лет, от военной повинности; Август еще снизил этот срок до сорока пяти лет.Мне же кажется, что нет особых оснований отпускать людей на покой ранеепятидесяти пяти — шестидесяти лет. Мое мнение таково, что в интересахобщества — дать нам возможность как можно дольше исправлять занимаемые намидолжности, но я считаю, с другой стороны, что нам следует открывать к нимдоступ раньше. Сам Август девятнадцати лет решал судьбы мира, а в то жевремя он издает указ, что надо достигнуть тридцати лет, чтобы решать вопросо том, где установить какой-нибудь сточный желоб.
Я же считаю, что к двадцати годам душа человека вполне созревает, как идолжно быть, и что она раскрывает уже все свои возможности, Если до этоговозраста душа человеческая не выказала с полной очевидностью своих сил, тоона уже никогда этого не сделает. Именно к этому сроку наши природныекачества и добродетели должны проявить себя с полной силой и красотой или жеони никогда не проявят себя:
Раз шип не острый с первых дней,
Потом не станет он острей, —
говорят в Дофине.
Из всех известных мне прекрасных деяний человеческих, каковы бы они нибыли, гораздо больше, насколько мне кажется, совершалось до тридцатилетнеговозраста, чем позднее. Так было в древности, так и в наше время, и часто вжизни одного и того же человека: ведь это с полной уверенностью можносказать о Ганнибале и о его великом противнике Сципионе. Добрая половина ихжизни была прожита за счет славы, которую они стяжали в молодости: позже онитоже были великими людьми, но лишь по сравнению с другими, а не с самимисобой. Что до меня, то я с полной уверенностью могу сказать, что с этоговозраста мой дух и мое тело больше утратили, чем приобрели, больше двигалисьназад, чем вперед. Возможно, что у тех, кто умеет хорошо использовать своевремя, знание и опыт растут вместе с жизнью, но подвижность, быстрота,стойкость и другие душевные качества, непосредственно принадлежащие нашемусуществу, более важные и основные, слабеют и увядают:
ubi iam validis quassatum eat viribus aevi
Corpus, et obtusis ceciderunt viribus artus,
Claudicat ingenium, delirat linguaque mensque. [2]
Иногда первым уступает старости тело, иногда душа. Я видел достаточнопримеров, когда мозг ослабевал раньше, чем желудок или ноги. И это зло темопаснее, что оно менее заметно для страдающего и проявляется не так открыто.Вот почему я и сетую не на то, что законы слишком долго не освобождают насот дел и обязанностей, а на то, что они слишком поздно допускают нас к ним.Мне кажется, что, принимая во внимание бренность нашей жизни и все теестественные и обычные подводные камни, которые она встречает на своем пути,не следовало бы придавать такое большое значение происхождению и уделятьстолько времени обучению праздности.
Книга вторая
Глава IО непостоянстве наших поступков
Величайшая трудность для тех, кто занимается изучением человеческихпоступков, состоит в том, чтобы примирить их между собой и дать им единоеобъяснение, ибо обычно наши действия так резко противоречат друг другу, чтокажется невероятным, чтобы они исходили из одного и того же источника. МарийМладший [1] в одних случаях выступал как сын Марса, в других — как сынВенеры. Папа Бонифаций VIII [2], как говорят, вступая на папский престол,вел себя лисой, став папой, выказал себя львом, а умер как собака. А ктоповерит, что Нерон [3] — это подлинное воплощение человеческой жестокости, —когда ему дали подписать, как полагалось, смертный приговор одномупреступнику, воскликнул: «Как бы я хотел не уметь писать!» — так у негосжалось сердце при мысли осудить человека на смерть. Подобных примероввеликое множество, и каждый из нас может привести их сколько угодно; поэтомумне кажется странным, когда разумные люди пытаются иногда мерить всечеловеческие поступки одним аршином, между тем как непостоянствопредставляется мне самым обычным и явным недостатком нашей природы,свидетельством может служить известный стих насмешника Публилия:
Malum consilium est, quod mutari non potest. [4]
Есть некоторое основание составлять себе суждение о человеке понаиболее обычным для него чертам поведения в жизни; но, принимая во вниманиеестественное непостоянство наших обычаев и взглядов, мне часто казалось, чтонапрасно даже лучшие авторы упорствуют, стараясь представить нас постояннымии устойчивыми. Они создают некий обобщенный образ и, исходя затем из него,подгоняют под него и истолковывают все поступки данного лица, а когда егопоступки не укладываются в эти рамки, они отмечают все отступления от них. САвгустом [5], однако, у них дело не вышло, ибо у этого человека было такоеявное неожиданное и постоянное сочетание самых разнообразных поступков втечение всей его жизни, что даже самые смелые судьи вынуждены были признатьего лишенным цельности, неодинаковым и неопределенным. Мне труднее всегопредставить себе в людях постоянство и легче всего — непостоянство. Чащевсего окажется прав в своих суждениях тот, кто вникнет во все детали иразберет один за другим каждый поступок.
