[30]. Точно так же большинство из тех, кто судит о речах властителей, могутсказать: «Я не слышал того, что он сказал, так это все было затуманенопревыспренностью, важностью и величием».
Антисфен, посоветовав однажды афинянам распорядиться, чтобы их ословприменяли для пахоты так же, как лошадей, получил ответ, что эти животныедля такой работы не годятся. «Все равно, — возразил он, — достаточно вамраспорядиться. Ведь даже самые невежественные и неспособные люди, которые увас командуют на войне, сразу же становятся подходящими для этого дела, кактолько вы их назначили» [31].
Сюда же относится обычай многих народов обожествлять избранного имивластителя: им мало почитать его, они хотят ему поклоняться. Жители Мексикипосле коронования своего владыки уже не смеют смотреть ему в лицо. Он же,раз они его обожествили, наделив царской властью, клянется им не толькозащищать их веру, законы, свободу, быть доблестным, справедливым имилостивым, но также заставлять солнце светить и совершать свой путь в небе,тучи — изливать в должное время дождь, реки — струиться по течению, землю —приносить все нужные народу плоды [32].
Я не придерживаюсь этого общепринятого взгляда на вещи, и высокиедостоинства человека вызывают у меня подозрение, если им сопутствуютвеличие, удача и всеобщий почет. Надо всегда иметь в виду, какое значениеимеет возможность сказать то-то и то-то в подходящий момент, выбратьотправную точку, прервать свою речь или властным решением изменить предметее, отвергнуть возражение собеседника одним лишь движением головы, улыбкойили просто своим молчанием перед аудиторией, трепещущей от благоговейногопочтения.
Некий человек, обладатель неслыханного богатства, вмешавшись в легкую,ни к чему не обязывающую беседу, которая велась за его столом, началбуквально так: «Только лжец или невежда могут не согласиться с тем, что…»и т. д. Острый зачин столь философического свойства можно развивать и скинжалом в руках.
Вот и другое соображение, которое я считаю весьма полезным: во времябесед и споров нельзя сразу же соглашаться с каждым словом, которое кажетсянам верным. Люди большей частью богаты чужой мудростью. Каждый можетупотребить ловкое выражение, удачно изречь что-нибудь или удачно ответить и,выступив со всем этим, даже не отдавать себе отчета в подлинном значениисвоих слов. Я и на своем личном примере мог бы показать, что не всегдаполностью владеешь тем, что заимствовано у другого. Какой бы верной икрасивой ни казалась чужая мысль, не всегда следует ей поддаваться. Надо илиразумно противопоставить ей другую или же отступить и, сделав вид, что нерасслышал собеседника, основательно, со всех сторон прощупать, что он всущности имел в виду. Может случиться также, что мы слишком остро отзовемсяна удар, которым нас вовсе не собираются сильно затронуть. В свое время мнеслучалось в пылу спора давать такие ответы, которые попадали гораздо дальше,чем я намечал. Я старался, чтобы они были только числом побольше, а давилина собеседников они всем своим весом. Когда я спорю с сильным противником,то стараюсь предугадать его выводы, освобождаю его от необходимости даватьмне разъяснения, силюсь досказать за него то, что в речах его лишьзарождается и потому не вполне выражено (ведь он так ладно и правильнорассуждает, что я уже заранее чувствую его силу и готовлюсь к обороне). Спротивниками слабыми я поступаю совершенно противоположным образом: их слованадо понимать именно так, как они сказаны, я ничего дальнейшего непредугадывать. Если они употребляют общие слова: то хорошо, это плохо, — асуждение их получается верным, надо посмотреть, не случайно ли они оказалисьправы. Пусть они приведут более обстоятельные доводы и объяснят, почемуименно, каким образом это так, а не иначе. Общепринятые мнения, с которымипостоянно сталкиваешься, ничего мне не говорят. Высказывающие их люди как быприветствуют целую толпу народа, не различая в ней никого. Тот же, кому онахорошо знакома, обращается к каждому в отдельности, называя его по имени. Нодело это нелегкое.
По нескольку раз в день приходилось мне замечать, что умынеосновательные, желая сделать вид, будто они хорошо разбираются в красотахкакого-нибудь литературного произведения, выражают свое восхищение по стольнеудачному поводу, что убеждают нас не в достоинствах автора, а в своемсобственном невежестве. Прослушав страницу из Вергилия, можно безошибочновоскликнуть: «Как прекрасно!» Этим обычно и отделываются хитрецы. Нообстоятельно разобрать данный отрывок, подробно и обоснованно отметить, вчем выдающийся писатель превзошел сам себя, как он достиг высшегомастерства, взвесить отдельные слова, фразы, образы, одно за другим — отэтого лучшего откажитесь. Videndum est non modo quid quisque loquatur, sedetiam quid quisque sentiat, atque etiam qua de causa quisque sentiat [33].Постоянно слышу я, как глупцы держат речи вовсе не глупые. Говорят ониверные вещи.
