предпочтительнее провяленное и в некоторых случаях даже с легким душком. Непереношу лишь, когда оно жесткое, что же касается всяких других свойств, тоздесь я не привередлив и меня легче удовлетворить, чем любого из моихзнакомых. Вопреки общему вкусу, я даже рыбу нахожу иногда чрезмерно свежей итвердой. Дело не в моих зубах — они у меня всегда были превосходные, и дажевозраст мой начинает угрожать им только сейчас. С детства я приучилсявытирать их салфеткой и по утрам, и перед едой, и после.
Бог милостив к тем, у кого проявление жизни он отнимает постепенно: этоединственное преимущество старости. Тем менее тяжкой и мучительной будетокончательная смерть: она унесет лишь пол- или четверть человека. Вот у менятолько что выпал зуб — без усилий, без боли: ему пришел естественный срок. Иэта частица моего существа и многие другие уже отмерли, даже наиболеедеятельные, те, что были самыми важными, когда я находился в расцвете сил.Так-то я постепенно истаиваю и исчезаю. Я опустился уже настолько низко, чтобыло бы нелепо, если бы последнее падение ощутилось мною так, словно я упалс большой высоты. Надеюсь, что этого не будет.
По правде говоря, при мысли о смерти главное мое утешение состоит втом, что явление это естественное, справедливое и что если бы я требовал ижелал от судьбы какой бы то ни было милости в этом отношении, такая милостьбыла бы чем-то незаконным. Люди воображают, что некогда род их обладал иболее высоким ростом, и большим долголетием. Но Солон, живший в те древниевремена, считает крайним пределом существования семьдесят лет [100]. Я,всегда безраздельно чтивший αριστον μετρον [101] древности и считавший самой совершенной мерой золотую середину,могу ли притязать за чрезмерную, противоестественную старость? Все, чтопротивостоит естественному течению вещей, может быть пагубным, но то, чтоему соответствует, всегда должно быть приятным. Omnia quae secundum naturamfiunt, stint habenda in bonis [102]. И Платон говорит в одном месте, что смертьот ран и болезней насильственна и мучительна, та же, к которой нас приводитстарость, — наиболее легкая и даже восхитительная! [103] Vitamadolescentibus vis aufert, senibus maturitas [104].
Ко всему в нашей жизни незаметно примешивается смерть: закат начинаетсяеще до своего часа, а отблеск его освещает даже наше победное шествиевперед. У меня есть изображения мои в возрасте двадцати пяти и тридцати пятилет. Я сравниваю их с моим нынешним обликом: насколько эти портреты уже нея, и насколько я такой, каким стал сейчас, дальше от, них, чем от тогооблика, который приму в миг кончины. Мы слишком много требуем от природы,надоедая ей так долго, что она вынуждена лишать нас своей поддержки,оставлять наши глаза, зубы, ноги и все остальное на милость чуждых ейпомощников, которых нам приходится умолять о помощи: устав от нашихдомогательств, природа препоручает нас искусству.
Я не очень большой любитель овощей и фруктов, за исключением дынь. Мойотец терпеть не мог соусов, я же люблю соусы всякого рода. Пресыщение дляменя тягостно, но не могу сказать, чтобы какой-либо сорт мяса был мневреден. Безразлично мне также, полная ли светит луна или ущербная, осень лина дворе или весна. От времени до времени в нас рождаются случайные ибессознательные причуды. Так, например, редьку я сперва находил полезной длясебя, потом вредной, теперь она снова приносит мне пользу. Во многом желудокмой меняет свои склонности, появляется аппетит то к одному, то к другому: отбелого вина я перешел к кларету, потом опять вернулся от кларета к белому. Яохотник до рыбы и постные дня превращаю в скоромные, праздником для менястановятся посты. Я согласен с теми, кто считает, что рыба перевариваетсялегче мяса. Признавшись, что в постные дни я ем мясо, добавлю, что вкус мойпобуждает меня перемежать рыбные и мясные блюда: резкое различие между нимидля него приятно.
С юных лет я порою нарочно лишал себя какой-нибудь трапезы: либо длятого, чтобы с большей охотой поесть на следующий день (ибо, впротивоположность Эпикуру, который постничал, чтобы отучить свой вкус отизобилия яств [105], я это делал для того, чтобы потом с особеннымудовольствием излишествовать); либо для того, чтобы сохранить длякакого-нибудь дела телесные или умственные силы, ибо у меня пресыщениевесьма тягостно отражается и на том и на другом, и мне особенно противнонедостойное совокупление богини столь бодрой и веселой с этим божком плохогопищеварения и отрыжки, раздувшимся от винных паров [106]; либо радиизлечения больного желудка; либо из-за того, что у меня не было подходящегообщества, ибо я согласен с тем же Эпикуром, что важно не столько то, какуюпищу ты вкушаешь, сколько то, с кем ты ее вкушаешь [107], и одобряю Хилона,который не захотел обещать, что придет на пир к Периандру, пока ему не сталоизвестно, кто будут другие сотрапезники [108]. Приятное общество для меня —самое вкусное блюдо и самый аппетитный соус.
