оказывать. Я могу сказать это на основании личного опыта, ибо некогдаразрешал себе устанавливать и выбирать по своему усмотрению, в чем именно ямогу нарушить обряды католической церкви, из которых иные казались мне либосовсем незначительными, либо особенно странными; но, переговорив с людьмисведущими, я нашел, что и эти обряды имеют весьма глубокое и прочноеоснование и что лишь недомыслие и невежество побуждают нас относиться к нимс меньшим уважением, чем ко всему остальному. Почему бы нам не вспомнить,сколько противоречий ощущаем мы сами в своих суждениях! Сколь многое ещевчера было для нас нерушимыми догматами, а сегодня воспринимается нами какбасни! Тщеславие и любопытство — вот два бича нашей души. Последнеепобуждает нас всюду совать свой нос, первое запрещает оставлять что-либонеопределенным и нерешенным.
Глава XXVIIIО дружбе
Присматриваясь к приемам одного находящегося у меня живописца, язагорелся желанием последовать его примеру. Он выбирает самое лучшее местопосредине каждой стены и помещает на нем картину, написанную со всемприсущим ему мастерством, а пустое пространство вокруг нее заполняетгротесками, то есть фантастическими рисунками, вся прелесть которых состоитв их разнообразии и причудливости. И, по правде говоря, что же иное и моякнига, как не те же гротески, как не такие же диковинные тела, слепленныекак попало из различных частей, без определенных очертаний,последовательности и соразмерности, кроме чисто случайных?
Desinit in piscem mulier formosa superne [1].
В последнем я иду вровень с моим живописцем, но что до другой, лучшейчасти его труда, то я весьма отстаю от него, ибо мое умение не простираетсятак далеко, чтобы я мог решиться задумать прекрасную тщательно отделаннуюкартину, написанную в соответствии с правилами искусства. Мне пришло вголову позаимствовать ее у Этьена де Ла Боэси, и она принесет честь всемуостальному в этом труде. Я имею в виду его рассуждение, которому он далназвание «Добровольное рабство» и которое люди, не знавшие этого, весьмаудачно перекрестили в «Против единого» [2]. Он написал его, будучи еще оченьмолодым, в жанре опыта в честь свободы и против тиранов. Оно с давних порходит по рукам людей просвещенных и получило с их стороны высокую изаслуженную оценку, ибо прекрасно написано и полно превосходных мыслей.Нужно, однако, добавить, что это отнюдь не лучшее из того, что он мог бысоздать; и если бы в том, более зрелом возрасте, когда я его знал, онвозымел такое же намерение, как и я — записывать все, что ни придет вголову, мы имели бы немало редкостных сочинений, которые могли бы сравнитьсясо знаменитыми творениями древних, ибо я не знаю никого, кто мог бысравняться с ним природными дарованиями в этой области. Но до нас дошло, даи то случайно, только это его рассуждение, которого, как я полагаю, онникогда после написания больше не видел, и еще кое-какие заметки о январскомэдикте [3] (заметки эти, быть может, будут преданы гласности где-нибудь вдругом месте), — эдикте столь знаменитом благодаря нашим гражданским войнам.Вот и все — если не считать книжечки его сочинений, которую я выпустил всвет [4], — что мне удалось обнаружить в оставшихся от него бумагах, послетого как он, уже на смертном одре, в знак любви и расположения, сделал меняпо завещанию наследником и своей библиотеки и своих рукописей. Я чрезвычайномногим обязан этому произведению, тем более что оно послужило поводом кустановлению между нами знакомства. Мне показали его еще задолго до того,как мы встретились, и оно, познакомив меня с его именем, способствовало,таким образом, возникновению между нами дружбы, которую мы питали друг кдругу, пока богу угодно было, дружбы столь глубокой и совершенной, чтодругой такой вы не найдете и в книгах, не говоря уж о том, что между нашимисовременниками невозможно встретить что-либо похожее. Для того, чтобывозникла подобная дружба, требуется совпадение стольких обстоятельств, что ито много, если судьба ниспосылает ее один раз в три столетия.
Нет, кажется, ничего, к чему бы природа толкала нас более, чем кдружескому общению. И Аристотель указывает, что хорошие законодатели пекутсябольше о дружбе, нежели о справедливости [5]. Ведь высшая ступень еесовершенства — это и есть справедливость. Ибо, вообще говоря, всякая дружба,которую порождают и питают наслаждение или выгода, нужды частные илиобщественные, тем менее прекрасна и благородна и тем менее является истиннойдружбой, чем больше посторонних самой дружбе причин, соображений и целейпримешивают к ней.
Равным образом не совпадают с дружбой и те четыре вида привязанности,которые были установлены древними: родственная, общественная, налагаемаягостеприимством и любовная, — ни каждая в отдельности, ни все вместе взятые.
