развлечений и удовольствий доставляет иным натурам мирное, преуспевающее,отлично налаженное хозяйство; я вовсе не хочу объяснять мои промахи инеприятности в деятельности этого рода существом самого дела, как не хочу испорить с Платоном, полагающим, что самое счастливое занятие человека — этоправедно делать свои дела [29].
Когда я путешествую, мне остается думать лишь о себе и о том, какупотребить мои деньги; а это легко устраивается по вашему усмотрению. Чтобынакапливать деньги, нужны самые разнообразные качества, а в этом я ничего несмыслю. Но в том, чтобы их тратить, — в этом я кое-что смыслю, как смыслю ив том, чтобы тратить их с толком, а это, поистине, и есть важнейшее ихназначение. Впрочем, я вкладываю в это занятие слишком много тщеславия,из-за чего мои расходы очень неровны и несообразны и выходят, сверх того, запределы разумного, как в ту, так и в другую сторону. Если они придают мнеблеску и служат для достижения моих целей, я, не задумываясь, иду на любыетраты — и, так же не задумываясь, сокращаю себя, если они мне не светят, неулыбаются.
Ухищрения ли человеческого ума или сама природа заставляют нас жить соглядкою на других, но это приносит нам больше зла, чем добра. Мы лишаемсебя известных удобств, лишь бы не провиниться перед общественным мнением.Нас не столько заботит, какова наша настоящая сущность, что мы такое вдействительности, сколько то, какова эта сущность в глазах окружающих. Дажесобственная одаренность и мудрость кажутся нам бесплодными, если ощущаютсятолько нами самими, не проявляясь перед другими и не заслуживая иходобрения. Есть люди, чьи подземелья истекают целыми реками золота, и никтооб этом не знает; есть и такие, которые превращают все свое достояние вблестки и побрякушки; таким образом, у последних лиар [30] представляетсяценностью в целый экю, тогда как у первых — наоборот, ибо свет определяетиздержки и состояние, исходя из того, что именно выставляется ему напоказ.От всякой возни с богатством отдает алчностью; ею отдает даже от егорасточения, от чрезмерно упорядоченной и нарочитой щедрости; оно не стоиттакого внимания и столь докучной озабоченности. Кто хочет расходовать своисредства разумно, тот постоянно должен себя останавливать и урезывать.Бережливость и расточительность сами по себе — ни благо, ни зло; ониприобретают окраску либо того, либо другого в зависимости от применения,которое им дает наша воля.
Другая причина, толкающая меня к путешествиям, — отвращение к царящим внашей стране нравам. Я легко бы смирился с их порчей, если бы они наносилиущерб только общественным интересам,
peioraque saecula ferri
Temporibus, quorum sceleri non invenit ipsa
Nomen et a nullo posuit natura metallo, [31]
но так как они затрагивают и мои интересы, смириться с ними я не могу.Уж очень они меня угнетают. Вследствие необузданности длящихся уже долгиегоды гражданских войн мы мало-помалу скатились в наших краях к такойизвращенной форме государственной власти,
Quippe ubi fas versum atque nefas, [32]
что, поистине, просто чудо, что она смогла удержаться.
Armati terram exercent, semperque recentes
Convectare iuvat praedas et vivere rapto. [33]
Короче говоря, я вижу на нашем примере, что человеческие сообществаскладываются и держатся, чего бы это ни стоило. Куда бы людей ни загнать,они, теснясь и толкаясь, в конце концов как-то устраиваются и размещаются,подобно тому, как разрозненные предметы, сунутые кое-как, без всякогопорядка, в карман, сами собой находят способ соединиться и уложиться другвозле друга, и притом иногда лучше, чем если бы их уложили туда даженаиболее искусные руки. Царь Филипп собрал однажды толпу самых дурных инеисправимых людей, каких только смог разыскать, и поселил их в построенномдля них городе, которому присвоил соответствующее название [34]. Полагаю,что и они из самих своих пороков создали политическое объединение, а такжецелесообразно устроенное и справедливое общество.
Предо мной не какое-нибудь единичное злодеяние, не три и не сотня,предо мной повсеместно распространенные, находящие всеобщее одобрение нравы,настолько чудовищные по своей бесчеловечности и в особенности бесчестности, — а для меня это наихудший из всех пороков, — что я не могу думать о них безсодрогания, и все же я любуюсь ими, пожалуй, не меньше, чем ненавижу их. Этииз ряда вон выходящие злодеяния в такой же мере отмечены печатью душевноймощи и непреклонности, как и печатью развращенности и заблуждений. Нуждаобтесывает людей и сгоняет их вместе. Эта случайно собравшаяся ордасплачивается в дальнейшем законами; ведь бывали среди подобных орд и такиесвирепые, что никакое человеческое воображение не в силах измыслить что-либопохожее, и тем не менее иным из них удавалось обеспечить себе здоровое идлительное существование, так что потягаться с ними было бы впору разве чтогосударствам, которые были бы созданы гением Платона и Аристотеля.
