ия были написаны людьми, которые сами вершили эти дела, либо причастны были к руководству ими, или теми, на долю которых выпало, по крайней мере, вести другие подобного же рода дела.
Чего можно ждать от врача, пишущего о делах войны, или от ученика, излагающего планы государей?
Надо признать, что наши познания в нашей собственной истории весьма слабы.
Наука – это поистине очень важное и очень полезное дело, и те, кто презирают ее, в достаточной мере обнаруживают свою глупость… Но я не считаю также, как утверждают некоторые, что наука – мать всех добродетелей и что всякий порок есть следствие невежества.
Мое мнение о вещах не есть мера самих вещей.
Возвышенные тайны нашей религии познаются глубоко и подлинно только верой, но это отнюдь не значит, что не было бы делом весьма похвальным и прекрасным поставить на службу нашей религии естественные и человеческие орудия познания, которыми наделил нас Бог.
Знание и мудрость являются уделом только Бога, лишь он один может что-то о себе мнить, мы же крадем у него то, что мы себе приписываем.
Не смешно ли, что человек, это ничтожное и жалкое создание, которое не в силах даже управлять собой и предоставлено ударам всех случайностей, объявляет себя властелином и владыкой вселенной, малейшей частицы которой оно даже не в силах познать, не то что повелевать ею!
Если даже та доля разума, которой мы обладаем, уделена нам небом, как же может эта крупица разума равнять себя с ним?
Я видел на своем веку сотни ремесленников и пахарей, которые были более мудры и счастливы, чем ректоры университетов, и предпочел бы походить на этих простых людей. Знание, по-моему, относится к вещам, столь же необходимым в жизни, как слава, доблесть, высокое звание или же – в лучшем случае – как красота, богатство и тому подобные качества, которые, конечно, имеют в жизни значение, но не решающее, а гораздо более отдаленное и скорее благодаря нашему воображению, чем сами по себе.
Если бы человек был мудр, он расценивал бы всякую вещь в зависимости от того, насколько она полезна и нужна ему в жизни.
Если судить о нас по нашим поступкам и поведению, то намного больше превосходных людей (имею в виду во всякого рода добродетелях) окажется среди лиц необразованных, чем среди ученых.
Стремление умножить свои познания, тяга к мудрости с самого начала были на пагубу человеческому роду, это и есть путь, который привел человека к вечному осуждению.
Наилучшей наукой для человека является наука незнания и величайшей мудростью – простота.
Только сам Бог может познать себя и истолковать свои творения.
Всякий ищущий решения какого-либо вопроса в конце концов приходит к одному из следующих заключений: он либо утверждает, что нашел искомое решение, либо – что оно не может быть найдено, либо – что он все еще продолжает поиски. Вся философия делится на эти направления.
Неведение, которое сознает себя, судит и осуждает себя, уже не есть полное неведение; чтобы быть таковым, оно не должно сознавать себя.
Наука выдает нам за истины и вероятные гипотезы вещи, которые она сама признает вымышленными.
Мы устроены так, что даже познание того, что лежит у нас в руках, не менее удалено от нас и не менее для нас недосягаемо, чем познание небесных светил.
Из общепризнанных положений нетрудно построить все, что угодно, так как остальная часть сооружения строится легко без препятствий, по тому же закону, что и остальные.
Совершенно справедливо признано, что нет такой вещи, относительно которой люди – а я имею в виду даже самых крупных и самых выдающихся ученых – были бы согласны между собой, даже относительно того, что небо находится над нашей головой, ибо те, кто сомневаются во всем, сомневаются и в этом.
Всякая наука имеет свои признанные принципы, которыми человеческое суждение связано со всех сторон.
Уверенность в несомненности есть вернейший показатель неразумия и крайней недостоверности.
Наш разум – это подвижный, опасный, своенравный инструмент; его нелегко умерить и втиснуть в рамки. В наше время мы замечаем, что те, кто выделяется каким-нибудь особым превосходством по сравнению с другими или необычайным умом, обнаруживают полнейшее своеволие как в своих мнениях, так и в поведении.
Встретить степенный и рассудительный ум – просто чудо.
Разум – это такая скользкая вещь, что ее ни за что не ухватишь и никак не удержишь, он столь многолик и изменчив, что невозможно ни поймать его, ни связать. Поистине мало таких уравновешенных, сильных и благородных людей, которым можно было бы предоставить поступать по их собственному разумению и которые благодаря своей умеренности и осмотрительности, могли бы свободно руководствоваться своими суждениями, не считаясь с общепринятыми мнениями.