На протяжении всей древней истории не найдешь и десятка людей, которыеподчинили бы свою жизнь определенному и установленному плану, что являетсяглавной целью мудрости. Ибо, как говорит один древний автор [6], еслипожелать выразить единым словом и свести к одному все правила нашей жизни,то придется сказать, что мудрость — это «всегда желать и всегда не желатьтой же самой вещи». «Я не считаю нужным, — говорил он, — прибавлять к этому:лишь бы желание это было справедливым, так как, если бы оно не было таковым,оно не могло бы быть всегда одним и тем же». Действительно, я давноубедился, что порок есть не что иное, как нарушение порядка и отсутствиемеры, и, следовательно, исключает постоянство. Передают, будто Демосфенговорил [7], что «началом всякой добродетели является взвешивание иразмышление, а конечной целью и увенчанием ее — постоянство». Если бы мывыбирали определенный путь по зрелом размышлении, то мы выбрали бынаилучший, но никто не думает об этом:
Quod petiit spernit; repetit, quod nuper omisit;
Aestuat, et vitae disconvenit ordine toto. [8]
Мы обычно следуем за нашими склонностями направо и налево, вверх ивниз, туда, куда влечет нас вихрь случайностей. Мы думаем о том, чего мыхотим, лишь в тот момент, когда мы этого хотим, и меняемся, как то животное,которое принимает окраску тех мест, где оно обитает. Мы отвергаем только чтопринятое решение, потом опять возвращаемся к оставленному пути; это какое-тонепрерывное колебание и непостоянство:
Ducimur, ut nervis alienis mobile lignum. [9]
Мы не идем — нас несет, подобно предметам, подхваченным течением реки, — то плавно, то стремительно, в зависимости от того, спокойна она илибурлива:
nonne videmus
Quid sibi quisque velit nescire, et quaerere semper
Commutare locum, quasi onus deponere possit. [10]
Каждый день нам на ум приходит нечто новое, и наши настроения меняютсявместе с течением времени:
Tales sunt hominum mentes, quali pater ipse
Iuppiter auctifero lustravit lumine terras. [11]
Мы колеблемся между различными планами: в наших желаниях никогда нетпостоянства, нет свободы, нет ничего безусловного. В жизни того, ктопредписал бы себе и установил бы для себя в душе определенные законы иопределенное поведение, должно было бы наблюдаться единство нравов, порядоки неукоснительное подчинение одних вещей другим.
Эмпедокл [12] обратил внимание на одну странность в характереагригентцев: они предавались наслаждениям так, как если бы им предстоялозавтра умереть, и в то же время строили такие дома, как если бы импредстояло жить вечно.
Судить о некоторых людях очень легко. Взять, к примеру, Катона Младшего [13]: тут тронь одну клавишу — и уже знаешь весь инструмент; тут гармониясогласованных звуков, которая никогда не изменяет себе. А что до нас самих,тут все наоборот: сколько поступков, столько же требуется и суждений окаждом из них. На мой взгляд, вернее всего было бы объяснять наши поступкиокружающей средой, не вдаваясь в тщательное расследование причин и не выводяотсюда других умозаключений.
Во время неурядиц в нашем несчастном отечестве случилось, как мнепередавали, что одна девушка, жившая неподалеку от меня, выбросилась изокна, чтобы спастись от насилия со стороны мерзавца солдата, ее постояльца;она не убилась при падении и, чтобы довести свое намерение до конца, хотелаперерезать себе горло, но ей помешали сделать это, хотя она и успелаосновательно себя поранить. Она потом призналась, что солдат еще толькоосаждал ее просьбами, уговорами и посулами, но она опасалась, что онприбегнет к насилию. И вот, как результат этого — ее крики, все ееповедение, кровь, пролитая в доказательство ее добродетели, — ни дать, ни