Ех quo Ennius: Nequicquam sapere sapientem, qui ipse sibi prodesse nonquiret. [15]
si cupidus, si
Vanus et Euganea quantumvis vilior agna. [16]
Non enim paranda nobis solum, sed fruenda sapientia est. [17]
Дионисий издевался над теми грамматиками, которые со всей тщательностьюизучают бедствия Одиссея, но не замечают своих собственных: над музыкантами,умеющими настроить свои флейты, но не знающими, как внести гармонию в своинравы; над ораторами, старающимися проповедовать справедливость, но несоблюдающими ее на деле [18].
Если учение не вызывает в нашей душе никаких изменений к лучшему, еслинаши суждения с его помощью не становятся более здравыми, то наш школяр,по-моему, мог бы с таким же успехом вместо занятий науками играть в мяч; вэтом случае, по крайней мере, его тело сделалось бы более крепким. Новзгляните: вот он возвращается после пятнадцати или шестнадцати лет занятий;найдется ли еще кто-нибудь, столь же неприспособленный к практическойдеятельности? От своей латыни и своего греческого он стал надменнее исамоуверенней, чем был прежде, покидая родительский кров, — вот и все егоприобретения. Ему полагалось бы прийти с душой наполненной, а он приходит сразбухшею; ей надо было бы возвеличиваться, а она у него только раздулась.
Наши учителя, подобно своим братьям-софистам, о которых это же самоеговорит Платон [19], среди всех прочих людей — те, которые обещают быть всехполезнее человечеству, на деле же, среди всех прочих людей — единственные,которые не только не совершенствуют отданной им в обработку вещи, какделают, например, каменщик или плотник, а, напротив, портят ее, и притомтребуют, чтобы им заплатили за то, что они привели ее в еще худшеесостояние.
Если бы у нас было принято правило, предложенное Протагором [20] тем,кто у него обучался, а именно: либо они платят ему, сколько бы он ниназначил, либо под присягою заявляют во всеуслышание в храме, во сколькосами оценивают пользу от занятий с ним, и в соответствии с этимвознаграждают его за труд, то мои учителя не разбогатели бы, получив платуна основании принесенной мною присяги.
Мои земляки перигорцы очень метко называют таких ученых мужей —lettreferits [окниженные], вроде того как по-французски сказали быlettre-ferus, то есть те, кого наука как бы оглушила, стукнув по черепу. Идействительно, чаще всего они кажутся нам пришибленными, лишенными дажесамого обыкновенного здравого смысла. Возьмите крестьянина или сапожника: вывидите, что они просто и не мудрствуя лукаво живут помаленьку, говоря толькоо тех вещах, которые им в точности известны. А наши ученые мужи, стремясьвозвыситься над остальными и щегольнуть своими знаниями, на самом делекрайне поверхностными, все время спотыкаются на своем жизненном пути ипопадают впросак. Они умеют красно говорить, но нужно, чтобы кто-то другойприменил их слова на деле. Они хорошо знают Галена [21], но совершенно незнают больного. Еще не разобравшись, в чем суть вашей тяжбы, они забиваютвам голову целою кучей законов. Им известна теория любой вещи на свете; надотолько найти того, кто применил бы ее на практике.
Мне довелось как-то наблюдать у себя дома, как один из моих друзей,встретившись с подобным педантом, принялся, развлечения ради, подражать ихбессмысленному жаргону, нанизывая без всякой связи ученейшие слова,нагромождая их одно на другое и лишь время от времени вставляя выражения,относящиеся к предмету их диспута. Целый день заставлял он этого дуралея,вообразившего, будто он отвечает на возражения, которые ему делают, вестинескончаемый спор. А ведь это был человек высокоученый, пользовавшийсяизвестностью и занимавший видное положение.
