чтобы уйти из мира, рассматривая его как нечто, находящееся вне тебя;названные же мною авторы делают это только наполовину. Они задумываются надтем, что будет, когда их самих больше не будет; но тут получается забавноепротиворечие, ибо плоды своих намерений они рассчитывают пожать в этом мире,однако лишь тогда, когда они сами будут уже за его пределами. Гораздо болеездравыми представляются мне соображения тех, кто ищет уединения изблагочестия, поддерживая в себе мужество верой в будущую жизнь, котораяпринесет им осуществление обещанного нам богом. Они отдают себя богу,существу бесконечному и в благости и в могуществе; и перед душой открываетсянеобозримый простор для осуществления ее чаяний. И болезни и страданияприносят им пользу, ибо через них они добывают себе вечное здоровье и вечноенаслаждение; и даже смерть представляется им желанною, ибо она — переход кэтому совершенному состоянию. Суровость их дисциплины благодаря привычкевскоре перестает казаться им тягостной, их плотские вожделения, будучиподавляемы, успокаиваются и замирают, ибо они поддерживаются в насисключительно тем, что мы беспрепятственно удовлетворяем их. Этаединственная их цель, — блаженная и бессмертная жизнь — и в самом делезаслуживает того, чтобы отказаться ради нее от радостей и утех нашегобренного существования. И кто может зажечь в своей душе пламя этой живойверы, а также надежды, по-настоящему и навсегда, тот создает себе и впустыне жизнь, полную наслаждений и радостей, превышающих все, чего можнодостигнуть при всяком ином образе жизни.
Итак, ни цель, ни средства, которые предлагает Плиний, не удовлетворяютменя; следуя ему, мы лишь попадаем из огня да в полымя. Эти книжные занятиястоль же обременительны, как все прочее, и столь же вредны для здоровья,которое должно быть главной нашей заботой. И никоим образом нельзядопускать, чтобы удовольствие, доставляемое нашими занятиями, затмило всеостальное: ведь это то самое удовольствие, которое губит жадного хозяина,стяжателя, сладострастника и честолюбца. Мудрецы затратили немало усилий,чтобы предостеречь нас от ловушек наших страстей и научить отличатьистинные, полновесные удовольствия от таких, к которым примешиваются заботыи которые омрачены ими. Ибо большинство удовольствий, по их словам, щекочети увлекает нас лишь для того, чтобы задушить до смерти, как это делали теразбойники, которых египтяне называли филетами. И если бы головная больначинала нас мучить раньше опьянения, мы остерегались бы пить через меру. Нонаслаждение, чтобы нас обмануть, идет впереди, прикрывая собой своихспутников. Книги приятны, но если, погрузившись в них, мы утрачиваем, вконце концов, здоровье и бодрость — самое ценное достояние наше, — то нелучше ли оставить и их. Я принадлежу к числу тех, кто считает, что польза отних не может возместить эту потерю. Подобно тому как люди, ослабленныедлительным недомоганием, отдают себя в конце концов в руки врачей исоглашаются подчинить свою жизнь некоторым предписанным ими правилам,которые и стараются не преступать, так и тому, кто усталый и разочарованный,покидает людей, надлежит устроить для себя жизнь согласно правилам разума,упорядочить ее и соразмерить, предварительно все обдумав. Он долженраспрощаться с любым видом труда, каков бы он ни был; и, вообще, он долженостерегаться страстей, нарушающих наш телесный и душевный покой; он долженизбрать для себя тот путь, который ему больше всего по душе:
Unusquisque sua noverit ire via [26].
