решил осмотреть всютребуху и велел при себе вскрыть козлиную тушу. Когда это было сделано, тообнаружились три объемистых тела, легкие, как губки, по виду как будтополые, снаружи плотные и твердые, окрашенные в различные темные цвета; одноиз них было совершенно круглое, размером с кегельный шар, остальные два былинесколько меньше, еще не совсем круглые, но близкие к этому. Опросивсведущих лиц, которым приходится часто вскрывать этих животных, я узнал, чтоявление это было редкое и необычное. Возможно, что то были камни сроднинашим, и если это так, то мало надежды, чтобы человек, страдающий камнями,излечился кровью животного, которое само должно было погибнуть от этойболезни. Ибо нельзя согласиться с тем, что подобная зараза не проникает вкровь и не изменяет ее обычного состава. Скорее есть основания полагать, чтовсе, образующееся в теле, возникает при совместном участии всех его частей;действие это совокупное, хотя та или иная часть может принимать большее илименьшее участие, в зависимости от различных обстоятельств. Поэтому оченьпохоже на то, что все органы этого козла обладали каким-то предрасположениемк образованию камней. Я заинтересовался этим опытом не из страха передожидающим меня будущим и не столько из-за себя самого, сколько из-запринятого в моем доме обычая — впрочем, не только у меня в доме, но и вомногих других, — в силу которого женщины собирают всякого рода лекарства дляоказания помощи народу; они пользуются при этом одним и тем же средствомпротив сотни болезней, средством, не испытанным на них самих и тем не менеепри благоприятном стечении обстоятельств хорошо действующим на других.
Впрочем, я уважаю врачей не в силу библейского предписания,повелевающего чтить врача по мере надобности в нем [48], ибо этому заветупротивостоит изречение другого пророка, порицающее царя Асу за то, что онприбегнул к помощи врача [49]; я могу питать к ним личное уважение, так какмне приходилось встречать среди них многих почтенных людей, заслуживающихдружеского расположения. Я имею зуб не против них, а против их науки, и неособенно корю их за то, что они пользуются нашей глупостью, ибо такпоступают все на свете. Многие профессии, и менее важные и более достойные,основаны исключительно на злоупотреблении доверием. Когда я заболеваю, яприглашаю врачей, если они есть под рукой, и прошу их лечить меня, и плачуим за это, как другие люди. Я предоставляю им предписывать мне теплоодеваться, если мне это более по душе, чем обратное; я предоставляю имназначать мне по их усмотрению бульон из порея или латука и пить белое виноили красное; я даю им полную свободу во всем, что не задевает моих желаний ипривычек.
Я вполне согласен, что неприятные свойства лекарств — горечь инеобычный вкус — вытекают из самой их сущности и врачи тут ни при чем.Ликург предписывал больным спартанцам пить вино. Почему? Потому что вздоровом состоянии они его терпеть не могли. Точно так же некий дворянин,сосед мой, лечится вином, считая его вернейшим средством против лихорадки,но в нормальном состоянии не выносит его вкуса.
А сколько мы встречаем врачей, которые разделяют мое отношение клекарствам, врачей, которые пренебрегают лекарствами, когда дело идет о нихсамих, и которые придерживаются свободного режима, совершенно обратного