разум еще мало возделан и они еще очень близки к первозданнойнепосредственности и простоте. Ими все еще управляют естественные законы,почти не извращенные нашими. Они все еще пребывают в такой чистоте, что япорою досадую, почему сведения о них не достигли нас раньше, в те времена,когда жили такие люди, которые могли бы судить об этом лучше, чем мы. Мнедосадно, что ничего не знали о них ни Ликург, ни Платон; ибо то, что мывидим у этих народов своими глазами, превосходит, по-моему, не только всекартины, которыми поэзия изукрасила золотой век, и все ее выдумки и фантазиио счастливом состоянии человечества, но даже и самые представления ипожелания философии. Философы не были в состоянии вообразить себе стольпростую и чистую непосредственность, как та, которую мы видим собственнымиглазами; они не могли поверить, что наше общество может существовать безвсяких искусственных ограничений, налагаемых на человека. Вот народ, мог бысказать я Платону [15], у которого нет никакой торговли, никакойписьменности, никакого знакомства со счетом, никаких признаков власти илипревосходства над остальными, никаких следов рабства, никакого богатства иникакой бедности, никаких наследств, никаких разделов имущества, никакихзанятий, кроме праздности, никакого особого почитания родственных связей,никаких одежд, никакого земледелия, никакого употребления металлов, вина илихлеба. Нет даже слов, обозначающих ложь, предательство, притворство,скупость, зависть, злословие, прощение. Насколько далеким от совершенствапришлось бы ему признать вымышленном им государство!
К тому же они обитают в стране с очень приятным и умеренным климатом,так что там, как сообщали мне очевидцы, очень редко можно встретитьбольного; и они уверяли меня, что им ни разу не пришлось видеть в этойстране старика, у которого тряслись бы от старости руки, гноились глаза,согнулась спина или выпали зубы. Они живут на морском побережье, и состороны материка их защищают огромные и высокие горы, причем между горами иморем остается полоса приблизительно в сто лье шириной. У них великоеизобилие рыбы и мяса различных животных, совершенно непохожих на наших, иедят они эту пищу без всяких приправ, лишь изжарив ее. Первый, кто появилсяу них верхом на коне, хотя они и знали этого человека по прежним егопутешествиям, вызвал у них такой неописуемый ужас, что они убили его, осыпавстрелами, прежде чем смогли распознать. Их здания очень вытянуты в длину ивмещают от двухсот до трехсот душ; они обложены корою больших деревьев,причем полосы этой коры одним концом упираются в землю, а другим сходятся увершины крыши, образуя конек и поддерживая друг друга, наподобие наших риг,кровля которых спускается до самой земли, служа одновременно и боковымистенами.
Есть у них столь твердое дерево, что они изготовляют из него мечи ивертелы для жарения мяса. Их постели сделаны из бумажной ткани, и ониподвешивают их к потолку, вроде того, как это принято у нас на кораблях,причем у каждого своя собственная постель, ибо жена у них спит отдельно отмужа. Встают же они вместе с солнцем и, как только встанут, принимаются заеду, наедаясь сразу на целый день, ибо другой трапезы у них не бывает. Приэтом они совершенно не пьют, подобно тому как и некоторые живущие на востокенароды, которые, по словам Суды [18], никогда не пьют за едою; зато они пьютнесколько раз в течения дня, и помногу. Их питье варится из какого-то корняи цветом напоминает наше легкое красное вино. Пьют они его только теплым;оно сохраняется не более двух-трех дней; на вкус оно несколько терпкое,нисколько не опьяняет и благотворно действует на желудок; на тех, однако,кто не привык к нему, оно действует как слабительное; но для тех, ктопривык, это очень приятный напиток. Вместо хлеба они употребляют какое-тобелое вещество, напоминающее сваренный в сахаре кориандр [19]. Я отведалего; оно сладкое и чуть приторное на вкус. Весь день проходит у них вплясках. Те, кто помоложе, отправляются на охоту; охотятся же они на зверейвооруженные луком. Часть женщин занимается в это время подогреванием ихнапитка, и это главное их занятие. Один из стариков по утрам, прежде чем всеостальные примутся за еду, читает проповедь всем обитателям дома, двигаясь содного конца его до другого и бормоча одно и то же, пока не обойдет всех(ведь их постройки в длину имеют добрую сотню шагов). Он внушает им толькодве вещи: храбрость в битвах с врагами и добрые чувства к женам, причемникогда не забывает прибавить, словно припев, что к женам должно питатьблагодарность за заботу о том, чтобы их питье было теплым и вкусным. Умногих и, в частности, у меня можно увидеть образцы тамошних постелей,бечевок, мечей и деревянных запястий, которыми они прикрывают кисть руки вовремя сражений, а также длинных, выдолбленных с одного конца тростинок; дуяв них они извлекают звуки, под которые пляшут. Они бреют лицо, голову и всетело, причем делают это чище нашего, хоть бритвы у них каменные илидеревянные. Они верят в бессмертие души и полагают, что те, кто заслужил этоперед богами, пребывают на той стороне неба, где солнце всходит, аосужденные — на той, где оно заходит.
