сто ли можно найти правильный средний путь между ними.
Наше правосудие протягивает человеку лишь одну руку, да и то левую. Кем бы ты ни был, без ущерба не обойдешься.
Законы пользуются всеобщим уважением не в силу того, что они справедливы, а лишь потому, что они являются законами. Таково мистическое обоснование их власти, и иного у них нет.
Ничто на свете не несет на себе такого тяжелого груза ошибок, как законы.
Даже истине не дано преимущество быть высказываемой в любое время и при любых обстоятельствах: как ни благородно быть ее глашатаем, и это дело требует определенных условий, определенных рамок. Мир так устроен, что нередко ее доводят до слуха властителей не только без всякой пользы, но даже с дурными последствиями и к тому же неоправданно.
Из всех людей именно облеченные властью более всего нуждаются в правдивом и свободном слове.
Надо не сочинять умные книги, а разумно вести себя в повседневности; надо не выигрывать битвы и завоевывать земли, а наводить порядок и устанавливать мир в обычных жизненных обстоятельствах. Лучшее наше творение – жить согласно разуму. Все прочее – царствовать, накоплять богатство, строить – всё это, самое большее, дополнения и довески.
…Возникает два рода законов, противоречащих во многом друг другу: законы чести и те, на которых покоится правосудие.
Христианская религия обладает всеми признаками наиболее справедливого и полезного вероучения, но ничто не свидетельствует об этом в такой мере, как выраженное в ней с полной определенностью требование повиноваться властям и поддерживать существующий государственный строй.
Только те законы заслуживают истинного почитания, которым Бог обеспечил существование настолько длительное, что никто уже того не знает, когда они возникли и были ли до них какие-нибудь другие.
Насмешкой и оскорблением является стремление прославить человека за те качества, которые не подобают его положению, хотя бы сами они были достойны похвалы, а также за те, которые для него не наиболее существенны, как если бы, например, прославляли какого-нибудь государя за то, что он хороший живописец или хороший зодчий… или быстро бегает наперегонки. Подобные похвалы приносят честь лишь в том случае, если они присоединяются к другим, прославляющим качества, важные в государе, а именно – его справедливость и искусство управлять народами в дни мира и во время войны.
Примешивать Бога к делам нашим допустимо лишь с должным благоговением и осторожностью, проникнутой почитанием и уважением.
Жизнь и смерть
Счастье человеческое состоит вовсе не в том, чтобы хорошо умереть, а в том, чтобы хорошо жить.
Подобно тому как наше рождение принесло для нас рождение всего окружающего, так и смерть наша будет смертью всего окружающего. Поэтому столь же нелепо оплакивать то, что через сто лет нас не будет в живых, как и то, что мы не жили за сто лет перед этим. Смерть одного есть начало жизни другого.
Мера жизни не в ее длительности, а в том, как вы ее использовали.
Жизнь сама по себе – ни благо, ни зло: она вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее. И если вы прожили один-единственный день, вы видели уже все.
Хороши или плохи события жизни, во многом зависит от того, как мы их воспринимаем.
Подлинным зеркалом нашего образа мыслей является наша жизнь.
…Нет столь дряхлого старца, который, памятуя о Мафусаиле, не рассчитывал бы прожить еще годиков двадцать.
Ни то, что предшествует смерти, ни то, что за ней следует, не является ее принадлежностью.
Не беспокойтесь, что не сумеете умереть: сама природа, когда придет срок, достаточно основательно научит вас этому; она сама все за вас сделает, не занимайте этим своих мыслей…
Смерть должна быть такая же, как и жизнь; мы не становимся другими только потому, что умираем.
Старикам не стоит думать о смерти: пусть лучше позаботятся о том, как получше разрыхлить грядки на огороде.
Я хотел бы, чтобы смерть застала меня за работой в поле.
Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать.
Когда мы говорим, что страшимся смерти, то думаем прежде всего о боли, ее обычной предшественнице.
Будем остерегаться, чтобы старость не наложила больше морщин на нашу душу, чем на наше лицо.
Что касается смерти, то ощущать ее мы не можем; мы постигаем ее только рассудком, ибо от жизни она отделена не более чем мгновением.
Опасное дело – нападать на человека, у которого осталось только одно средство спасения – оружие, ибо необходимость – жестокая наставница.
Все бедствия не стоят того, чтобы, желая избежать их, стремиться к смерти.
Лишь тем подобает умирать без горечи, кто умеет наслаждаться жизнью, а это можно делать более и менее осмотрительно.