Я полагаю, что правильнее есть зараз меньше, но вкуснее, и чащепринимать пищу. Однако я хочу удовлетворить при этом и свой аппетит и голод:мне не доставило бы никакого удовольствия поглощать унылую пищу три иличетыре раза в день насильно, по предписанию врача. Кто может обещать мне,что охота к еде, которую я испытываю сегодня утром, вернется ко мне и в часужина? Нам, старикам, надо особенно стараться не упустить времени, когда намвдруг захотелось поесть. Предоставим составителям календарей и врачам советыи предсказания. Самый ценный плод здоровья — возможность получатьудовольствие: будем же пользоваться первым попавшимся удовольствием. Яизбегаю упорно следовать одним и тем же правилам воздержания. Если выхотите, чтобы привычка к тому или иному роду пищи пошла вам на пользу, ненадо злоупотреблять ею. В противном случае ваша чувствительность,восприимчивость слабеет, и через каких-нибудь полгода желудок у вас до такойстепени освоится с этой пищей, что достигнете вы лишь одного: он уже неспособен будет переварить что-либо иное без вреда для себя.
И летом и зимою ноги и ляжки у меня одеты одинаково: на нихнатягиваются обыкновенные шелковые чулки. Чтобы не простуживаться, япринужден был потеплее закрывать голову, а также и живот из-за своихпочечных колик. Болезни мои быстро применились к этому, и обычные меры,которые я принимал, перестали их удовлетворять. В качестве головного убора ястал носить колпак на теплой подкладке я поверх него еще и шляпу. Стеганыйкамзол служит мне теперь только для осанки: для тепла я должен подбивать егошкуркой зайца или пухом и перьями коршуна, а на голове постоянно носитьермолку. Продолжайте в том же духе, и вы далеко зайдете. Я этого не сделаю идаже отказался бы и от того, с чего начал, если бы только мог решиться наэто. Ну, а если с вами еще что-нибудь приключится? Принятые уже мерыокажутся недостаточными — вы к ним привыкли, надо выдумать новые. Так губятсебя те, кто следует насильственно навязанному себе же режиму и суевернодержится за него: им нужно идти тем же путем все дальше и дальше, так чтоконца этому не видно.
Для наших дел и удовольствий было бы гораздо удобнее поступать, какдревние, — не обедать среди дня и тем прерывать его, а основательнопринимать пищу под вечер, когда наступает время отдыха. Когда-то и я такделал. В отношении здоровья я на собственном опыте убедился, что, напротив,следует обедать днем, так как пищеварение происходит лучше, когда человекбодрствует.
Жажда на меня нападает редко — и когда я здоров, и когда я болен: впоследнем случае у меня нередко сохнет во рту, но пить при этом не хочется.Обычно я пью только за едой и не в начале ее. Для человека мало чемотличного от других я пью не так уж мало. Летом и за хорошей трапезой ядержусь в границах, установленных для себя Августом, который пил всего трираза в день [109]. Но, не желая нарушить правило Демокрита, не советовавшегоделать что-либо четыре раза [110], ибо это число несчастливое, я взависимости от потребности пью до пяти раз и осушаю около трех стопок, таккак люблю пить из небольших стаканов и притом до дна, хотя многие избегаютэтого, как чего-то не вполне пристойного. Вино я разбавляю наполовину,иногда на треть водой. У меня дома, по старому предписанию нашего врачамоему отцу и себе самому, вино мое разбавляют за два-три часа до того, какего надо подать. Говорят, что обычай разбавлять вино водой введен былКранаем, царем Афинским [111]. Хорошо это или нет — вопрос, как я убедился,для многих спорный. Я считаю более приличным и более здоровым, чтобы детиначинали пить вино лишь после того, как им минет шестнадцать-восемнадцатьлет. Самый обычный и распространенный образ жизни и есть самый прекрасный, инемец, разбавляющий вино водой, был бы мне так же неприятен, как француз,пьющий вино неразбавленным. Общераспространенность обычая превращает его взакон.
Я не люблю спертого воздуха, а дым для меня — просто смерть (первое,что я привел в порядок у себя дома, были камины и отхожие места в старыхзданиях, постепенно приходящие в негодность и невыносимо отравляющиевоздух), а к тяготам войны надо отнести и густую пыль, в которой мы целымиднями маршируем по жаре. Дышу я вообще свободно, легко, и простуды у менябольшей частью проходят без осложнений в легких и без кашля.
Невзгоды летнего времени мне более тягостны, чем зимнего. Кроме жары,от которой уберечься труднее, чем от холода, кроме возможных солнечных