Есть у них своего рода жрецы и пророки, которые, однако, очень редкопоказываются народу, ибо живут где-то в горах. В честь их появленияустраивается большое празднество, на которое собираются обитателинескольких деревень (каждое жилище, мною описанное, представляет собойдеревню, и находятся они примерно на расстоянии французского лье одно отдругого). Этот пророк держит речь перед жителями, призывая их к добродетелии к исполнению долга; впрочем, вся их мораль сводится к двум предписаниям, аименно: быть отважными на войне и любить своих жен. Такой пророкпредсказывает им будущее и разъясняет, на какой исход своих начинаний онимогут рассчитывать; он же побуждает их к войне, или, напротив, отговариваетот нее. Он должен угадать правильно, потому что, если случится не так, какон предсказал, его объявят лжепророком и, поймав, изрубят на тысячу кусков.Поэтому тот из пророков, который ошибся в своих предсказаниях, стараетсянавсегда скрыться с глаз своих земляков.
Дар прорицания — дар божий: вот почему злоупотребление им есть обман,который подлежит наказанию. Когда у скифов случалось, что предсказание ихпрорицателя не оправдывалось, они сковывали его по рукам и ногам, бросали наустланные вереском и влекомые быками повозки, а затем сжигали на них. Можнопростить ошибки людей, берущихся судить о вещах, находящихся в пределахчеловеческого разума и способностей, если они сделали все, что в их силах.Но не следует ли карать за невыполнение обещанного и за дерзость обмана тех,кто хвалится необычайными способностями, превосходящими силу человеческогоразумения?
Они ведут войны с народами, обитающими в глубине материка, по тусторону гор, причем на войну они отправляются совершенно нагими, не имеядругого оружия, кроме луков и стрел или деревянных мечей, заостренныхнаподобие железных наконечников наших копий. Поразительно, до чего упорны ихбитвы, которые никогда не заканчиваются иначе, как страшным кровопролитием ипобоищем, ибо ни страх, ни бегство им не известны. Каждый приносит с собой вкачестве трофея голову убитого им врага, которую и подвешивает у входа всвое жилище. С пленными они долгое время обращаются хорошо, предоставляя имвсе удобства, какие те только могут пожелать; но затем владелец пленникаприглашает к себе множество своих друзей и знакомых; обвязав руку пленникаверевкою и крепко зажав конец ее в кулаке, он отходит на несколько шагов,чтобы пленник не мог до него дотянуться, а своему лучшему другу онпредлагает держать пленника за другую руку, обвязав ее веревкою точно также, после чего на глазах всех собравшихся оба они убивают его, нанося ударымечами. Сделав это, они жарят его и все вместе съедают, послав кусочки мясатем из друзей, которые почему-либо не могли явиться. Они делают это, вопрекимнению некоторых, не ради своего насыщения, как делали, например, вдревности скифы, но чтобы осуществить высшую степень мести. И что этодействительно так, доказывается следующим: увидев, что португальцы,вступившие в союз с их врагами, казнят попавших к ним в плен их сородичейпо-иному, а именно зарывая их до пояса в землю и осыпая открытую часть теластрелами, а затем вешая, они решили, что эти люди, явившиеся к ним издругого мира, распространившие среди их соседей знакомство со многиминеведомыми доселе пороками и более изощренные в злодеяниях, чем они, не безоснования, должно быть, применяют такой вид мести, который, очевидно,мучительнее принятого у них, — и вот, они начали отказываться от своегостарого способа и переходить к новому. Меня огорчает не то, что мы замечаемвесь ужас и варварство подобного рода действий, а то, что должным образомоценивая прегрешения этих людей, до такой степени слепы к своим. Я нахожу,что гораздо большее варварство пожирать человека заживо, чем пожирать егомертвым, большее варварство раздирать на части пытками и истязаниями тело,еще полное живых ощущений, поджаривать его на медленном огне, выбрасывать нарастерзание собакам и свиньям (а мы не только читали об этих ужасах, но исовсем недавно были очевидцами их [20], когда это проделывали не сзакосневшими в старинной ненависти врагами, но с соседями, со своимисогражданами, и, что хуже всего, прикрываясь благочестием и религией), чемизжарить человека и съесть его после того, как он умер.
Хрисипп и Зенон, основатели стоической школы, полагали, что нет ничегозазорного в том, чтобы любым способом использовать наш трупы, если в этоместь надобность, и даже питаться ими; именно так поступили наши предки,