выбеленные в горах лежащим там снегом. Недавно мне пришлось наблюдать, каккошка подстерегала сидевшую на дереве птичку; обе они некоторое времясмотрели, не сводя глаз, друг на друга, и вдруг птичка как мертвая свалиласькошке прямо в лапы, то ли одурманенная своим собственным воображением, то липривлеченная какой-то притягательной силой, исходившей от кошки. Любителисоколиной охоты знают, конечно, рассказ о сокольничем, который побился обзаклад, что, пристально смотря на парящего в небе ястреба, он заставит его,единственно лишь силою своего взгляда, спуститься на землю и, как говорят,добился своего. Впрочем, рассказы, заимствованные мной у других, я оставляюна совести тех, от кого я их слышал.
Выводы из всего этого принадлежат мне, и я пришел к ним путемрассуждения, а не опираясь на мой личный опыт. Каждый может добавить кприведенному мной свои собственные примеры, а у кого их нет, то пустьповерит мне, что они легко найдутся, принимая во внимание большое число иразнообразие засвидетельствованных случаев подобного рода. Если приведенныемною примеры не вполне убедительны, пусть другой подыщет более подходящие.
При изучении наших нравов и побуждений, чем я, собственно, и занимаясь,вымышленные свидетельства так же пригодны, как подлинные, при условии, чтоони не противоречат возможному. Произошло ли это в действительности или нет,случилось ли это в Париже иль в Риме, с Жаном иль Пьером, — вполнебезразлично, лишь бы дело шло о той или иной способности человека, которую яс пользою для себя подметил в рассказе. Я ее вижу и извлекаю из нее выгоду,независимо от того, принадлежит ли она теням или живым людям. И из различныхуроков, заключенных нередко в подобных историях, я использую для своих целейлишь наиболее необычные и поучительные. Есть писатели, ставящие себе задачейизображать действительные события. Моя же задача — лишь бы я был в состояниисправиться с нею — в том, чтобы изображать вещи, которые могли бы произойти.Школьной премудрости разрешается — да иначе и быть не могло бы — усматриватьсходство между вещами даже тогда, когда на деле его вовсе и нет. Я же ничеготакого не делаю и в этом отношении превосхожу своею дотошностью самогострогого историка. В примерах, мною здесь приводимых и почерпнутых из всеготого, что мне довелось слышать, самому совершить или сказать, я не позволилсебе изменить ни малейшей подробности, как бы малозначительна она ни была. Втом, что я знаю, — скажу по совести, — я не отступаю от действительности нина йоту; ну, а если чего не знаю, прошу за это меня не винить. Кстати, поэтому поводу: порой я задумываюсь над тем, как это может теолог, философ иливообще человек с чуткой совестью и тонким умом браться за составлениехроник? Как могут они согласовать свое мерило правдоподобия с мерилом толпы?Как могут они отвечать за мысли неизвестных им лиц и выдавать за достоверныефакты свои домыслы и предположения? Ведь они, пожалуй, отказались бы датьпод присягою показания относительно сколько-нибудь сложных происшествий,случившихся у них на глазах; у них нет, пожалуй, ни одного знакомого имчеловека, за намерения которого они согласились бы полностью отвечать. Ясчитают, что описывать прошлое — меньший риск, чем описывать настоящее, ибов этом случае писатель отвечает только за точную передачу заимствованного иму других. Некоторые уговаривают меня [17] описать события моего времени; ониосновываются на том, что мой взор менее затуманен страстями, чем чей бы тони было, а также что я ближе к этим событиям, чем кто-либо другой, ибосудьба доставила мне возможность общаться с вождями различных партий. Но ониупускают из виду, что я не взял бы на себя этой задачи за всю славуСаллюстия [18], что я заклятый враг всяческих обязательств, усидчивости,настойчивости; что нет ничего столь противоречащего моему стилю, какраспространенное повествование; что я постоянно сам себя прерываю, потомучто у меня не хватает дыхания; что я не обладаю способностью стройно и ясночто-либо излагать; что я превосхожу, наконец, даже малых детей своимневежеством по части самых обыкновенных, употребляемых в повседневном бытуфраз и оборотов. И все же я решился высказать здесь, приспособляя содержаниек своим силам, то, что я умею сказать. Если бы я взял кого-нибудь вповодыри, мои шаги едва ли совпадали б с его шагами. И если бы я был воленрасполагать своей волей, я предал бы гласности рассуждения, которые и на мойсобственный взгляд и в соответствии с требованиями разума были быпротивозаконными и подлежали бы наказанию [19]. Плутарх мог бы сказать онаписанном им, что забота о достоверности, всегда и во всем, тех примеров, ккоторым он обращается, — не его дело; а вот, чтобы они были назидательны дляпотомства и являлись как бы факелом, озаряющим путь к добродетели, — этодействительно было его заботой. Предания древности — не то, что какое-нибудьврачебное снадобье; здесь не представляет опасности, составлены ли они такили этак.
