устраивать явления духов и всевозможной чертовщины, притом так нелепо исмехотворно, что вряд ли малые дети в играх своих бывают столь неискусны. Иоднако же, прояви к ним хоть немного благосклонности судьба — неизвестно,как далеко могли бы зайти эти шутовские выходки. Сейчас бедняги в тюрьме, ипо всей вероятности им одним придется искупить всеобщую глупость. Кто знает,как выместит на них свою собственную какой-нибудь судья! Этот обманраскрылся, и все увидели, в чем тут дело, но я полагаю, что относительномногих подобных вещей, превосходящих наше разумение, мы в равной мересклонны и сомневаться и верить.
В мире зарождается очень много злоупотреблений, или, говоря болеесмело, все в мире злоупотребления возникают оттого, что нас учат боязниоткрыто заявлять о нашем невежестве и что мы якобы должны принимать все, чтоне в состоянии опровергнуть. Обо всем мы говорим наставительно и уверенно.По римскому праву требовалось, чтобы свидетель, даже рассказывая о том, чтоон видел собственными глазами, и судья, даже вынося постановление о том, чтоон доподлинно знал, употребляли формулу: «Мне кажется». Начинаешь ненавидетьвсе правдоподобное, когда его выдают за нечто непоколебимое. Я люблю слова,смягчающие смелость наших утверждений и вносящие в них некую умеренность:«может быть», «по всей вероятности», «отчасти», «говорят», «я думаю» и томуподобные. И если бы мне пришлось воспитывать детей, я бы так усердновкладывал им в уста эти выражения, свидетельствующие о колебании, а не орешимости: «что это значит?», «я не понимаю», «может быть», «возможно лиэто?», — что они и в шестьдесят лет стали бы держаться, как ученики, вместотого чтобы изображать, как это у них в обычае, докторов наук, едва достигнувдесятилетнего возраста. Если хочешь излечиться от невежества, надо в немпризнаться. Ирида — дочь Фавманта [9]. В начале всяческой философии лежитудивление, ее развитием является исследование, ее концом — незнание. Надосказать, что существует незнание, полное силы и благородства, в мужестве ичести ничем не уступающее знанию, незнание, для постижения которого надоничуть не меньше знания, чем для права называться знающим.
В детстве я был свидетелем процесса по поводу одного необыкновенногослучая. Данные об этом процессе опубликовал Корас, советник тулузскогопарламента, и речь шла о том, что два человека выдавали себя за одно и то желицо [10]. Помнится (ничего другого я не помню), мне тогда показалось, чтообман, совершенный тем из них, кого Корас признал виновным, выглядел такудивительно, настолько превосходил наше понимание и понимание самого судьи,что я нашел слишком смелым постановление суда, приговаривавшее обвиняемого кповешению. Предпочтительнее было бы, чтобы формула судебного заключениягласила: «Суд в этом деле разобраться не может». Это было бы и прямодушнее ичестнее, чем решение ареопагитов, которые, будучи вынужденными вынестизаключение по делу, для них совершенно неясному, постановили, чтобы обестороны явились для окончательного разбора через сто лет [11].
Ведьмы всей нашей округи оказываются в смертельной опасности каждыйраз, как какой-нибудь новый автор выскажет мнение, признающее их бред задействительность. Для того чтобы несомненные и неопровержимые примерыподобных явлений, преподносимые Священным Писанием, приспособить к нам исвязать с событиями нашего времени, причины и ход которых нам непонятны,необходимо иное разумение, чем у нас. Может быть, лишь этому всемогущемусвидетельству дано сказать нам: «Вот это есть ведовство, и это, а вон то —нет». Богу мы в этих делах должны верить — и с полным основанием, но некому-либо из нас, дивящемуся своим собственным россказням (если сам онразума не утратил, они и должны вызывать у него удивление), сообщает ли он очужом опыте или о своем собственном.
Я человек с умом грубоватым, со склонностью ко всему материальному иправдоподобному, стремящийся избежать упрека древних: Maiorem fidem hominesadhibent iis quae non intelligunt [12]. Cupidine humani ingenii libentius obscura creduntur [13]. Японимаю, что это вызывает гнев, что мне запрещают сомневаться в чудесах,грозя в противном случае самыми ужасными оскорблениями. Вот вам и новыйспособ убеждения. Но, слава богу, верой моей нельзя руководить с помощьюкулачной расправы! Пусть люди эти обрушиваются на тех, кто объявляет ихубеждения ложными. Я считаю эти мнения лишь трудно доказуемыми и слишкомсмелыми и даже осуждаю противоположные утверждения, хотя и не столь властнымтоном: Videantur sane, ne affirmentur modo [14]. Те, кто подкрепляет своиречи вызывающим поведением и повелительным тоном, лишь доказывают слабостьсвоих доводов. Когда ведется спор чисто словесный и схоластический, пусть уних будет такая же видимость правоты, как у их противников. Но когда делодоходит до вещественных следствий, которые из этого спора можно извлечь, упоследних есть несомненное преимущество. Если речь идет о том, чтобы лишитького-то жизни, необходимо, чтобы все дело представало в совершенно ясном ичестном освещении. И жизнь наша есть нечто слишком реальное и существенноважное, чтобы ею можно было расплачиваться за какие-то сверхъестественные ивоображаемые события. Что же касается отравления ядовитым зельем, то его яне имею в виду: это ведь человекоубийство, и притом самое гнусное. Однакоговорят, что и в этих делах не всегда можно полагаться только на признаниетакого рода людей, ибо бывали случаи, когда они заявляли, что ими убитылюди, которые потом оказывались живыми и здоровыми.
