своему усмотрению. Я знал одного сеньора, из числа виднейших служителейкороны, который должен был получить в наследство ренту более чем в пятьдесяттысяч экю, а умер в нужде и обремененный долгами на шестом десятке, междутем как его совсем уже дряхлая мать пользовалась всем состоянием, ибо таковобыло распоряжение его отца, прожившего около восьмидесяти лет. Такоеотношение к детям отнюдь не кажется мне разумным.
Я нахожу неразумным, когда человек, дела которого идут хорошо, ищетсебе жену с большим приданым: деньги со стороны всегда приносят в семьюбеду. Мои предки обычно придерживались этого правила и я со своей сторонытакже последовал ему. Но те, кто не советуют нам жениться на богатыхневестах, ссылаясь на то, что с ними труднее иметь дело и что они менеепризнательны, ошибаются и упускают некое реальное благо ради сомнительнойдогадки. Взбалмошной женщине ничего не стоит менять свои намерения. Женщиныбольше всего довольны собой в тех случаях, когда они кругом неправы.Неправота привлекает их, подобно тому как хороших женщин подстрекает честьих добродетельных поступков; чем они богаче, тем они добрее, и, подобноэтому, чем они красивее, тем более склонны к целомудрию.
Правильно оставлять управление всеми имущественными делами семьи вруках матери, пока дети не достигли требующегося по закону совершеннолетия;но плохо воспитал своих сыновей тот отец, который не питает уверенности,что, став взрослыми, они не смогут вести дела лучше и искуснее, чем егожена, представительница слабого пола. Однако было бы, разумеется, еще болеепротивоестественно, если бы благополучие матери зависело от детей. Дляматерей следует щедро выделять средства, чтобы они могли жить, как тоготребует обстановка их дома и как им полагается по их возрасту, принимая вовнимание, что они гораздо менее приспособлены к перенесению нужды и лишений,чем их мужское потомство; поэтому следует возложить это бремя скорее надетей, чем на мать.
Вообще, наиболее разумным разделом нашего имущества перед смертьюявляется, по-моему, раздел его согласно принятому в стране обычаю.Существующие на этот счет законы тщательно продуманы, так что уж лучше пустьони иной раз в чем-нибудь погрешат, нежели погрешим мы сами, действуянаобум. Наши блага не вполне являются нашими, ибо, согласно установлениям,сложившимся без нашего участия, они предназначены для наших преемников. Ихотя мы обладаем некоторой свободой распоряжаться ими и за пределами нашейжизни, я считаю, что должны быть очень веские и убедительные причины, чтобызаставить нас лишить человека состояния, которое ему предназначено иполагается по установленному закону; иначе это будет злоупотреблением нашейсвободой вопреки разуму и в угоду нашим случайным и пустым прихотям. Судьбабыла милостива ко мне в этом отношении, избавив меня от поводов, которыемогли бы меня соблазнить и заставить нарушить общепринятый закон. Но я знаюнемало людей, в отношении которых длительная служба и помощь оказаласьвпустую потраченным временем: одно неудачное и плохо воспринятое словоуничтожает иной раз заслуги десятка лет. Счастлив тот, кому удаетсязагладить впечатление от такого слова в момент составления завещания! Обычноже последнее впечатление берет верх: не лучшие и обычные услуги, а самыепоследние, удержавшиеся в памяти жесты решают все. Такие люди играют своимизавещаниями, словно кнутом и пряником, для наказания или награждениязаинтересованных лиц за отдельные их поступки. Завещание — вещь слишкомсерьезная и имеющая слишком важные последствия, чтобы можно было позволитьсебе непрерывно менять его; вот почему люди умные составляют его раз инавсегда, сообразуясь с доводами разума и принятыми в стране установлениями.
Мы придаем чересчур большое значение наследованию по мужской линии иохвачены нелепым желанием увековечить наши имена. Мы возлагаем также слишкомбольшие надежды на способности наших детей. В отношении меня могла бытьненароком учинена несправедливость и меня могли передвинуть с занимаемогомною по старшинству места, так как я был самым вялым и самым несмышленымребенком, самым медлительным и самым ленивым не только из всех своихбратьев, но и из всех детей моей округи, как в умственных занятиях, так и вфизических упражнениях. Глупо производить необычные разделы наследства наосновании таких предзнаменований, которые потом часто оказываютсяошибочными. Если уж можно нарушить обычный порядок и исправить выбор,который судьбе угодно было установить в отношении наших наследников, то сбольшим основанием можно это сделать при наличии какого-нибудь значительногои заметного физического уродства, то есть постоянного и неисправимогонедостатка, являющегося для рьяных ценителей красоты важным изъяном.
