Бесплодие также имеет свои преимущества. Дети – из числа тех вещей, которых не приходится так уж пламенно жаждать, и особенно в наши дни, когда столь трудно воспитать их добропорядочными, а вот оплакивать их потерю тем, у кого они были, приходится, и даже очень приходится.
Жалок отец, если любовь к нему детей лишь оттого, что они нуждаются в его помощи. Да и можно ли вообще назвать это любовью? Следует внушать уважение своими добродетелями и рассудительностью, а любовь – добротой и мягкостью.
Если мы хотим, чтобы наши дети любили нас, если мы хотим лишить их повода желать нашей смерти, то нам следует разумно сделать для них все, что в нашей власти.
Для состарившегося отца должно быть большой радостью самому ввести своих детей в управление своими делами… и давать им советы и наставления на основе своего опыта… Поэтому я не стал бы сторониться их общества, а наоборот хотел бы находиться около них и наслаждаться – в той мере, в какой мне это позволил бы мой возраст, – их радостями и увеселениями.
Я бы попытался в сердечных беседах внушить моим детям искреннюю дружбу и неподдельную любовь к себе, чего нетрудно добиться, когда имеешь дело с добрым существом.
Мы любим наших детей по той простой причине, что они рождены нами, и называем их нашим вторым «я», между тем… достоинства наших детей являются в большей степени их достоинствами, чем нашими.
Безрассудно и нелепо со стороны отцов не желать поддерживать со своими взрослыми детьми непринужденно-близкие отношения и принимать в общении с ними надутый и важный вид… На деле это бессмысленная комедия, делающая отцов в глазах детей скучными или… потешными: ведь их дети молоды, полны сил, и им… смешны надменные и властные гримасы бессильного и дряхлого старца, напоминающего пугало на огороде.
Я охотно возвращаюсь к мысли о пустоте нашего образования. Оно поставило себе целью сделать нас не то чтобы добропорядочными и мудрыми, а учеными, и оно добилось своего: оно так и не научило нас постигать добродетель и мудрость и следовать их предписаниям, на зато мы навсегда запомнили происхождение и этимологию этих слов; мы умеем склонять самое слово для обозначения добродетели, но любить ее мы не умеем.
Подлинно разумное обучение изменяет и наш ум, и наши нравы.
На мой взгляд, юноша должен быть невоздержанным: иначе для него окажется губительной любая буйная шалость и в веселой беседе он окажется неудобным и неприятным обществу.
Деятельность и наблюдательность – вот качества, которые больше всего необходимо воспитывать в молодежи.
Нет, кажется, ничего, к чему природа толкала бы нас более, чем к дружескому общению.
Всякая дружба, которую порождают или питают наслаждение или выгода, нужды частные и общественные, тем менее прекрасна и благородна и тем менее является искренней дружбой, чем больше посторонних самой дружбе причин, соображений и целей примешиваются к ней.
Равным образом не совпадают с дружбой и те четыре вида привязанности, которые были установлены древними: родственная, общественная, налагаемая гостеприимством и любовная, – ни каждая в отдельности, ни все вместе взятые.
Ничто не является в такой мере выражением нашей свободной воли, как привязанность и дружба.
Никак нельзя сравнивать с дружбой или уподоблять ней любовь к женщине, хотя такая любовь и возникает из нашего свободного выбора.
В дружбе – теплота общая и всепроникающая, умеренная, сверх того, ровная, теплота постоянная и устойчивая, сама приятность и ласка, в которой нет ничего резкого и ранящего.
Дружба есть согласие желаний.
Дружба, напротив, становится тем желаннее, чем полнее мы наслаждаемся ею; она растет, питается и усиливается лишь благодаря тому наслаждению, которое неизменно доставляет нам, и так как наслаждение это – духовное, то душа, предаваясь ему, возвышается.
В той дружбе, какую я имею в виду, затронуты самые сокровенные глубины нашей души; в дружбе, поглощающей нас без остатка, нужно, конечно, чтобы все душевные побуждения человека были чистыми и безупречными.
Я нуждаюсь в таком общении с собеседником, которое бы поддерживало и вдохновляло меня.
Когда умирают наши друзья, то нет для нас лучшего утешения, чем сознание, что мы ничего не забыли им сказать и находились с ними в полнейшей и совершенной близости.
Я люблю общество людей, у которых близкие отношения основаны на чувствах сильных и мужественных, я ценю дружбу, не боящуюся резких и решительных слов.
Бескорыстная дружба, возникающая по нашему побуждению, обычно на голову выше дружеских отношений, которыми нас связывают соседство или общность крови.
В истинной дружбе я отдаю моему другу больше, чем беру у него.
Жажда непосредственной близости говорит о недостатке способности к духовному общению.