Нелегко установить границы нашему разуму: он любознателен, жаден и столь же мало склонен остановиться, пройдя тысячу шагов, как пройдя пятьдесят.
Я убедился на опыте, что то, чего не удалось достичь одному, удается другому, что то, что осталось неизвестно одному веку, разъясняется в следующем; что науки и искусства не отливаются сразу в готовую форму, но образуются и развиваются постепенно, путем повторной многократной обработки и отделки.
Следует всегда помнить – что бы нам ни проповедовали и чему бы нас ни учили, – что тот, кто открывает нам что-либо, как и тот, кто воспринимает это, всего лишь человек.
Разумом я всегда называю ту видимость логического рассуждения, который каждый из нас считает себе присущей; этот разум, обладающий способностью иметь сто противоположных мнений об одном и том же предмете, представляет собой инструмент из свинца и воска, который можно удлинять, сгибать и приспособлять ко всем размерам: нужно только умение владеть им.
Та легкость, с какой умные люди могут сделать правдоподобным все, что захотят, благодаря чему нет ничего столь необычного, чего они не сумели бы преобразить настолько, чтобы обмануть такого простака, как я, – лучше всего доказывает слабость их доводов.
Не всякому верь, – говорит пословица, – ибо всякий может сказать все, что ему вздумается.
Учитывая успехи, достигнутые нашей наукой в течение веков, я часто поражался, видя, что у народов, отделенных друг от друга огромными расстояниями и веками, существует множество одинаковых и широко распространенных чудовищных воззрений, диких нравов и верований, которые никак не вытекают из нашего природного разума. Поистине человеческий ум – большой мастер творить чудеса, но в этом сходстве есть нечто еще более поразительное: оно проявляется даже в совпадении имен, отдельных событий и в тысяче других вещей.
Если природа в своем непрерывном движении ограничивает определенными сроками, как и все другие вещи, также взгляды и суждения людей, если они также только известное время бывают в ходу и имеют, подобно овощам, свой сезон, свои сроки рождения и смерти… то какое постоянное и неизменное значение можем мы им приписывать?
Философы ни о чем не спорят так страстно и так ожесточенно, как по поводу того, в чем состоит высшее благо человека.
Существует название вещи и сама вещь; название – это слово, которое указывает на вещь и обозначает ее. Название не есть ни часть вещи, ни часть ее сущности. Это нечто присоединенное к вещи и пребывающее вне ее.
Разум человеческий – меч обоюдоострый и опасный.
Всякое доказательство не имеет других оснований, кроме опыта, а многообразие дел человеческих снабжает нас бесчисленными примерами всякого рода.
По утверждению мудрецов, учиться надо смолоду, на старости же лет – наслаждаться знаниями.
Можно продолжать учиться всю жизнь, но не начаткам школьного обучения: нелепо, когда старец садится за букварь.
То, чего мы не видели своими глазами, мы берем из вторых рук и принимаем на веру.
Сведущий человек не бывает равно сведущ во всем, но способный – способен во всем, даже пребывая в невежестве.
Сочинять книги без знаний и мастерства – не означает ли то же самое, что класть крепостную стену без камней?
Для всякого, кто умеет как следует оценить свои возможности и в полной мере использовать их, размышление – могущественный и полноценный способ самопознания.
Науки рассматривают изучаемые ими предметы чересчур хитроумно, и подход у них к этим предметам чересчур искусственный и резко отличающийся от общепринятого и естественного.
Самое плодотворное и естественное упражнение нашего разума – беседа.
Неукротимость воображения – вот что возвышает и украшает речь.
Так как ум наш укрепляется общением с умами сильными и ясными, нельзя и представить себе, как много он теряет, как опошляется в каждодневном соприкосновении и общении с умами низкими и ущербными.
Глупость – свойство пагубное, но неспособность переносить ее, терзаясь раздражением, – тоже недуг, не менее докучный, чем глупость, и я готов признать за собою этот недостаток.
Никакое суждение не поразит меня, никакое меня не оскорбит, как бы они ни были мне чужды. Нет причуды столь легкомысленной и странной, которую я не счел бы вполне допустимым порождением человеческого ума.
Противные суждения не оскорбляют и не угнетают меня, а только возбуждают и дают толчок моим жизненным силам.
Я люблю, чтобы порядочные люди смело говорили друг с другом и слова у них не расходились с мыслями.
Кто бы ни преподносил мне истину, я радостно приветствую ее, охотно сдаюсь ей, протягиваю ей свое опущенное оружие, даже издалека видя ее приближение.