И, конечно, все описания придуманных из головы государств — не болеечем смехотворная блажь, непригодная для практического осуществления.Ожесточенные и бесконечные споры о наилучшей форме общественного устройстваи о началах, способных нас спаять воедино, являются спорами, полезнымитолько в качестве упражнения нашей мысли; они служат тому же, чему служатмногие темы, используемые в различных науках; приобретая существенность изначительность в пылу диспута, они вне него лишаются всякой жизненности.Такое идеальное государство можно было бы основать в Новом Свете, но мы итам имели бы дело с людьми, уже связанными и сформированными теми или инымиобычаями; ведь мы не творим людей, как Пирра или как Кадм [35]. И если бы мыдобились каким-либо способом права исправлять и перевоспитывать этих людей,все равно мы не могли бы вывернуть их наизнанку так, чтобы не разрушитьвсего. Солона как-то спросили, наилучшие ли законы он установил для афинян.«Да, — сказал он в ответ, — наилучшие из тех, каким они согласились быподчиняться» [36].
Варрон приводит в свое извинение следующее: если бы он первым писал орелигии, он высказал бы о ней все, что думает; но раз она принята всеми и ейприсущи определенные формы, он будет говорить о ней скорее согласно обычаю,чем следуя своим естественным побуждениям [37].
Не только предположительно, но и на деле лучшее государственноеустройство для любого народа — это то, которое сохранило его как целое.Особенности и основные достоинства этого государственного устройства зависятот породивших его обычаев. Мы всегда с большой охотой сетуем на условия, вкоторых живем. И все же я держусь того мнения, что жаждать власти немногих вгосударстве, где правит народ, или стремиться в монархическом государстве киному виду правления — это преступление и безумие.
Уклад своей страны обязан ты любить:
Чти короля, когда он у кормила,
Республику, когда в народе сила,
Раз выпало тебе под ними жить.
Это сказано нашим славным господином Пибраком [38], которого мы толькочто потеряли, человеком высокого духа, здравых воззрений, безупречногообраза жизни. Эта утрата, как и одновременно постигшая нас утрата господинаде Фуа [39], весьма чувствительны для нашей короны. Не знаю, можно ли найтив целой Франции еще такую же пару, способную заменить в Королевском Советедвух этих гасконцев, наделенных столь многочисленными талантами и стольпреданных трону. Это были разные, но одинаково высокие души, и для нашеговека особенно редкие и прекрасные, скроенные каждая на свой лад. Но кто жедал их нашему времени, их, столь чуждых нашей испорченности и столь неприспособленных к нашим бурям?
Ничто не порождает в государстве такой неразберихи, как вводимыеновшества; всякие перемены выгодны лишь бесправию и тирании. Когдакакая-нибудь часть займет неподобающее ей место, это дело легко поправимое;можно принимать меры и к тому, чтобы повреждения или порча, естественные длялюбой вещи, не увели нас слишком далеко от наших начал и основ. Но братьсяза переплавку такой громады и менять фундамент такого огромного здания —значит уподобляться тем, кто, чтобы подчистить, начисто стирает написанное,кто хочет устранить отдельные недостатки, перевернув все на свете вверхтормашками, кто исцеляет болезни посредством смерти, non tam commutandarumquam evertendarum rerum cupidi[40]. Мир сам себяне умеет лечить; он настолько нетерпелив ко всему, что его мучает, чтопомышляет только о том, как бы поскорее отделаться от недуга, не считаясь сценой, которую необходимо за это платить. Мы убедились на тысяче примеров,что средства, применяемые им самим, обычно идут ему же во вред; избавитьсяот терзающей в данное мгновение боли вовсе не значит окончательновыздороветь, если при этом общее состояние не улучшилось.
Цель хирурга не в том, чтобы удалить дикое мясо; это только способлечения. Он стремится к тому, чтобы на том же месте возродилась здороваяткань и чтобы тот же участок тела снова зажил нормальной жизнью. Всякий, ктохочет устранить только то, что причиняет ему страдание, недостаточнодальновиден, ибо благо не обязательно идет следом за злом; за ним можетпоследовать и новое зло, и притом еще худшее, как это случилось с убийцами