более нежным и изысканным; мы требуем большего, тогда как сами приносимменьше, чем прежде; мы становимся прихотливее, тогда как возможностей длязавоевания благосклонности у нас меньше, чем когда бы то ни было; зная засобой слабости, мы делаемся менее смелыми и более недоверчивыми: никто не всостоянии убедить нас, что мы, и в самом деле, любимы, — ведь нам отличноизвестно, каковы мы и каковы женщины. Я стыжусь бывать в обществе зеленой икипучей молодежи,
Cuius in indomito constantior inguine nervus,
Quam nova collibus arbor inhaeret [192].
К чему среди такой жизнерадостности выставлять наше убожество?
На их стороне сила и справедливость; им честь и место; нам же только иостается, что потесниться.
К тому же этот росток расцветающей красоты не терпит прикосновениянаших закоченевших рук; да и обладание им не достигается при помощи однихматериальных средств. Ибо, как ответил некий древний философ насмешнику,подтрунивавшему над ним за то, что он не сумел пленить сердце юной девицы,которую преследовал своими ухаживаниями: «За столь свежий сыр, друг мой,крючок не цепляется» [194].
Ведь это отношения, требующие взаимной приязни и сродства; все прочиедоступные нам удовольствия можно испытывать за то или иное вознаграждение.Но это — оплачивается только той же монетой. И в самом деле, когда япредаюсь любовным восторгам, наслаждение, которое я дарю, представляетсямоему воображению более сладостным, нежели испытываемое мною самим. Такимобразом, кто может срывать цветы удовольствия, ничего не давая взамен, в томнет ни капли благородства: это возможно только для человека с низкой душой,всегда берущего в долг, никогда не отдавая; ему нравится поддерживатьотношения с теми, кому он в тягость. Нет такой чарующей и совершеннойкрасоты, прелести, близости, которых порядочный человек домогался быподобной ценой. Если женщины не могут оказывать нам благоволение иначе, кактолько из жалости, то, по мне, лучше вовсе не жить, чем жить подаянием. Яхотел бы иметь право требовать их любви, делая это, скажем, по образцу нищихв Италии: «Fate ben per voi» [195]; или так, как делал Кир, обращавшийся к своим воинам со словами:«Кто хочет себе добра, пусть идет за мной» [196].
— Раз так, — могут мне на это сказать, — сходитесь с женщинами вашеговозраста; благодаря общности их и вашей судьбы вы с ними скорее поладите. Онелепая и жалкая связь!
Nolo
Barbam vellere mortuo leoni; [197]
Ксенофонт, понося и обвиняя Менона, выставляет в качестве довода и егоисключительное пристрастие к перезревшим возлюбленным [198].
Я нахожу несравненно большее наслаждение в том, чтобы присутствоватькак простой свидетель при естественном сближении двух юных и прекрасныхсуществ или даже представлять себе его в моем воображении, нежели бытьучастником сближения грустного и безобразного. Я уступаю эту причудливую идикую склонность императору Гальбе, который признавал только жесткое истарое мясо [199], и еще этому несчастному горемыке,
O ego di faciant talem te cernere possim
Caraque mutatis oscula ferre comis,
Amplectique meis corpus non pingue lacertis. [200]
Но самое большое уродство в моих глазах — это красота поддельная идостигнутая насилием над природой. Эмон, юноша с Хиоса, считая, что ловкимиухищрениями ему удалось заменить природную красоту, которой он был обделен,пришел к философу Аркесилаю и спросил его, может ли мудрец ощутить в своемсердце влюбленность. «Почему же, — ответил Аркесилай, — лишь бы его непленила красота искусственная и лживая, вроде твоей» [201]. Откровенноеуродство, по-моему, не так уродливо и откровенная старость не так стара, какони же, нарумяненные и молодящиеся.
Могу ли я сказать то, что хочу, не боясь, что меня огреют за это поголове? Естественная истинная пора любви, как мне кажется, — это возраст,непосредственно следующий за детством.
Quem si puellarum insereres choro
Mille sagaces falleret hospites
Discrimen obscurum, solutis
Crinibus ambiguoque vultu. [202]
И то же самое относится к красоте.
