приближавшихся к его дому; потом с мечом в руке яростно кинулся в самую гущуврагов, которыми был тотчас же окружен и изрублен в куски; так он спас себяот рабства, избавив сначала от него своих близких.
Еврейские матери, совершив, несмотря на преследования, обрезание своимсыновьям, настолько страшились гнева Антиоха, что сами лишали себя жизни [37]. Мне рассказывали про некоего знатного человека, что, когда он былпосажен в одну из наших тюрем, его родители, узнав, что он наверняка будетосужден на казнь, желая избежать такой постыдной смерти, подослали к немусвященника, внушившего ему, что наилучшим для него средством избавлениябудет отдаться под покровительство того или иного святого, принесяопределенный обет, после чего он в течение недели не должен притрагиваться кпище, какую бы слабость ни чувствовал. Узник поверил священнику и уморилсебя голодом, избавив себя этим и от опасности, и от жизни. Скрибония,советуя своему племяннику Либону лучше лишить себя жизни, чем ждатьприговора суда, убеждала его, что оставаться в живых для того, чтобы черезтри-четыре дня отдать свою жизнь тем, кто возьмет ее, в сущности то же, чтоделать за другого его дело, и что это означает оказывать услугу врагам,сохраняя свою кровь, чтобы она послужила им добычей [38].
В Библии мы читаем, что гонитель истинной веры Никанор повелел своимприспешникам схватить доброго старца Разиса, прозванного за свою добродетельотцом иудеев. И вот когда этот добрый муж увидел, что дело принимает дурнойоборот, что ворота его двора подожжены и враги готовятся схватить его, он,решив, что лучше умереть доблестной смертью, чем отдаться в руки этихзлодеев и позволить всячески унижать себя и позорить, пронзил себя мечом. Ноот поспешности он нанес себе лишь легкую рану, и тогда, взбежав на стену, онбросился с нее вниз головой на толпу своих гонителей, которая расступиласьтак, что образовалась пустота, куда он и упал, почти размозжив себе голову.Однако, чувствуя, что он еще жив, и пылая яростью, он, несмотря на лившуюсяиз него кровь и тяжкие раны, поднялся на ноги и пробежал, расталкивая толпу,к крутой и отвесной скале. Здесь, собрав последние силы, он сквозь глубокуюрану вырвал у себя кишки и, скомкав и разорвав их руками, швырнул их своимгонителям, призывая на их головы божью кару [39].
Из насилий, чинимых над совестью, наиболее следует избегать, на мойвзгляд, тех, которые наносятся женской чести, тем более, что в таких случаяхстрадающая сторона неизбежным образом также испытывает известное физическоенаслаждение, в силу чего сопротивление ослабевает, я получается, что насилиеотчасти порождает ответное желание. Пелагея и Софрония — обеканонизированные святые — покончили с собой: Пелагея, спасаясь от несколькихсолдат, вместе с матерью и сестрами бросилась в реку и утонула, Софрония жетоже лишила себя жизни, чтобы избежать насилия со стороны императораМаксенция [40]. История церкви знает много подобных примеров и чтит именатех благочестивых особ, которые шли на смерть, чтобы охранить себя отнасилий над их совестью.
К нашей чести в будущих веках окажется, пожалуй, то, что один ученыйавтор наших дней, притом парижанин [41], всячески старается внушить нашимдамам, что лучше пойти на все, что угодно, только не принимать рокового,вызванного отчаянием, решения покончить жизнь с собой. Жаль, что емуосталось неизвестным одно острое словцо, которое могло бы усилить егодоводы. Одна женщина в Тулузе, прошедшая через руки многих солдат, послеговорила: «Слава богу, хоть раз в жизни я досыта насладилась, не согрешив».
Эти жестокости действительно не вяжутся с кротким нравом французскогонарода, и мы видим, что со времени этого забавного признания положение делвесьма улучшилось; с нас достаточно, чтобы наши дамы, следуя заветупрямодушного Маро [42], позволяли все, что угодно, но говорили при этом:«Нет, нет, ни за что!»
История полна примеров, когда люди всякими способами меняли несноснуюжизнь на смерть.
Луций Арунций [43] покончил с собой, чтобы уйти разом, как онвыразился, и от прошедшего, и от грядущего.
Гранин Сильван и Стаций Проксим [44], получив помилование от Нерона,все же лишили себя жизни — то ли потому, что не захотели жить по милоститакого злодея, то ли для того, чтобы над ними не висела угроза вновьзависеть от его помилования: ведь он был подозрителен и беспрестанно осыпалобвинениями знатных лиц.
Спаргаписес [45], сын царицы Томирис, попав в плен к Киру,воспользовался первой же милостью Кира, приказавшего освободить его от оков,и лишил себя жизни, так как он счел, что наилучшим применением свободы будетвыместить на себе позор своего пленения.