Мы ко всему подходим с собственной меркой, и из-за этого наша смерть представляется нам событием большой важности.
Чем большую цену мы себе придаем, тем более значительной кажется нам наша смерть.
Мы не в силах придумать человеку лучшую похвалу, чем сказав, что он одарен от природы.
Если бы человек хотел быть только счастливым, то это было бы легко, но всякий хочет быть счастливее других, а это почти всегда очень трудно, ибо мы обыкновенно считаем других счастливее, чем они есть на самом деле.
То, что гадалка видит у человека на ладони, обычно написано у него на лице.
Наихудшее состояние человека – это когда он перестает сознавать себя и владеть собой.
Достоен похвалы скорее не сам человек, а его дела.
Обвинениям в адрес самого себя всегда верят, самовосхвалению – никогда.
Кого бы ни взялся изображать человек, он всегда играет вместе с тем и себя самого.
Пусть детство смотрит вперед, старость – назад: не это ли обозначали два лица Януса?
Будущее еще менее в нашей власти, даже чем прошлое.
Несчастна душа, исполненная забот о будущем.
Людям свойственно не только простирать заботы о себе за пределы своего земного существования, но, сверх того, так же верить, что милости неба довольно часто следуют за нами в могилу и изливаются даже на наши останки.
Тысячи путей уводят от цели, и лишь один-единственный ведет к ней.
Каждому живется хорошо или плохо в зависимости от того, что он сам по этому поводу думает.
Таковы люди. Законам и заповедям предоставляется жить своей жизнью, мы же живем своею; и не только вследствие развращенности нравов, но зачастую и потому, что придерживаемся других взглядов и смотрим на жизнь иными глазами.
Жизнь – движение телесное и вещественное, всякая деятельность несовершенна и беспорядочна по самой своей сущности; и я стремлюсь служить жизни в соответствии с ее требованиями… Я часто вижу, как нам предлагают такие образцы жизни, следовать которым не имеют ни малейшей надежды – и, что еще хуже, охоты, – ни тот, кто их предлагает, ни его слушатели.
Было бы желательно установить более разумное соотношение между требуемым и выполнимым; ведь цель, достигнуть которой невозможно, и поставлена, очевидно, неправильно.
Судьба не приносит нам ни добра, ни зла, она поставляет лишь сырую материю для того и другого.
Всякий, кто долго мучается, виноват в этом сам.
Кому недостает мужества как для того, чтобы вытерпеть смерть, так и для того, чтобы вытерпеть жизнь, кто не хочет ни бежать, ни сражаться, – чем поможешь такому?
Как бы приветливо ни улыбалось кому-либо счастье, мы не должны называть такого человека счастливым, пока не минет последний день его жизни, ибо шаткость и изменчивость судеб человеческих таковы, что достаточно какого-нибудь ничтожнейшего толчка – и все тут же меняется.
Можно подумать также, что судьба намеренно подстерегает порою последний день нашей жизни, чтобы явить перед нами всю свою мощь и в мгновение ока низвергнуть все то, что воздвигалось ею самою годами.
Смерти предоставляю я оценить плоды моей деятельности, и тогда станет ясно, исходили ли мои речи только из уст или также из сердца… Это последнее испытание – окончательная проверка и пробный камень всего того, что совершено нами в жизни.
Вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся в конечном итоге к тому, чтобы научить нас не бояться смерти.
Презрение к смерти придает нашей жизни спокойствие и безмятежность, оно позволяет вкушать ее чистые и мирные радости, когда же этого нет – отравлены и все прочие наслаждения.
Конечная точка нашего жизненного пути – это смерть, предел наших стремлений, и если она вселяет в нас ужас, то можно ли сделать хотя бы один-единственный шаг, не дрожа при этом как в лихорадке?
Ваше бытие, которым вы наслаждаетесь, одной своей половиной принадлежит жизни, другой – смерти. В день своего рождения вы в такой же мере начинаете жить, как умирать.
Если бы смерть была подобна врагу, от которого можно убежать, я посоветовал бы воспользоваться этим оружием трусов. Но так как от нее ускользнуть невозможно, ибо она одинаково настигает беглеца, будь он плут или честный человек, и так как даже наилучшая броня от нее не обережет, давайте научимся встречать ее грудью и вступать с ней в единоборство.
Размышлять о смерти – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения. И нет в жизни зла для того, кто постиг, что потерять жизнь – не зло.