предложить ему только то, что получили из его рук, добавили к этому крупныесуммы из своих собственных средств и что общая сумма значительно превышаетитог, подведенный Крезом. И тогда Кир сказал: «Я люблю богатства не меньшедругих государей, но распоряжаюсь ими разумнее, чем они. Ты видишь, прикаких ничтожных затратах я собрал с помощью столь многих друзей казнупоистине баснословной ценности и насколько они более верные и надежныеказначеи, нежели люди наемные, ничем мне не обязанные и не питающие ко мнени малейшей любви; вот и получается, что мое добро помещено у них многолучше, чем если бы оно лежало в моих сундуках, навлекая на меня ненависть,зависть и презрение других государей» [24].
Римские императоры оправдывали излишества своих общественных пиров ипредставлений тем, что их власть в некоторой мере зависит (по крайней мере,формально) от воли римского народа, с незапамятных пор привыкшего к тому,что его привлекали на свою сторону подобными зрелищами и другими роскошнымиувеселениями. Ввели и закрепили этот обычай частные лица, чтобы ублажатьсограждан и приближенных всем этим великолепием и изобилием, причем делалиэто главным образом за свой собственный счет; но когда им стали подражать вэтом их повелители, дело обернулось совсем по-другому.
Pecuniarum translatio а iustis dominis ad alienos non debet liberalisvideri [25]. Филипп, узнав о том, что его сынпытается подарками снискать благоволение македонян, отправил ему письмо, вкотором следующим образом попенял ему: «Вот как! Тебе, стало быть, хочется,чтобы твои подданные считали тебя не своим царем, а своим казначеем. Если тыстремишься привлечь к себе благосклонность, привлекай ее благодеяниями твоихдобродетелей, а не благодеяниями твоего сундука» [26].
И все же это было великолепно — доставить и посадить на арене множествовзрослых деревьев, раскидистых и зеленых, изображавших огромный тенистыйлес, разбитый с необычайным искусством, и в первый день выпустить в неготысячу страусов, тысячу оленей, тысячу вепрей и тысячу ланей, предоставивнароду охотиться на этих животных и воспользоваться дичиной; назавтраперебить в его присутствии сто крупных львов, сто леопардов и тристамедведей и на третий день заставить биться насмерть триста пар гладиаторов,как это было устроено императором Пробом [27]. А что за наслаждение быловидеть этот громадный амфитеатр, снаружи облицованный мрамором и украшенныйизваяниями и статуями, а внутри сверкающий редким по богатству убранством;
Balteus en gemmis, en illita porticus auro; [28]
и со всех сторон этого огромного пустого пространства заполняющие иокружающие его снизу доверху не то шестьдесят, не то восемьдесят рядовсидений, тоже из мрамора, покрытых подушками,
где могло разместиться со всеми удобствами сто тысяч человек, видеть,как сначала при помощи искусных приспособлений расступается самое дноамфитеатра, — где и даются игры, — и на нем образуются глубокие трещины ирасщелины, изображающие пещеры, откуда появлялись дикие звери, назначенные кучастию в представлении; как затем это же место заливают водой и онопревращается в глубокое море, которое бороздят бесчисленные морскиечудовища, по которому плавают и вступают в сражения боевые суда; как послеэтого оттуда спускают воду, арена выравнивается и снова осушается длясражения гладиаторов и как напоследок ее вместо песка посыпают киноварью вросным ладаном, чтобы устроить на ней торжественное пиршество для этогобесконечного сонма людей; и это четвертая и последняя перемена в течениеодного дня [30];
quoties nos descendentis arenae
Vidimus in partes, ruptaque voragine terrae
Emersisse feras, et iisdem saepe latebris
Aurea cum croceo creverunt arbuta libro.
