могла всмотреться в узор твоей шкурки и по образцу его сделать роскошнуюленту, которую я мог бы подарить моей милой; и пусть твоей красоте, твоимформам будет навсегда отдано предпочтение перед всеми другими змейками».Таков первый куплет и он же припев этой песни. Я достаточно знаком споэзией, чтобы утверждать, что в этой песне не только нет ничеговарварского, но что это самое настоящее анакреонтическое произведение [30].Кстати сказать, их язык очень мягкий, приятный на слух, напоминает своимиокончаниями греческий.
Трое из этих туземцев прибыли в Руан в то самое время, когда тамнаходился король Карл IX [31]. Не подозревая того, как тяжело в будущемотзовется на их покое и счастье знакомство с нашей испорченностью, не ведаятого, что общение с нами навлечет на них гибель, — а я предполагаю, что онауже и в самом деле очень близка, — эти несчастные, увлекшись жаждою новизны,покинули приветливое небо своей милой родины, чтобы посмотреть, чтопредставляет собою наше. Король долго беседовал с ними; им показали, как мыживем, нашу пышность, прекрасный город. После этого кому-то захотелосьузнать, каково их мнение обо всем виденном и что сильнее всего поразило их;они назвали три вещи, из которых я забыл, что именно было третьим, и оченьсожалею об этом; но две первые сохранились у меня в памяти. Они сказали, чтопрежде всего им показалось странным, как это столько больших, бородатыхлюдей, сильных и вооруженных, которых они видели вокруг короля (весьмавозможно, что они говорили о швейцарских гвардейцах), безропотно подчиняютсямальчику и почему они сами не изберут кого-нибудь из своей среды, ктоначальствовал бы над ними; во-вторых, — у них есть та особенность в языке,что они называют людей «половинками» друг друга, — они заметили, что междунами есть люди, обладающие в изобилии всем тем, чем только можно пожелать, вто время как их «половинки», истощенные голодом и нуждой, выпрашиваютмилостыню у их дверей; и они находили странным, как это столь нуждающиеся«половинки» могут терпеть такую несправедливость, — почему они не хватаюттех других за горло и не поджигают их дома.
С одним из этих туземцев я очень долго беседовал, но мой толмач такплохо переводил мои слова, и ему, по причине его тупости, так трудно былоулавливать мои мысли, что я не извлек никакого удовольствия из этогоразговора. На мой вопрос: какие преимущества доставляет ему высокоеположение среди соплеменников (ибо это был вождь и наши матросы называли егокоролем), он ответил: «Идти впереди всех на войну». Когда я просил, сколькоже людей ведет он за собой, он жестом отмерил некоторое пространство, желаяпоказать, что их столько, сколько может здесь поместиться; получалосьпримерно четыре или пять тысяч человек. Наконец, на вопрос, не прекращаетсяли его власть вместе с войной, он ответил, что сохраняет ее и в мирное времяи что заключается она в том, что, когда он посещает подчиненные ему деревни,жители их прокладывают для него сквозь чащу лесов тропинки, по которым онможет пройти с полным удобством.
Все это не так уже плохо. Но помилуйте, они не носят штанов!
Глава XXXIIО том, что судить о божественных предначертаниях следует с величайшею осмотрительностью
Истинным раздольем и лучшим поприщем для обмана является областьнеизвестного. Уже сама необычайность рассказываемого внушает веру в него, и,кроме того, эти рассказы, не подчиняясь обычным законам нашей логики, лишаютнас возможности что-либо им противопоставить. По этой причине, замечаетПлатон, гораздо легче угодить слушателям, говоря о природе богов, чем оприроде людей; ибо невежество слушателей дает полнейший простор инеограниченную свободу для описания таинственного [1].
Поэтому люди ни во что не верят столь твердо, как в то, о чем онименьше всего знают, и никто не разглагольствует с такой самоуверенностью,как сочинители всяких басен — например алхимики, астрологи, предсказатели,хироманты, врачи, id genus omne [2]. Яохотно прибавил бы к их числу, если б осмелился, еще целую кучу народа, аименно присяжных толкователей и угадчиков намерений божьих, которые считаютсвоей обязанностью отыскивать причины всего, что случается, усматривать втайнах воли господней непостижимые побуждения господних деяний; и хотяразнообразие и постоянная несогласованность происходящих событий изаставляют их метаться из стороны в сторону и из одной крайности в другую,они все же не бросают своей игры и той же самой кистью размалевывают все безразбора то в белый, то в черный цвет.
У одного индейского племени есть похвальный обычай: когда им не повезетв какой-нибудь стычке или в сражении, они всей общиной просят за это усолнца, своего бога, прощения, словно они совершили неправедное деяние; ибосвою удачу и неудачу они приписывают божественному разуму, ставя посравнению с ним ни во что свои домыслы и суждения.
