[6]. Такое воспитание получил я сам.Рассказывают, что в раннем детстве меня всего два раза высекли, и то лишьслегка. Своих детей я воспитывал в том же духе; к несчастью, все они умиралив младенческом возрасте; этой участи счастливо избежала лишь только дочь мояЛеонор [7], к которой до шестилетнего возраста и позднее никогда неприменялось никаких других наказаний за ее детские провинности, кромесловесных внушений, да и то всегда очень мягких (что вполне отвечалоснисходительности ее матери). И если бы даже мои намерения в отношениивоспитания и не оправдали себя на деле, это можно было бы объяснить многимипричинами, не опорочивая моего метода воспитания, который правилен иестественен. С мальчиками в этом отношении я рекомендовал бы быть особенносдержанными, ибо они еще в меньшей мере созданы для подчинения ипредназначены к известной независимости; я поэтому постарался бы развить вних пристрастие к прямоте и непосредственности. Между тем от розог я невидел никаких других результатов, кроме того, что дети становятся от нихтолько более трусливыми и лукаво упрямыми.
Если мы хотим, чтобы наши дети любили нас, если мы хотим лишить ихповода желать нашей смерти (хотя никакой вообще повод для такого ужасногоположения нельзя считать законным и простительным — nullum scelus rationemhabet [8]), то нам следует разумно сделать для них все, что в нашей власти. Поэтомунам не следует жениться очень рано, дабы не получалось, что наш возрасточень близок к возрасту наших детей, так как это обстоятельство создает длянас большие неудобства. Я особенно имею в виду наше дворянство, котороеведет праздную жизнь и живет, как выражаются, только своими рентами, ибо втех семьях, где средства к существованию добываются трудом, наличие большогочисла детей облегчает ведение хозяйства, так как оно означает наличиедополнительного числа рабочих рук или орудий.
Я женился, когда мне было тридцать три года, и поддерживаюприписываемое Аристотелю мнение [9], что жениться следует в тридцать пятьлет. Платон требует [10], чтобы женились не ранее тридцати лет, но он прав,когда смеется на теми, кто вступает в брак после пятидесяти лет, и считает,что потомство таких людей не пригодно к жизни.
Фалес [11] установил в этом вопросе наиболее правильные границы. Когдаон был очень молод и мать убеждала его жениться, он отвечал ей, что еще непришло время, а состарившись, заявлял, что уже поздно. Следует отказыватьсяот всяких несвоевременных действий.
Древние галлы считали весьма предосудительным иметь сношения сженщиной, не достигнув двадцатилетнего возраста, и настойчиво советовалимужчинам, готовившимся к военному поприщу, по возможности дольше сохранятьдевственность, ибо близость с женщинами ослабляет мужество [12].
Ма hor congiunto à giovinetta sposa,
Lieto homai de’figli, era invilito
Ne gli affetti di padre e di marito. [13]
Из истории Греции мы знаем, что Икк Тарентский, Крисон, Астил, Диопомпи другие, желая сохранить свои силы нерастраченными для олимпийских игр,гимнастических и других состязаний, воздерживались во время подготовки к нимот всяких любовных дел [14].
Султан Туниса Мулей Гасан [15], которого император Карл V восстановилна троне, не смог простить своему отцу даже после его смерти егонепрестанных похождений с женщинами и называл его бабой, плодящей детей.
В некоторых областях Америки, завоеванных испанцами, мужчинамзапрещалось жениться ранее сорокалетнего возраста, женщинам же разрешалосьуже в десять лет вступать в брак [16]. Тридцатипятилетнему дворянину еще невремя уступать место своему двадцатилетнему сыну: это возраст, когда он ещесам может участвовать в военных походах и являться ко двору своего государя.Ему самому нужны для этого деньги; он, разумеется, должен уделять часть изних детям, но такую лишь, чтобы это не стесняло его самого. Это положениеправильно отражает тот ответ, который обычно на устах у отцов и которыйгласит: «Я не хочу раздеваться раньше, чем мне придется лечь спать».
Но отец, отягощенный годами и болезнями, лишенный из-за своих немощей истарости возможности занимать свое место в обществе, поступает несправедливопо отношению к своим детям, продолжая бесплодно оберегать свои богатства.Если он умен, то вполне уместно, чтобы у него явилось желание раздетьсяпрежде, чем лечь спать, — раздеться не до рубашки, а вплоть до очень теплогохалата; все же остальные роскошества, которые ему уже не по зубам, он долженс готовностью раздать тем, кому они должны по закону природы принадлежать.Вполне естественно, чтобы он предоставил детям пользоваться ими, посколькуприрода лишает его самого этой возможности; иначе здесь проявится злая воляи зависть. Лучшим из поступков императора Карла V было умение признать (попримеру некоторых древних мужей под стать ему), что разум повелевает намраздеться, если наше платье отягощает нас и мешает нам, и что следует лечь,если ноги нас больше не держат. Почувствовав, что он не в силах больше вестидела с прежней твердостью и силой, он отказался от своих богатств, почестейи власти в пользу сына [17].