Что до привязанности детей к родителям, то это скорей уважение. Дружбапитается такого рода общением, которого не может быть между ними в силуслишком большого неравенства в летах, и к тому же она мешала бы иногдавыполнению детьми их естественных обязанностей. Ибо отцы не могут посвящатьдетей в свои самые сокровенные мысли, не порождая тем самым недопустимойвольности, как и дети не могут обращаться к родителям с предупреждениями иувещаниями, что есть одна из первейших обязанностей между друзьями.Существовали народы, у которых, согласно обычаю, дети убивали своих отцов,равно как и такие, у которых, напротив, отцы убивали детей, как будто бы теи другие в чем-то мешали друг другу и жизнь одних зависела от гибели других.Бывали также философы, питавшие презрение к этим естественным узам, как,например, Аристипп; когда ему стали доказывать, что он должен любить своихдетей хотя бы уже потому, что они родились от него, он начал плеваться,говоря, что эти плевки тоже его порождение и что мы порождаем также вшей ичервей. А другой философ, которого Плутарх хотел примирить с братом, заявил:«Я не придаю большого значения тому обстоятельству, что мы оба вышли изодного и того же отверстия». А между тем слово «брат» — поистине прекрасноеслово, выражающее глубокую привязанность и любовь, и по этой причине я и ЛаБоэси постоянно прибегали к нему, чтобы дать понятие о нашей дружбе. Но этаобщность имущества, разделы его и то, что богатство одного есть в то жевремя бедность другого, все это до крайности ослабляет и уродует кровныесвязи. Стремясь увеличить свое благосостояние, братья вынуждены идти однимшагом и одною тропой, поэтому они волей-неволей часто сталкиваются и мешаютдруг другу. Кроме того, почему им должны быть обязательно свойственны тосоответствие склонностей и душевное сходство, которые только одни ипорождают истинную и совершенную дружбу? Отец и сын по свойствам своегохарактера могут быть весьма далеки друг от друга; то же и братья. Это мойсын, это мой отец, но вместе с тем это человек жестокий, злой или глупый. Изатем, поскольку подобная дружба предписывается нам законом или узами,налагаемыми природой, здесь гораздо меньше нашего выбора и свободной воли. Амежду тем ничто не является в такой мере выражением нашей свободной воли,как привязанность и дружба. Это вовсе не означает, что я не испытывал насебе всего того, что могут дать родственные чувства, поскольку у меня быллучший в мире отец, необычайно снисходительный вплоть до самой глубокойсвоей старости, да и вообще я происхожу из семьи, прославленной тем, что вней из рода в род передавалось образцовое согласие между братьями:
et ipse
Notus in fratres animi paterni. [6]
Никак нельзя сравнивать с дружбой или уподоблять ей любовь к женщине,хотя такая любовь и возникает из нашего свободного выбора. Ее пламя, охотнопризнаюсь в этом, —
neque enim est dea nescia nostri
Quae dulcem curis miscet amaritiem, [7]
более неотступно, более жгуче и томительно. Но это — пламя безрассудноеи летучее, непостоянное и переменчивое, это — лихорадочный жар, тозатухающий, то вспыхивающий с новой силой и гнездящийся лишь в одном уголкенашей души. В дружбе же — теплота общая и всепроникающая, умеренная, сверхтого, ровная, теплота постоянная и устойчивая, сама приятность и ласка, вкоторой нет ничего резкого и ранящего. Больше того, любовь — неистовоевлечение к тому, что убегает от нас:
Come segue la lepre il cacciatore
Al freddo, al caldo, alla montagna, al lito;
Ne piu l’estima poi che presa vede,
Et sol dietro à chi fugge affretta il piede. [8]
Как только такая любовь переходит в дружбу, то есть в согласие желаний,она чахнет и угасает. Наслаждение, сводясь к телесному обладанию и потомуподверженное пресыщению, убивает ее. Дружба, напротив, становится темжеланнее, чем полнее мы наслаждаемся ею; она растет, питается и усиливаетсялишь благодаря тому наслаждению, которое доставляет нам, и так какнаслаждение это — духовное, то душа, предаваясь ему, возвышается. Наряду сэтой совершенною дружбой и меня захватывали порой эти мимолетные увлечения;я не говорю о том, что подвержен им был и мой друг, который весьмаоткровенно в этом признается в своих стихах. Таким образом, обе эти страстибыли знакомы мне, отлично уживаясь между собой в моей душе, но никогда онине были для меня соизмеримы: первая величаво и горделиво совершала свойподобный полету путь, поглядывая презрительно на вторую, копошившуюся где-товнизу, вдалеке от нее.
Что касается брака, то, — не говоря уж о том, что он является сделкой,