Для христианина достаточно верить, что все исходит от бога, приниматьвсе с благодарностью и признанием его неисповедимой божественной мудрости,считать благом все выпавшее на его долю, в каком бы обличий оно ни было емуниспослано. Но я никоим образом не могу примириться с тем, что вижу повсюду,а именно, со стремлением утвердить и подкрепить нашу религию ссылками науспех и процветание наших дел. Наша вера располагает достаточным количествоминых оснований, не нуждаясь в подобного рода ссылках на события; ведьсуществует опасность, что народ, привыкнув к этим, столь соблазнительным ипришедшимся ему по вкусу доводам, когда вдруг случится что-нибудьпротивоположное и ему неприятное, может поколебаться в своей вере. И вот вампример из происходящих ныне у нас религиозных войн. Победители в битве приЛарошлабейле необычайно ликовали по поводу своей удачи и видели в нейдоказательство правоты своего дела. Когда же им довелось испытать пораженияпри Монконтуре и при Жарнаке [3], им, чтобы как-нибудь объяснить своинеудачи, пришлось вспомнить и об отеческих розгах и об отеческих наказаниях.И если бы народ не был всецело у них в руках, он бы сразу почуял, что это тоже самое, что за помол одного мешка брать плату дважды или, дуя себе напальцы, одновременно студить и согревать их. Было бы много лучше сказать емучистую правду. Несколько месяцев тому назад под командованием Дон ХуанаАвстрийского была одержана блестящая морская победа над турками [4]; ногосподу богу не раз бывало угодно допускать также и победы турок надхристианами. Короче говоря, трудно взвешивать на наших весах дела божий,чтобы они не терпели при этом ущерба. И кто пожелал бы придать особый смыслтому, что Арий и близкий к нему по образу мыслей папа Лев, важнейшие главариереси ариан [5], умерли хотя и в разное время, но столь сходной и страннойсмертью (оба они, покинув из-за резей в желудке диспут, внезапно скончалисьв отхожем месте), и, сверх того, особо подчеркнуть обстоятельства и самоеместо, где совершилось это божественное возмездие, — тому я мог бы указать впридачу и на Гелиогабала, который был убит также в нужнике [6]. Но помилуйте! Исвятого Иринея [7] постигла та же самая участь. Господь бог, желая показатьнам, что благо, на которое может надеяться добрый, и зло, которого долженстрашиться злой, не имеют ничего общего с удачами и неудачами мира сего,располагает ими и распределяет их согласно своим тайным предначертаниям,отнимая тем самым у нас возможность пускаться на этот счет в нелепейшиерассуждения. И в дураках остаются те, кто пытается разобраться в этих вещах,опираясь на свой человеческий разум. За каждым удачным ударом у них следует,по меньшей мере, два промаха. Это хорошо показал св. Августин на примересвоих противников. Этот спор решается скорее оружием, чем оружием разума.Нужно довольствоваться тем светом, который солнцу угодно изливать на нассвоими лучами; кто же поднимет взор, чтобы впитать в себя немного большесвета, пусть не сетует, если в наказание за свою дерзость он лишится зрения.Quis hominum potest scire consilium Dei? aut quis poterit cogitare quidvelit dominus? [8].
Глава XXXIIIО том, как ценой жизни убегают от наслаждений
Я убедился в том, что мнения древних, в большинстве случаев, сходятся вследующем: когда в жизни человека больше зла, нежели блага, значит насталчас ему умереть; и еще: сохранять нашу жизнь для мук и терзаний — значитнарушать самые законы природы; о чем и говорят приводимые ниже древниеизречения:
Η ζην αλύπως, ηθανεινευδαιμόνως.
Καλόνθνησκειν οιςυβριν το ζηνφέρει.
Κρεισσον τό μηζην εστίν ηζην αθλίως. [1]
Но доводить презрение к смерти до такой степени, чтобы использовать еев качестве средства избавиться от почестей, богатства, высокого положения идругих преимуществ и благ, которые мы называем счастьем, возлагать на нашразум еще и это новое бремя, как будто ему и без того не пришлось достаточнопотрудиться, чтобы убедить нас отказаться от них, — ни таких советов, ниупоминания о действительных случаях подобного рода я не встречал, пока мнеслучайно не попал в руки следующий отрывок из Сенеки. Обращаясь к Луцилию,человеку весьма могущественному и имевшему большое влияние на императора, ссоветом сменить свою роскошную и исполненную наслаждений жизнь и суетностьсвета на тихое и уединенное существование, заполненное философскимиразмышлениями, и, зная о том, что Луцилий ссылается на связанные с этимнекоторые трудности, Сенека говорит: «Я держусь того мнения, что тебе