Vos, о patricius sanguis, quos vivere par est
Occipiti caeco, posticae occurrite sannae. [22]
Кто присмотрится внимательнее к этой породе людей, надо сказать,довольно распространенной, тот найдет, подобно мне, что чаще всего они неспособны понять ни самих себя, ни других, и что, хотя память их забитавсякой всячиной, в голове у них совершенная пустота, — кроме тех случаев,когда природа сама не пожелала устроить их иначе. Таков был, например,Адриан Турнеб [23]. Не помышляя ни о чем другом, кроме науки, в которой, помоему мнению, он должен почитаться величайшим гением за последнеетысячелетие, он не имел в себе ничего от педанта, за исключением развепокроя платья и кое-каких привычек, не поощряемых, может быть, при дворе.Впрочем, это мелочи, на которые незачем обращать внимания; я ненавижу нашихмодников, относящихся нетерпимее к платью с изъяном, чем к такой же душе, исудящих о человеке лишь по тому, насколько ловок его поклон, как он держитсебя на людях и какие на нем башмаки. По существу же, Турнеб обладал самойтонкой и чувствительною душой на свете. Я часто умышленно наводил его набеседу, далекую от предмета его обычных занятий; глаз его был до такойстепени зорок, ум так восприимчив, суждения так здравы, что казалось, будтоон никогда не занимался ничем иным, кроме военных вопросов и государственныхдел. Натуры сильные и одаренные,
queis arte benigna
Ех meliore luto finxit praecordia Titan, [24]
сохраняются во всей своей цельности, как бы ни коверкало их воспитание.Недостаточно, однако, чтобы воспитание только не портило нас; нужно, чтобыоно изменяло нас к лучшему.
Некоторые наши парламенты, принимая на службу чиновников, проверяютлишь наличие у них нужных знаний; но другие присоединяют к этому такжеиспытание их ума, предлагая высказываться по поводу того или иного судебногодела. Последние, на мой взгляд, поступают гораздо правильнее; хотянеобходимо и то и другое и надлежит чтобы оба эти качества были в наличии,все же, говоря по правде, знания представляются мне менее ценными, нежелиум. Последний может обойтись без помощи первых, тогда как первые не могутобойтись без ума. Ибо, как гласит греческий стих
Ως ουδεν ημαθησις, ην μηνους παρη. —
к чему наука, если нет разумения? [25] Дай бог, чтобы ко благу нашегоправосудия эти судебные учреждения сделались столь же разумны и совестливы,как они богаты ученостью. Non vitae, sed scholae discimus. [26] Ведь дело не в том, чтобы, так сказать,прицепить к душе знания: они должны укорениться в ней; не в том, чтобыокропить ее ими: нужно, чтобы они пропитали ее насквозь; и если она от этогоне изменится и не улучшит своей несовершенной природы, то, безусловно,благоразумнее махнуть на все это рукой. Знания, — обоюдоострое оружие,которое только обременяет и может поранить своего хозяина, если рука,которая держит его, слаба и плохо умеет им пользоваться: ut fuerit meliusnon didicisse. [27]
Быть может, именно по этой причине и мы сами, и теология не требуем отженщин особых познаний; и когда Франциску, герцогу Бретонскому, сыну Иоанна V, сообщили, ввиду его предполагаемой женитьбы на Изабелле Шотландской [28],что она воспитана в простоте и не обучена книжной премудрости, он ответил,что ему это как раз по душе и что женщина достаточно образована, если непутает рубашку своего мужа с его курткой.
Поэтому вовсе не так уже удивительно, как об этом кричат повсюду, чтонауки не очень-то ценились нашими предками и что люди, овладевшие ими, исейчас еще редкое исключение среди ближайших королевских советников. И еслибы всеобщее стремление разбогатеть — чего в наши дни можно достигнуть припомощи юриспруденции, медицины, преподавания да еще теологии, — неподдерживало авторитета науки, мы бы видели ее, без сомнения, в таком жепренебрежении, в каком она находилась когда-то. Как жаль, однако, что она неучит нас ни правильно мыслить, ни правильно действовать! Postquam doctiprodierunt, boni desunt. [29]
Тому, кто не постиг науки добра, всякая иная наука приносит лишь вред.Причина этого, которую я пытался только что выяснить, заключается, бытьможет, и в том, что у нас во Франции обучение наукам не преследует, какправило, никакой иной цели, кроме прямой выгоды. Я не считают тех, весьманемногих лиц, которые, будучи созданы самой природой для занятии скорейблагородных, чем прибыльных, всей душой отдаются науке; иные из них, неуспев как следует познать вкус науки, оставляют ее ради деятельности, неимеющей ничего общего с книгами. Таким образом, по-настоящему уходят в наукуедва ли не одни горемыки, ищущие в ней средства к существованию. Однако вдуше этих людей, и от природы и вследствие домашнего воспитания, а также подвлиянием дурных примеров наука приносит чаще всего дурные плоды. Ведь она нев состоянии озарить светом душу, которая лишена его, или заставить видетьслепого; ее назначение не в том, чтобы даровать человеку зрение, но в том,чтобы научить его правильно пользоваться зрением, когда он движется, приусловии, разумеется, что он располагает здоровыми и способными передвигатьсяногами. Наука — великолепное снадобье; но никакое снадобье не бывает стольстойким, чтобы сохраняться, не подвергаясь порче и изменениям, если плох