Solve senescentem mature sanus equum, ne
Peccet ad extremum ridendus, et ilia ducat. [18]
Это неумение вовремя остановиться и ощутить ту разительную перемену,которая с возрастом естественно происходит в нашем теле и в нашей душе(причем, на мой взгляд, эта перемена в одинаковой мере относится и к телу, ик душе, а возможно, что к душе даже больше), погубило славу многих великихлюдей. Я видел на своем веку и близко знавал весьма выдающихся людей, укоторых на моих глазах поразительным образом угасали былые качества, послухам, отличавшие их в их лучшие годы. Я предпочел бы, чтобы они, ради ихсобственной чести, удалились на покой и отказались от тех государственных ивоенных постов, которые стали им не по плечу. Я когда-то, как свой человек,бывал в доме одного дворянина-вдовца, очень старого, но еще бодрого. У негобыло несколько дочерей на выданье и сын, которому пришло время показыватьсяв свет, что было связано с множеством расходов и с посещениями разныхпосторонних людей, бывавших в отеческом доме. Все это вызывалонеудовольствие отца, не столько по причине лишних расходов, сколько потому,что ввиду своего преклонного возраста он усвоил образ жизни, глубокоотличный от нашего. Однажды я довольно смело, как обычно с ним говорил,заявил ему, что ему следовало бы освободить для нас место, что лучше емубыло бы предоставить сыну главный дом (ибо только он один был хорошорасположен и обставлен), а самому устроиться в одном из соседних егопоместий, где никто не будет нарушать его покоя, так как иначе он не сможетизбавиться от тех неудобств, которые связаны с образом жизни его детей. Онпоследовал моему совету и остался доволен.
Я не хочу, однако, этим сказать, что нельзя взять назад уступленныхдетям прав. Я предоставил бы детям (и в ближайшем будущем намерен сам такпоступить) возможность пользоваться моим домом и моими поместьями, но справом отказать им в этом, если они дадут к тому повод. Я предоставил бы импользование всем моим имуществом, когда это стало бы для меняобременительным; но общее управление им я сохранил бы за собой в той мере, вкакой мне было бы это желательно, так как я всегда считал, что длясостарившегося отца должно быть большой радостью самому ввести своих детей вуправление своими делами и иметь возможность, пока он жив, проверять ихдействия, давать им советы и наставления на основании своего опыта; большойрадостью должно быть для него иметь возможность самому поддерживатьблагополучие своего дома, перешедшего в руки его преемников, и укрепитьсятаким образом в надеждах, которые он может возлагать на них в будущем.Поэтому я не стал бы сторониться их общества, а, наоборот, хотел бынаходиться около них и наслаждаться — в той мере, в какой мне это позволилбы мой возраст, — их радостями и их увеселениями. Если бы даже я не жилобщей с ними жизнью (так как в этом случае я омрачал бы их общество печалямимоего возраста и моих болезней, а кроме того, меня это вынудило бы нарушитьмой новый образ жизни), я бы, по крайней мере, постарался жить около них вкакой-нибудь части моего дома, не в самой парадной, но в наиболее удобной. Яне хотел бы повторить того, что мне пришлось видеть несколько лет назад напримере декана монастыря св. Илария в Пуатье; подавленный тяжелоймеланхолией, он жил таким отшельником, что перед тем, как я вошел в егокомнату, он двадцать два года ни разу не выходил из нее, и, несмотря на это,был в полном здравии, не считая того, что изредка страдал желудком. Оченьнеохотно разрешал он кому-нибудь хоть раз в неделю его проведать и всегдасидел взаперти, в полном одиночестве. Только раз в день к нему входил слуга,приносивший пищу, после чего сразу же уходил. Все его занятия состояли втом, что он расхаживал по комнате или читал какую-нибудь книгу — ибо он былне чужд литературе, — твердо решив так и окончить свою жизнь, что с ним вскором времени и случилось.
Я бы попытался в сердечных беседах внушить моим детям искреннюю дружбуи неподдельную любовь к себе, чего нетрудно добиться, когда имеешь дело сдобрым существом; если же они подобны диким зверям (а таких детей в наш вектьма-тьмущая), их надо ненавидеть и бежать от них. Мне не нравится обычай