Глава XXIIВыгода одного — ущерб для другого
Демад, афинянин, осудил одного из своих сограждан, торговавшего всемнеобходимым для погребения, основываясь на том, что тот стремился к слишкомбольшой выгоде, достигнуть которой можно было бы не иначе, как ценою смертиочень многих людей [1]. Этот приговор кажется мне необоснованным, ибо,вообще говоря, нет такой выгоды, которая не была бы связана с ущербом длядругих; и потому, если рассуждать как Демад, следовало бы осудить любойзаработок.
Купец наживается на мотовстве молодежи; земледелец — благодаря высокойцене на хлеб; строитель — вследствие того, что здания приходят в упадок иразрушаются; судейские — на ссорах и тяжбах между людьми; священники (дажеони!) обязаны как почетом, которым их окружают, так и самой своейдеятельностью нашей смерти и нашим порокам. Ни один врач, говорится в однойгреческой комедии, не радуется здоровью даже самых близких своих друзей, ниодин солдат — тому, что его родной город в мире со своими соседями, и такдалее. Да что там! Покопайся каждый из нас хорошенько в себе, и онобнаружит, что самые сокровенные его желания и надежды возникают и питаются,по большей части, за счет кого-нибудь другого.
Когда я размышлял об этом, мне пришло в голову, что природа и здесьверна установленному ею порядку, ибо, как полагают естествоиспытатели,зарождение, питание и рост каждой вещи есть в то же время разрушение игибель другой.
Nam quodcunque suis mutatum finibus exit,
Continuo hoc mors est illius, quod fuit ante. [2]
Глава XXIIIО привычке, а также о том, что не подобает без достаточных оснований менять укоренившиеся законы
Прекрасно, как кажется, постиг силу привычки тот, кто первый придумалсказку о той деревенской женщине, которая, научившись ласкать теленка иносить его на руках с часа его рождения и продолжая делать то же и дальше,таскала его на руках и тогда, когда он вырос и стал нарядным бычком [1]. Идействительно, нет наставницы более немилосердной и коварной, чем нашапривычка. Мало-помалу, украдкой забирает она власть над нами, но, начинаяскромно и добродушно, она с течением времени укореняется и укрепляется внас, пока, наконец, не сбрасывает покрова со своего властного идеспотического лица, и тогда мы не смеем уже поднять на нее взгляда. Мывидим, что он постоянно нарушает установленные самой природой правила: Ususefficacissimus rerum omnium magister. [2]
В связи с этим я вспоминаю пещеру Платона в его «Государстве» [3], атакже врачей, которые в угоду привычке столь часто пренебрегаютпредписаниями своего искусства, и того царя, который приучил свой желудокпитаться ядом [4], и девушку, о которой рассказывает Альберт [5], что онапривыкла употреблять в пищу исключительно пауков.
И в Новой Индии [6], которая есть целый мир, были обнаружены весьмамноголюдные народы, обитающие в различных климатах, которые такжеупотребляют в пищу главным образом пауков; они заготовляют их впрок иоткармливают, как, впрочем, и саранчу, муравьев, ящериц и летучих мышей, иоднажды во время недостатка в съестных припасах там продали жабу за шестьэкю; они жарят их и приготовляют с приправами разного рода. Были обнаруженыи такие народы, для которых наша мясная пища оказалась ядовитою исмертельною. Consuetudinis magna vis est. Pernoctant venatores in nive: inmontibus uri se patiuntur. Pugiles caestibus contusi ne ingemiscunt quidem. [7]
Эти позаимствованные в чужих странах примеры не покажутся странными,если мы обратимся к личному опыту и припомним, насколько привычкаспособствует притуплению наших чувств. Для этого вовсе не требуетсяприбегать к рассказам о людях, живущих близ порогов Нила, или о том, чтофилософы считают музыкою небес, а именно, будто бы небесные сферы, твердые игладкие, вращаясь, трутся одна о другую, что неизбежно порождает чудные,исполненные дивной гармонии звуки, следуя ритму и движениям которыхперемещаются и изменяют свое положение на небосводе хороводы светил, хотяуши земных существ — так же, как, например, уши египтян, обитающих пососедству с порогами Нила, — по причине непрерывного этого звучания не всостоянии уловить его, сколько бы мощным оно ни было. Кузнецы, мельники иоружейники не могли бы выносить того шума, в котором работают, если бы онпоражал их слух так же, как наш. Мой колет из продушенной кожи вначале