Занимаетесь ли вы хозяйством, науками, охотой или чем-либо иным, выдолжны отдаваться этому не дальше предела, где кончается удовольствие;берегитесь увлечься и устремиться вперед, туда, где к удовольствиюпримешивается усилие. Нужно предаваться занятиям и заботам лишь настолько,насколько это необходимо, чтобы сохранять бодрость и обезопасить себя отнеприятностей, порождаемых противоположною крайностью, а именно, вялым исонным бездельем. Есть науки бесплодные и бесполезные, и большинство из нихсоздано ради житейской суеты; их следует предоставить тем, кто занятмирскими делами. Что до меня, то я люблю лишь развлекательные и легкие книгилибо те, которые возбуждают мое любопытство, либо те, которые утешают меняили советуют, как упорядочить мою жизнь и мою смерть:
tacitum silvas inter reptare salubres
Curantem quidquld dignum sapiente bonoque est. [27]
Люди более мудрые, обладая душою мужественной и сильной, способнысохранять душевное спокойствие, независимо от всего прочего. Но так как душау меня самая обыкновенная, мне приходится поддерживать ее телеснымиудовольствиями; и поскольку возраст отнимает у меня те из них, которые былимне больше всего по вкусу, я приучаю себя острее воспринимать другие, болеесоответствующие этой новой поре моей жизни. Нужно вцепиться и зубами икогтями в те удовольствия жизни, которые годы вырывают у нас одно за другим:
carpamus dulcia: nostrum est
Quod vivis: cinis et manes et fabula fies. [28]
Что до славы, предлагаемой нам Цицероном и Плинием в качестве нашейцели, то я очень далек от подобных стремлений. Честолюбие несовместимо суединением. Слава и покой не могут ужиться под одной крышей. Сколько я вижу,оба названных мною писателя унесли из житейской толчеи только руки да ноги;душой же и помыслами они погрязли в ней еще глубже, чем когда-либо прежде:
Tun, vetule, auriculis alienis colligis escas? [29]
Они всего-навсего лишь отступили немного назад, чтобы прыгнуть дальше илучше, чтобы, напрягшись, как следует, рвануться в самую гущу толпы. Хотитеубедиться, насколько легковесны их рассуждения? Сопоставим мнения двухфилософов [30],принадлежащих к совершенно различным школам и пишущих, один —Идоменею, другой — Луцилию, их друзьям, убеждая их отказаться от дел ипочестей и уединиться от мира. Вы жили, говорят они, до этого времени,плавая и носясь по волнам, — так доберитесь, наконец, до гавани, чтобы тамумереть. Всю свою жизнь они отдали свету — проведите остаток ее в тени.Невозможно отрешиться от дел, не отрешившись от их плодов; по этой причинеоставьте заботу о своем имени и о славе. Есть опасность, что блеск вашихбылых деяний осеняет вас слишком ярким ореолом и не покинет вас и в вашемубежище. Откажитесь вместе со всеми прочими наслаждениями и от того, котороевы испытываете, когда вас одобряют другие; а что касается ваших знаний иваших талантов, то не тревожьтесь о них; они не утратят своего значенияоттого, что вы сами сделаетесь более достойными их. Вспомните человека,который на вопрос, зачем он тратит столько усилий, постигая искусство,недоступное большинству людей, ответил: «С меня довольно очень немногих, сменя довольно и одного, с меня довольно, если даже не будет ни одного». Онговорил сущую правду. Вы и хотя бы еще один из ваших друзей — это уже целыйтеатр для вас обоих, и даже вы один — театр для себя самого. Пусть целыйнарод будет для нас «одним» и этот «один» — целым народом. Желание извлечьславу из своей праздности и своего затворничества — это суетное тщеславие.Нужно поступать так, как поступают дикие звери, заметающие следы у входа всвою берлогу. Вам не следует больше стремиться к тому, чтобы о вас говорилвесь мир; достаточно и того, чтобы вы сами могли говорить с собой о себе.Удалитесь в себя, но позаботьтесь сначала о том, чтобы сделать этоподобающим образом; было бы безумием довериться себе, если вы не умеетесобою управлять. Можно ошибаться в уединении так же, как и в обществеподобных себе. Пока вы не сделаетесь таким, перед которым не посмеетеотступиться, и пока не будете внушать себе самому почтение и легкий трепет, — observentur species honestae animo [31], — помните всегда о Катоне, Фокионе [32] иАристиде, в присутствии которых даже безумцы старались скрыть своизаблуждения, и изберите их судьями всех своих помыслов; если эти последниепойдут по кривому пути, уважение к названным героям возвратит вас направильный путь. Они поддержат вас на нем, они помогут вам довольствоватьсясамим собой, ничего не заимствовать ни у кого, кроме как у самого себя,сосредоточить и укрепить свою душу на определенных и строго ограниченныхразмышлениях, таких, где она сможет находить для себя усладу и, познав,наконец, истинные блага, наслаждение которыми усиливается по мере познанияих, удовольствоваться всем этим, не желая ни продления жизни, ниувековечения своего имени. Вот совет истинной и бесхитростной философии, ане болтливой и показной, как у первых двух упомянутых мной мыслителей.
Глава XLРассуждение о Цицероне
Вот еще одна черта, полезная для сравнения двух этих пар. ПроизведенияЦицерона и Плиния (на мой взгляд очень мало походившего по складу ума насвоего дядю) представляют собой бесконечный ряд свидетельств о чрезмерномчестолюбии их авторов. Между прочим, всем известно, что они добивались отисториков своего времени, чтобы те не забывали их в своих произведениях.Судьба же, словно в насмешку, донесла до нашего времени сведения об этихдомогательствах, а самые повествования давным-давно предала забвению. Но чтопереходит все пределы душевной низости в людях, занимавших такое положение,так это стремление приобрести высшую славу болтовней и краснобайством,доходящее до того, что для этой цели они пользовались даже своими частнымиписьмами к друзьям, причем и в тех случаях, когда письмо своевременно небыло отправлено, они все же предавали его гласности с тем достойнымизвинением, что не хотели, мол, даром потерять затраченный труд и часы