[42], кроме серебра идругих вещей, стоивших самое малое столько же, так что после этого испанцыподковали своих лошадей тяжелыми золотыми подковами, победители возымелижелание выяснить, не останавливаясь ни перед какими бесчестными средствами,каковы же оставшиеся у этого государя сокровища, и получить в своераспоряжение все, что ему удалось сохранить. Ради этого против него быловыдвинуто лживое обвинение и собраны лжесвидетельства, якобы уличавшие его втом, что он собирается возмутить свои земли и вырваться на свободу. На этомосновании по справедливому и нелицеприятному приговору тех же самых, ктосостряпал этот поклеп, его присудили к публичному повешению и удавлению,заставив сожжение заживо на костре купить ценою крещения, которое и былосовершено над ним на месте казни. Ужасный, неслыханный случай, но онвытерпел все эти муки, не унизив себя ни выражением лица, ни единым словом,и держался все время с поистине королевским достоинством. По совершении этойказни испанцы, чтобы успокоить оцепеневший от столь небывалой вещи ипотрясенный народ, притворились, будто глубоко скорбят о его смерти, иустроили ему пышные похороны.
Другой государь, король Мексики, после того как долго защищал свойосажденный город и выказал во время этой осады упорство и твердость, какиеедва ли были когда-нибудь выказаны другими государями и другими народами, насвое несчастье живым отдался в руки врагов при условии, что с ним будутобращаться по-королевски (и, пребывая в тюрьме, он не сделал ничего недостойного этого титула); не обнаружив после этой победы всего того золота,которое они сами себе обещали в мечтах, и перерыв и перекопав все на свете,испанцы принялись добывать желательные им сведения при помощи жесточайшихпыток, какие только могли придумать, над томившимися у них узниками. Но,ничего от них не добившись, так как их мужество оказалось сильнее пыток, онивпали в такую ярость, что в нарушение своего слова и международного правапорешили подвергнуть пытке на глазах друг у друга самого короля и одного изего виднейших придворных.
Этот придворный, чувствуя, что ему не устоять перед болью, окруженныйсо всех сторон жаровнями с раскаленным углем, обратил на своего господинаопечаленный взор, как бы прося у него прощения за то, что больше не можеттерпеть. Король, вперив в него надменный и строгий взгляд, чтобы бросить емуупрек в трусости и малодушии, сказал всего несколько слов, произнеся ихжестким и твердым голосом: «А я? или, быть может, я в бане? Или мне легче,чем тебе?» Этот придворный вскоре после этого был сломлен болью и умер тутже на месте. Короля же, наполовину изжаренного, унесли оттуда — не изсострадания (ибо какое сострадание трогало когда-нибудь души людей,способных смотреть, как поджаривается у них на глазах человек, больше того —король, в сомнительной надежде выведать от него, где находится золотая ваза,которую они жаждут присвоить), но потому, что его стойкость все больше ибольше вгоняла в стыд их жестокость. Впоследствии они его все же повесили,так как он предпринял отчаянную попытку с оружием в руках освободиться отдлительного плена и рабства; он умер, как подобает умереть государю со стольвозвышенною душой.
В другой раз они решили сжечь заживо на огромном костре четыресташестьдесят человек — четыреста из простого народа и шестьдесят из наиболеезнатных сановников той области, где это произошло, — самых обыкновенныхвоеннопленных. Мы знаем об этом от самих испанцев, ибо они не толькопризнаются во всех этих зверствах, но и похваляются ими и всячески ихпревозносят. Было ли это свершением правосудия или проявлением религиозногорвения? Разумеется, подобный путь совершенно не совместим со столь священнойцелью и, больше того, уводит от нее в прямо противоположную сторону. Если быони действительно стремились распространить нашу веру, они бы сообразили,что способствует этому не завоевание новых земель, а завоевание душчеловеческих; они бы довольствовались теми убийствами, которые понеобходимости приносит война, и не добавляли к ним истребления всех безразбора, словно перед ними — дикие звери. Они уничтожили столько людей,сколько можно было уничтожить огнем и мечом, намеренно сохраняя в живыхтолько тех, кого они хотели превратить в своих жалких рабов для работы нарудниках. В конце концов дело дошло до того, что несколько испанскихвоеначальников, справедливо возмущенных и пришедших в ужас от чинимых иминасилий по повелению королей Кастилии были преданы смерти в местах, где ониодерживали победы [43], и почти все другие военачальники подверглисьнемилости и опале. И, воздавая им по заслугам, господь попустил, чтобы этинаграбленные ими сокровища неисчислимой ценности при перевозке былипоглощены океанской пучиной и погибли в междоусобных войнах, в которыхзавоеватели безжалостно истребляли друг друга; и большая часть испанцевполегла в этих заморских землях, так и не вкусив плодов от своих побед.