Нижеследующий занятный диалог между законодателем Платоном и егосогражданами окажется здесь уместным [24]. «Почему, — спрашивают они,чувствуя приближение смерти, — мы не можем распорядиться тем, что нампринадлежит, и отказать наше имущество тому, кому хотим? Какая жестокость, обоги, что мы не вправе отказать по нашему усмотрению нашим близким, одномубольше, другому меньше, в зависимости от того, насколько плохо или хорошоони относились к нам в старости, во время наших болезней и при разных нашихделах?» На что законодатель отвечает так: «Друзья мои, вам, которымнесомненно предстоит вскоре умереть, трудно разобраться в вашем нынешнемимуществе, да и в самих себе, как это предписывает дельфийская надпись [25].Вот почему я, устанавливающий законы, говорю: вы не принадлежите себе, и этоимущество, которым вы пользуетесь, не принадлежит вам; все нынешнеепоколение и его имущество принадлежит всей совокупности предшествовавших ибудущих поколений, а еще в большей мере государству. Поэтому я не позволю,чтобы какая-нибудь одолевшая вас страсть или какой-нибудь проныра,подольстившийся к вам в годы вашей старости или во время вашей болезни,внушали вам мысль составить несправедливое завещание. Но, относясь суважением к тому, что наиболее полезно и государству в целом, и вашему роду,я установлю соответствующие законы и заставлю признать разумным, что частноеблаго отдельного гражданина должно подчиняться общему интересу. А вышествуйте смиренно и добровольно по пути, свойственному человеческойприроде. Мне, который в меру сил охраняет общий интерес и для которого однавещь не более важна, чем другая, надлежит позаботиться об оставляемом вамиимуществе».
Возвращаясь к моему рассуждению, должен сказать следующее: мнепредставляется, что при всех условиях мужчины не должны находиться вподчинении у женщин — за исключением естественного подчинения материнскойвласти, — если только это не делается в наказание тем мужчинам, которые,поддавшись какому-то бурному порыву, сами добровольно подчинились женщинам.Но это не относится к старым женщинам, о которых здесь идет речь.Очевидность этого соображения побудила нас измыслить и начать применять тотсамый закон [26], которого никто никогда не видел и на основании которогоженщины лишаются права наследования французского престола. Нет в мире такойсеньории, где на этот закон не ссылались бы так же, как и у нас, в силувидимой его разумности, хотя в одних странах он получил случайно болееширокое распространение, чем в других. Опасно представлять раздел нашегонаследства на усмотрение женщин на основании того выбора между детьми,который они сделают, ибо выбор этот всегда будет несправедливым ипристрастным. Те болезненные причуды и влечения, которые проявляются уженщин во время беременности, таятся в их душах всегда. Сплошь и рядомвидишь, что они особенно привязываются к детям, более слабым и обиженнымприродой, или к тем, которые еще сидят у них на шее. Не обладая достаточнойрассудительностью, чтобы выбрать того из детей, кто этого заслуживает, онилегко отдаются природным влечениям и похожи в этом отношении на животных,которые знают своих детенышей лишь до тех пор, пока их кормят.
Между тем легко убедиться на опыте, что та естественная привязанность,которой мы придаем такое огромное значение, имеет очень слабые корни. Мыпостоянно заставляем женщин за ничтожную плату бросать кормление своихдетей, чтобы выкормить наших; мы заставляем их передавать своих детейкакой-нибудь хилой кормилице, которой мы не хотим отдавать наших детей, илидаже просто козе; мы запрещаем этим женщинам не только кормить грудью ихсобственных детей, как бы вредоносно это для них ни было, но и вообщесколько-нибудь заботиться о них, чтобы это не мешало кормилице полностьюотдаваться нашим детям. И в результате у многих из это их женщин в силупривычки появляется более сильная привязанность к выкормленным ими чужимдетям, чем к своим собственным, и большая забота об их благополучии. Что жекасается упомянутых мною коз, то это довольно распространенное явление вмоих краях, где деревенские женщины, когда они сами лишены возможностикормить своих детей, пользуются для этой цели козами; у меня в настоящеевремя работают двое слуг, которые в младенчестве всего лишь неделю пробылина женском молоке. Козы очень быстро приучаются давать вымя малышам, узнаютих по голосу, когда они плачут, и спешат сами к ним. Если вместо их питомцаим подкладывают другого, они отворачиваются от него, и так же поступаетребенок, когда к нему подводят другую козу. Я видел недавно ребенка, укоторого отняли его козу, потому что его отец не мог больше получать ее отсоседа; ребенок не смог привыкнуть к другой приставленной к нему козе иумер, несомненно, от голода. Животные с не меньшим успехом, чем люди,способны отклонить естественную привязанность от ее обычного пути.
Геродот рассказывает, что в одной из областей Ливии мужчины свободносходятся с женщинами, но как только родившийся от такой связи ребенокначинает ходить, он отыскивает в толпе своего отца и узнает его в томмужчине, к которому по естественной склонности устремляются его первые шаги [27]