Nec solum nobis silvestria cernere monstra
Contigit, aequoreos ego cum certantibus ursis
Spectavi vitulos, et equorum nomine dignum,
Sed deforme pecus. [31]
Иногда на той же арене вырастала высокая гора с посаженными на нейплодовыми и всевозможными другими деревьями, из чащи которых на самойвершине изливался ручей, как если б там было начало естественного источника.Иногда тут передвигался взад и вперед большой корабль, который сам собойраскрывался и разверзал свое чрево и, исторгнув из него четыреста илипятьсот диких зверей, назначенных к травле, так же самостоятельно, безчьей-либо помощи, закрывался и исчезал. Иногда снизу, с самого дна арены,начинали бить мощные фонтаны или тоненькие струйки воды, вздымавшиеся высоковверх, чтобы, вознесясь на эту невероятную высоту, рассыпаться таммельчайшими благовонными капельками, освежающими несметную людскую толпу.Чтобы укрыться от палящего солнца или от непогоды, над всем этим огромнымпространством растягивали то навесы из пурпурной ткани с богатою вышивкой,то навесы из шелка того или иного цвета и по своему усмотрению ставили ихили снимали в одно мгновение:
Quamvis non modico caleant spectacula sole,
Vela reducuntur, cum venit Hermogenes. [32]
Сетка, отделявшая амфитеатр от арены, чтобы оградить зрителей от яростивыпущенных на волю зверей, была выткана из чистого золота:
auro quoque torta refulgent
Retia. [33]
И если что во всех этих излишествах извинительно, так это вызывавшиевсеобщее восхищение изобретательность и новизна, но отнюдь не издержки наних.
Даже на примере этих суетных и пустых забав мы видим, как много было вте времена умов, ничуть не похожих на современные. Подобное изобилиесоздается природой точно так же, как порою она создает изобилие во всем, чтопорождается ею. Я отнюдь не хочу сказать, что эти умы были наивысшим еедостижением. Мы не идем в одном направлении, мы скорее бродим взад и вперед,сворачивая то туда, то сюда. Мы топчем свои собственные следы. Боюсь, чтонаши познания крайне слабы во всех отношениях; мы ничего не видим ни передсобой, ни позади себя; наше познание обнимает очень немногое и видит оченьнемногое, оно крайне ограничено и во времени и в охвате явлений:
Et supera bellum Troianum et funera Troiae
Multi alias alii quoque res cecinere poetae. [35]
И рассказ Солона о том, что ему сообщили египетские жрецы из историидлительного существования их государства и об их способе изучать изапечатлевать истории чужеземных народов, не кажется мне свидетельством,опровергающим только что высказанное мной мнение [36]. Si interminatam inomnes partes magnitudinem regionum videremus et temporum, in quam seiniiciens animus et intendens ita late longeque peregrinatur, ut nullam oramultimi videat in qua possit insistere: in hac immensitate infinita visinnumerabilium appareret formarum [37].
Если бы все дошедшие до нас сведения о минувшем были действительнодостоверными и какой-нибудь человек держал их все в своей голове, то и тогдаэто было бы меньше чем ничто по сравнению с тем, что нам не известно. Дочего же ничтожно даже у людей наиболее любознательных знание того мира,который движется перед нами, пока мы проходим свой жизненный путь! От насускользает во сто раз больше, нежели та малость, которую мы постигаем, и этоотносится не только к отдельным событиям, становящимся порой по воле судьбыпервостепенными и важными по последствиям, но и к положению целых государстви народов. Мы кричим, словно о чуде, о таких изобретениях, как артиллерияили книгопечатание; а между тем другие люди в другом конце света, в Китае,пользовались ими уже за тысячу лет до нас. Если бы мы видели такую же частьнашего мира, какой не видим, мы бы, надо полагать, поняли, насколькобесконечно разнообразие и многоразличие форм. И если взглянуть на сущееглазами природы, то окажется, что на свете нет ничего редкого инеповторимого; оно существует только для нашего знания, которое являетсявесьма ненадежной отправной точкой наших суждений и которое то и деловнушает нам крайне ложное представление о вещах. И подобно тому, как мы нынеприходим к нелепым выводам о дряхлости и близком конце мира, опираясь надоводы, которые извлекаем из картины нашей собственной слабости и нашегособственного упадка,
Iamque adeo affecta est aetas, affectaque tellus; [38]
точно так же к нелепым выводам о его недавнем рождении и его юностипришел и древний поэт, видевший столько мощи и живости в умах своеговремени, щедрых на новшества и изобретения разного рода:
Verum, ut opinor, habet novitatem summa, recensque
Natura est mundi, neque pridem exordia coepit;
Quare etiam quaedam nunc artes expoliuntur,