До чего же справедливо древнее изречение, гласящее, что дружба еще насущнее и еще сладостнее, чем вода и огонь!
Мы имеем право опираться иногда на другого, но вовсе не наваливаться на него всей своей тяжестью и поддерживать себя ценой его гибели.
Редкая удача, но и необыкновенное облегчение – иметь возле себя порядочного во всех отношениях человека, с ясным умом и нравами, сходными с вашими.
Но лучше быть одному, чем среди докучных и глупых людей.
Часто случается, что жизненные обстоятельства своих друзей я вижу и понимаю лучше, чем они сами.
Надо иметь очень чуткие уши, чтобы выслушивать откровенные суждения о себе… Те, кто решаются высказывать нам, что они думают о нас, проявляют тем самым необыкновенные дружеские чувства. Ибо ранить и колоть для того, чтобы принести пользу, – это и есть настоящая любовь.
Настоящий друг – это тот, кому я поверил бы во всем, касающемся меня, больше, чем самому себе.
Что может быть труднее, чем уберечься от врага, надевшего на себя личину нашего самого преданного друга, или проникнуть в сокровенные мысли и побуждения тех, кто находится постоянно около нас?
В дружбе нет никаких иных расчетов и соображений, кроме нее самой.
Истинные друзья те, у кого «одна душа в двух телах».
Самая глубокая дружба порождает самую ожесточенную вражду.
Именно принявший у друга благодеяние, обязал бы его этим; ведь оба они не желают ничего лучшего, как сделать один другому благо, и именно тот, кто предоставляет своему другу возможность и повод к этому, проявляет щедрость… Когда философ Диоген нуждался в деньгах, он не говорил, что одолжит их у друзей; он говорил, что попросит друзей возвратить ему долг.
Кому не ясно, какое важнейшее значение имеет для государства воспитание детей? И тем не менее, без долгих размышлений, детей оставляют на произвол родителей, какими бы взбалмошными и дурными людьми они ни были.
Пусть ученика заставят понять, что признаться в ошибке, допущенной им в своих рассуждениях, даже если она никем, кроме него, не замечена, есть свидетельство ума и чистосердечия… что упорствовать в своих заблуждениях и отстаивать их – свойства весьма обыденные, присущие чаще всего наиболее низменным душам, и что умение одуматься и поправить себя, сознаться в своей ошибке в пылу спора – качества редкие и ценные.
В дружбе … наши души смешиваются и сливаются в нечто до такой степени единое, что скрепляющие их когда-то швы стираются начисто и они сами не в состоянии более отыскать их следы. Если бы у меня настойчиво требовали ответа, почему я любил моего друга, я чувствую, что не мог бы выразить это иначе, чем сказав: «Потому, что это был он, и потому, что это был я».
Та совершенная дружба, о которой я говорю, неделима: каждый с такой полнотой отдает себя другу, что ему больше нечего уделить кому-нибудь еще… В обычных дружеских связях можно делить свое чувство: можно в одном любить его красоту, в другом – простоту нравов, в третьем – щедрость… и так далее. Но что касается дружбы, которая подчиняет душу всецело и неограниченно властвует над нею, тут никакое раздвоение невозможно.
Никакие доводы в мире не могут поколебать моей уверенности в том, что я знаю волю и мысли моего друга.
Добродетели и чувства
Когда творишь добро, сам испытываешь некое радостное удовлетворение и законную гордость, сопутствующую чистой совести.
Понятие добродетели предполагает трудность и борьбу, добродетель не может существовать без противодействия.
Истинное достоинство подобно реке: чем она глубже, тем меньше издает шума.
Благоразумию также свойственны крайности, и оно не меньше нуждается в мере, чем легкомыслие.
Подобно тому как огонь, войдя в соприкосновение с холодом, становится ярче, так и наша воля, сталкиваясь с препятствиями, закаляется и оттачивается.
Самый краткий путь к завоеванию славы – это делать по побуждению совести то, что мы делаем ради славы.
Доблесть, которою так жаждут прославиться, может проявиться при случае столь же блистательно, независимо от того, надето ли на нас домашнее платье или боевые доспехи, находитесь ли вы у себя дома или в военном лагере, опущена ли ваша рука или занесена для удара.
Страх ощущается нами с большею остротою, нежели остальные напасти.
Столько имен, столько побед и завоеваний, погребенных в пыли забвения, делают смешною нашу надежду увековечить в истории свое имя захватом какого-нибудь курятника, ставшего сколько-нибудь известным только после своего падения.
Крайняя степень страха выражается в том, что, поддаваясь ему, мы даже проникаемся той самой храбростью, которой он нас лишил в минуту, когда требовалось исполнить свой долг и защитить свою честь.