Богу, наместник царя Ксеркса в Эйоне, осажденный афинской армией подпредводительством Кимона, отверг предложение вернуться целым и невредимым совсем своим имуществом в Азию, так как не хотел примириться с потерей всеготого, что было ему доверено Ксерксом. Он защищал поэтому свой город допоследней крайности, но, когда в крепости кончились съестные припасы, онприказал бросить в реку Стримон все золото и ценности, которыми враг мог быувеличить свою добычу. Затем он велел соорудить большой костер и, умертвивжен, детей, наложниц и слуг, бросил их в огонь, а после сам кинулся в пламя [46].
Индусский сановник Нинахтон, прослышав о намерении португальскоговице-короля отрешить его без всякой видимой причины от занимаемого им вМалакке поста и передать его царю Кампара, принял следующее решение. Онприказал построить длинный, но не очень широкий помост, укрепленный настолбах, и роскошно украсить его цветами, расставив курильницы сблаговониями. Облачившись затем в одеяние из золотой ткани, усыпанноедрагоценными камнями, он вышел на улицу и взошел по ступеням на помост, вглубине которого был зажжен костер из ароматических деревьев. Народ стекалсяк помосту, чтобы посмотреть, для чего делаются эти необычные приготовления.Тогда Нинахтон запальчиво и с негодующим видом стал рассказывать о том, чемему обязаны португальцы, как преданно он служил им, как часто он с оружием вруках доказывал, что честь ему куда дороже жизни, но что сейчас он не можетне подумать о себе, и так как у него нет средств бороться противоскорбления, которое ему хотят нанести, то его доблесть велит ему по крайнеймере не покориться духом и сделать так, чтобы в народе сложилась молва о еготоржестве над недостойными его людьми. Сказав это, он бросился в огонь [47].
Секстилия [48], жена Сквара, и Паксея, жена Лабеона, желая придать духусвоим мужьям и избавить их от грозившей им опасности, которая им обеим вовсене угрожала и тревожила их только из любви к мужьям, предложили добровольнопожертвовать своей жизнью, чтобы в том безвыходном положении, в каковомоказались их мужья, послужить им примером и разделить их участь. То жесамое, что эти женщины совершили для своих мужей, сделал и Кокцей Нерва [49]для блага отечества, хотя и с меньшей пользой, но побуждаемый столь жесильной любовью. У этого выдающегося законоведа, наслаждавшегося цветущимздоровьем, богатством, славой и доверием императора, не было никаких другихоснований лишить себя жизни, кроме удручавшего его положения дел в егоотечестве. Но нет ничего благороднее той смерти, на которую обрекла себяжена приближенного Августа, Фульвия. До Августа дошло, что Фульвийпроговорился о важной тайне, которую он ему доверил, и, когда Фульвийоднажды утром пришел к нему, Август встретил его весьма неласково. Фульвийвернулся домой в отчаянии и дрожащим голосом рассказал жене, в какую беду онпопал, добавив, что он решил покончить с собой. «Ты поступишь совершенноправильно, — ответила она ему смело, — ведь ты много раз убеждался в моейболтливости и все же не таился от меня. Позволь мне только покончить с собойпервой». И без лишних слов она пронзила себя мечом.
Вибий Вирий [50], потеряв надежду на спасение своего родного города,осажденного римлянами, и не рассчитывая на милость с их стороны, напоследнем собрании городского сената, изложив все свои доводы и соображенияна этот счет, заключил свою речь выводом, что лучше всего им будет покончитьс собою своими собственными руками и так спастись от ожидавшей их участи.«Враги проникнутся к нам уважением, — сказал он, — и Ганнибал узнает, какихпреданных сторонников он бросил на произвол судьбы». После этого онпригласил всех, согласных с его мнением, на пиршество, уже приготовленное вего доме, с тем, что, когда они насытятся яствами и напитками, они все такжехлебнут из той чаши, которую ему поднесут. «В ней будет напиток, — заявилон, — который избавит наше тело от мук, душу от позора, а глаза и уши отвсех тех мерзостей, которые жестокие и разъяренные победители творят спобежденными. Я распорядился, и держу наготове людей, которые бросят нашибездыханные тела в костер, разложенный перед моим домом». Многие одобрилиэто смелое решение, но лишь немногие последовали ему. Двадцать семьсенаторов пошли за Вибием в его дом и, попытавшись утопить свое горе в вине,закончили пир условленным смертельным угощением. Посетовав вместе надгорькой участью родного города, они обнялись, после чего некоторые из нихразошлись по домам, другие же остались у Вибия, чтобы быть похороненнымивместе с ним в приготовленном перед его домом костре. Но смерть их оказалась