Что же касается поступлений оттуда, то даже в руках столь бережливого иблагоразумного государя [44], как нынешний, они не отвечают надеждам,которые обольщали его предшественников и основывались на первоначальномизобилии всевозможных богатств, сразу же обнаруженных на этих вновьнайденных землях (ибо, хотя и сейчас из них извлекается достаточно много,все же это так ничтожно по сравнению с тем, чего можно было ожидать).Причина же в том, что народам Нового Света были совершенно неизвестныупотребление и чеканка денег и вследствие этого все их золото собиралосьгде-нибудь в одном месте — ведь оно использовалось лишь для того, чтобывыставляться напоказ, как утварь, наследуемая от отца к сыну на протяжениимногих поколений могущественных государей, опустошавших свои рудникиисключительно с целью накапливать всю эту груду сосудов и статуй дляукрашения дворцов и храмов, тогда как наше золото находится в обращении и вторговле. Мы его расточаем и портим в тысячах изделий, мы его разбрасываем ирассеиваем. Попробуем же представить себе, что получилось бы, если бы и нашикороли так же в течение многих веков занимались накоплением золота, где быони его ни находили, и так же сохраняли его без всякого употребления.
Жители мексиканского королевства были в некоторой мере цивилизованнее иискуснее, чем все остальные народы за океаном. Вот и они, подобно нам,полагали, что вселенная близится к своей гибели, и видели предзнаменованиеэтого в опустошениях, которые мы им принесли. Они верили, что существованиемира подразделяется на пять периодов и это связано с жизнью пятипоследовательно сменявших друг друга солнц, из которых четыре уже прожилисвои сроки, а то, что их освещает, — пятое. Первое погибло вместе со всемсущим при всеобщем потопе; второе — из-за падения на нас неба, раздавившеговсе живое, и этот век они отводят гигантам, чьи кости они показывалииспанцам (исходя из пропорций нашего тела, можно предполагать, что рост этихлюдей достигал двадцати пядей); третье — от огня, охватившего и пожравшеговсе; четвертое — от движения воздуха и от ветра, опрокинувшего даже многиегоры, — на этот раз люди не умерли, а превратились в обезьян (каких тольконелепостей не принимает за истину человеческое легковерие!); после гибелиэтого четвертого солнца мир в течение двадцати пяти лет был погружен внепрерывную тьму, причем на пятнадцатый год были созданы мужчина и женщина,восстановившие род человеческий, а спустя десять лет, в определенный по ихсчету день, появилось вновь сотворенное солнце, и с этого дня они и ведутсвое летосчисление. На третий день по его сотворении умерли древние боги;новые появились позднее, рождаясь каждый день один за другим. Каким образом,по их мнению, погибнет последнее солнце, этого мой автор не выяснил. Нопринятая у них дата гибели четвертого солнца совпадает по времени с темсочетанием небесных светил, которое, как полагают наши астрологи,приблизительно восемьсот лет назад принесло миру великие и многочисленныеновшества и изменения.
Что касается пышности и роскоши, с чего я и начал рассмотрение моегопредмета, то ни Греция, ни Рим, ни Египет не могут сравнить ни одно из своихтворений — ни в смысле полезности, ни в отношении трудности выполнения, ни вблагородстве — с большой дорогой, которую можно увидеть в Перу и которуюпроложили прежние владыки этой страны от города Кито до города Куско (еепротяженность — триста лье), прямою, гладкой, мощеной, огражденной с обеихсторон прекрасными и высокими стенами, с текущими вдоль них с внутреннейстороны двумя никогда не иссякающими ручьями, обсаженными красивымидеревьями, которые на их языке называются «молли».
Где они встречали на своем пути горы и скалы, они пробивали их ивыравнивали, а где им попадались ямы, они закладывали их камнями,скрепленными известью. В начале каждого древнего перегона у них были большиедворцы, где хранились съестные припасы, одежда и оружие как для нуждпутешественников, так и для проходящего войска. Воздавая должное этойработе, я принимаю в расчет трудности ее исполнения, которых в этих местахбыло особенно много. Они строили из камней размером не менее десятиквадратных футов; и у них не было других средств перемещения строительныхматериалов, кроме их собственных рук, и они тащили свои грузы волоком; и небыло у них также способов поднимать тяжести, кроме единственного приема,состоявшего в том, чтобы возле возводимого ими строения по мере еговозрастания насыпать землю, а затем убирать ее прочь.
Коснемся вопроса об их средствах передвижения. Вместо всяких колесниц иповозок они пользовались для своих переездов людьми, которые и носилипутешественников на плечах. Упомянутого выше короля Перу в тот день, когдаон был захвачен испанцами, носили на золотых носилках, и, находясь в гущесражения, он сидел на золотом кресле. По мере того как убивали егоносильщиков, чтобы он упал наземь, — ибо его хотели захватить живым, — ихместо по собственному желанию занимали другие, так что его никак не моглиссадить с кресла, пока один всадник-испанец не схватил его и не опустил на