Относительно же других необычайных обвинений я со всей прямотой сказалбы так: каким бы безупречно правдивым ни казался человек, ему можно веритьлишь в том, что касается дел человеческих. Во всем же, что вне егоразумения, что сверхъестественно, ему следует верить лишь в том случае, еслислова его получают и некое сверхъестественное подтверждение. Богу угоднобыло удостоить им некоторые наши свидетельства, но не должно опошлять его илегкомысленно распространять на все решительно. У меня уши вянут отбесчисленных россказней вроде следующего: такого-то человека в такой-то деньтрое свидетелей видели на востоке, трое других на следующий день — назападе, в такой-то час, в таком-то месте, одетым так-то. Разумеется, я исебе самому в этом не поверил бы! Насколько естественней и правдоподобнейдопустить, что двое из этих свидетелей лгут, чем поверить, что какой-точеловек мог за двенадцать часов с быстротою ветра перенестись с востока назапад! Насколько естественнее считать, что разум наш помутился от причуднашего же расстроенного духа, чем поверить, будто один из нас в своейтелесной оболочке вылетел на метле из печной трубы по воле духапотустороннего! И для чего нам, постоянным жертвам воображаемых домашних ижитейских тревог, поддаваться обману воображения по поводу явленийсверхъестественных и нам неведомых. Мне кажется, что вполне простительноусомниться в чуде, если во всяком случае достоверность его можно испытатькаким-либо не чудесным способом. И я согласен со святым Августином, чтоотносительно вещей, которые трудно доказать и в которые опасно верить,следует предпочитать сомнение [15].
Несколько лет назад я проезжал через земли одного владетельного принца,который из внимания ко мне и для того, чтобы посрамить мое недоверие, былтак милостив, что в некоем месте и в своем присутствии показал мне десятьили двенадцать обвиняемых в колдовстве, среди которых была одна старуха,доподлинно, можно сказать, ведьма по уродливой своей внешности, издавнавесьма знаменитая в колдовских делах. Я получил и всяческие доказательства,и добровольные признания, мне показаны были какие-то незаметные длянепосвященных признаки ведовства у этой злосчастной старухи, я свободнорасспрашивал ее и вдосталь наговорился с нею, вооружившись предельнымвниманием и здравомыслием, как человек, который не позволит никакойпредвзятой мысли ввести себя в заблуждение. И должен со всей прямотойзаявить, что этим людям я прописал бы скорее чемерицу, чем цикуту [16].Captisque res magis mentibus, quam consceleratis similis visa [17]. Ноу правосудия для таких болезней есть свое врачевание.
Что же до возражений и доводов, которые приводились мне разными вполнедостойными людьми и там и в других местах, то я не слышал таких, которыеубедили бы меня и из которых нельзя было бы сделать выводов гораздо болееправдоподобных, чем заключения моих противников. Правда и то, что нитьдоказательств и доводов, основанных на опыте и на фактах, я разматывать нестал бы: у нее нет конца, за который можно ухватиться. Этот клубок я часторазрубаю, как Александр — Гордиев узел [18]. Во всяком случае, заживоподжарить человека из-за своих домыслов — значит придавать им слишкомбольшую цену. Приводят немало примеров такого рода, как рассказ Престанция освоем отце, которому, когда он был погружен в очень глубокий и тяжелый сон,пригрезилось, будто он вьючная лошадь, везущая пожитки его же солдат [19]. Аон и был тем, что ему привиделось. Если колдуны так же реально грезят наяву,если сны подобным образом могут порою превращаться в действительность, я всеже не считаю, что воля наша за это ответственна. Говорю я это, как человек,не являющийся ни судьей, ни королевским советником и отнюдь не считающийсебя достойным притязать на это, как обыкновенный человек, рожденный ипредназначенный для того, чтобы и поступками своими и словами оказыватьвсяческое уважение общественным установлениям. Тот же, кто воспользуется