Если Гомер удлиняет время ее цветения вплоть до того момента, когда наподбородке начинает проступать первый пушок, то зато сам Платон находил, чтооб эту пору она — величайшая редкость.
Хорошо известна причина, по которой софист Дион остроумно прозвалнепокорные вихры отрочества Аристогитонами и Гармодиями [203]. В зреломвозрасте любовь, по-моему, уже не та; ну, а про старость и говорить нечего:
Importunus enim transvolat aridas
Quercus. [204]
И Маргарита, королева Наваррская, сама женщина, намного преувеличиваетк выгоде своего пола продолжительность женского века, заявляя, что толькопосле тридцати лет им пора менять свой эпитет «прекрасная» на эпитет«добрая» [205].
Чем короче срок, отводимый нами владычеству любви над нашею жизнью, темлучше для нас. Взгляните-ка на отличительную черту ее облика: этомальчишеский подбородок. Кто не знает, до чего же все в ее школе идеткувырком? Наше усердие в любовных делах, наш опыт, наша привычка — все этопути, ведущие нас к бессилию; властители любви — новички. Amor ordinemnescit [206]. Конечно, она для нас болееобольстительна, когда к ней примешиваются волнения и неожиданности; нашипромахи и неудачи придают ей остроту и прелесть; лишь бы она была горячей ижадной, а благоразумна ли она, это неважно. Взгляните на ее поступь,взгляните, как она пошатывается, спотыкается и проказничает; наставлять ееуму-разуму и во всяческих ухищрениях — означает налагать на нее оковы;отдать ее в эти волосатые и грубые руки — значит стеснить ее божественнуюсвободу.
Кстати, мне частенько приходится слышать, как женщины расписывают навсе лады духовную связь, забывая при этом о чувствах и их доле участия вотношениях этого рода. Ведь здесь все идет в дело. Однако я могузасвидетельствовать, что нередко видел, как мы прощали женщинам немощностьдуха ради телесной их красоты; но я еще ни разу не видел, чтобы ради красотыдуха, сколь бы возвышенным и совершенным он ни был, они пожелали снизойти ктелу, которое хотя бы немного начало увядать. Почему ни одну из них неохватывает желание совершить тот благородный обмен тела на дух, который такпревозносил Сократ, и купить ценой своих бедер, самой высокой ценой, какуюони могут за них получить, философскую и духовную связь, а заодно инаделенное теми же качествами потомство? Платон в своих законах велит [207],чтобы, пока длится война, совершивший выдающийся и полезный подвиг,независимо от внешности этого человека и от его возраста, не получал отказав поцелуе или какой-либо другой любовной усладе, от кого бы он ни захотел ихвкусить. Почему бы то, что Платон считает столь справедливой наградой завоинские заслуги, не стало также наградою и за заслуги другого рода? Ипочему ни одной из женщин не вознестись над своими товарками этойцеломудренной славой? Да, я умышленно говорю — целомудренной,
nam si quando ad proelia ventum est,
Ut quondam in stipulis magnus sine viribus ignis
Incassum furit. [208]
Пороки, которые не идут дальше мыслей, — не из числа наихудших.
Чтобы заключить эти пространные рассуждения, схожие с потоком болтовни,потоком стремительным и порой вредоносным,
Ut missum sponsi furtivo munere malum
Procurrit casto virginis e gremio,
Quod miserae oblitae molli sub veste locatum,
Dum adventu matris prosilit, excutitur,
Atque illud prono praeceps agitur decursu;
Huic manat tristi conscius ore rubor, [209]
я скажу, что мужчины и женщины вылеплены из одного теста; еслиотбросить воспитание и обычаи, то разница между ними невелика.
Платон в своем «Государстве» [210] призывает безо всякого различия итех и других к занятиям всеми науками, всеми телесными упражнениями, ко всемвидам деятельности на военном и мирном поприщах, к отправлению всехдолжностей и обязанностей.
А философ Антисфен не делает различия между добродетелями женщин инашими [211].
Гораздо легче обвинить один пол, нежели извинить другой. Вот иполучается, как говорится в пословице: потешается кочерга над сковородой,что та закоптилась.
Глава VIО средствах передвижения
Нетрудно удостовериться, что большие писатели, перечисляя причины того