Но посмотрим, насколько хорошо они их знают, откуда идет их разуменье.Мы помогаем им воспользоваться умным словом, правильным доводом, которые неим принадлежат, которыми они только завладели. Они привели их нам случайно,на ощупь, мы же относим все это на их личный счет. Вы им оказываете помощь.А зачем? Они нисколько не благодарны и становятся лишь невежественнее. Непомогайте им, предоставьте их самим себе. Они станут обращаться с предметом,о котором идет речь, как люди, опасающиеся обжечься; они не решатся подойтик нему с какой-то другой стороны, углубить его. Вы же повертите его туда исюда, и он сразу выпадет у них из рук, они уступят вам его, как бы прекрасени достоин он ни был. Оружие это хорошее, но с неудобной для них рукоятью.Сколько раз бывал я тому свидетелем! Но если вы начнете учить их ипросвещать, они тотчас же присвоят себе все преимущества, которые можнополучить от ваших разъяснений: «Это я и хотел сказать, так я именно и думал,только не нашел сразу подходящих слов». Подскажите им, как поступить. Чтобысправиться с их чванливой глупостью, нередко приходится поступать круто.Гегесий говорил, что никого не следует ненавидеть и осуждать, надо лишьучить [84], — это правило хорошо и разумно в других случаях. Здесь женесправедливо и даже бесчеловечно давать помощь и совет тому, кому они ненужны и кто от них становится только хуже. Пусть они запутаются еще крепче,завязнут еще глубже, — так, по возможности, глубоко, чтобы их положениестало им, наконец, понятно.
Глупость и разброд в чувствах — не такая вещь, которую можно исправитьодним добрым советом. О такого рода исцелении можно сказать то же, что царьКир ответил человеку, советовавшему ему обратиться к войскам с речью передсамой битвой: что людям не проникнуться воинственностью и мужеством на полебоя от одной хорошей речи, так же как нельзя сразу стать музыкантом,прослушав одну хорошую песню [35]. Этим можно овладеть только последлительного и основательного обучения.
Близким своим мы обязаны оказывать такую помощь, прилежно учить их инаставлять. Но проповедовать любому прохожему, исправлять невежество итупость первого встречного — вот обычай, которого я никак не одобряю. Редкосоглашаюсь я заниматься подобным делом, даже когда случайная беседа меня наэто вызывает, и скорее готов стушеваться в споре, чем выступать в скучнойроли учителя и наставника. Нет у меня также ни малейшей склонности писатьили говорить для начинающих. Какие бы неверные и нелепые, на мой взгляд,вещи ни говорились публично или в присутствии посторонних, я не стануопровергать их ни словами, ни знаками нетерпения. Вообще же ничто в глупостине раздражает меня так, как то, что она проявляет куда большесамодовольства, чем это с полным основанием мог бы делать разум.
Беда в том, что разум-то и не дает вам проявлять самоудовлетворенностьи самоуверенность, и вы всегда бываете охвачены сомнением и тревогой там,где упрямство и самонадеянность преисполняют тех, кому они свойственны,радостью и верой в себя. Самым несмышленым людям удается иногда взглянуть надругих сверху вниз, с победой и славой выйти из любой схватки. А еще чаще ихпохвальбы и горделивая внешность производят самое благоприятное впечатлениена окружающих, которые обычно недалеки и неспособны разбираться в подлинныхкачествах человека. Упрямство и чрезмерный пыл в споре — вернейший признакглупости. Есть ли на свете существо более упорное, решительное,презрительное, самоуглубленное, важное и серьезное, чем осел?
Разве не можем мы приправлять взаимное общение и беседу краткимиостроумными замечаниями, которые сами собою рождаются в веселом и тесномкругу друзей, с полным взаимным удовольствием перебрасывающихся живыми изабавными шутками? По природной своей вялости я весьма склонен к такомувремяпрепровождению. И если в нем нет значительности и серьезности тогодругого времяпрепровождения, о котором я только что говорил, то в нем можнопроявить не меньше изобретательности и остроты и оно не менее полезно, какэто полагал и Ликург [36]. Что до меня, то в нем я проявляю большенепосредственности, чем остроумия, и я более удачлив, чем искусен. Зато ябезукоризнен в терпении, ибо без малейшей досады встречаю отпор не толькорезкий, но даже обидный. И если мне не удается тут же на месте найти удачныйответ на выпад противника, я не стану долго топтаться на одном месте,проявляя ненужное упрямство в скучных и неубедительных возражениях: яумолкаю, с веселой покорностью склоняя голову, и дожидаюсь болееблагоприятного случая доказать свою правоту. Тот, кто всегда в выигрыше, ненастоящий игрок. У большинства людей, чувствующих свою слабость, изменяютсявыражение лица и голос, и, распаляясь бесполезным гневом, вместо того чтобыдать настоящий отпор, они только доказывают свое бессилие и нетерпение. В