Бедственная жизнь поэта продолжалась и в хижине. Зимой 1682 года в столице случился большой пожар, сгорела и хижина. Басё это событие принял за знак и отправился в странствия по стране, превратившись на старости лет в поэта-странника, что продолжалось почти десять лет, до конца его жизни.
Это была особая форма сотворчества с ходом народной жизни и с природой во все времена года. Последнее - отражение времени года в каждом стихотворении - это один из эстетических принципов особой формы стиха - хокку. Басё писал и «сцепленные строфы», нередко с другими поэтами, и дневниковые записи в прозе, но именно в трехстишиях он создал новую форму классической поэзии, несмотря на уникальный лаконизм и трудность перевода, понятную на всех языках.
Как это могло случиться? Приехав в столицу, Басё примкнул к последователям школы Данрин, которые брали материал из жизни горожан, не чуждаясь прозаизмов, в чем преуспел было и Сайкаку. Но если он мог бесконечно удлинять «сцепленные строфы», Басё замкнулся в трехстишиях, продолжая править бесконечно каждое стихотворение в три строки.
На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.
Это одна из жемчужин мировой поэзии.
Перевод с японского В.Марковой. У меня под рукой «Басё. Стихи», М., 1985, со вступительной статьей В.Марковой.
Басё, казалось бы, нашел современную форму и содержание, это были жанровые картинки в духе той же жанровой живописи. Поэт почувствовал необходимость углубления и расширения содержания трехстиший и нашел опору в классической китайской поэзии VIII - XII веков, как поэты эпохи Возрождения в странах Европы и особенно в России находили опору в греко-римской лирике.
Лирика Басё наполняется не только живыми впечатлениями от природы и жизни народа, но и утонченным философским содержанием. Между тем здесь вся его жизнь, жизнь поэта в его странствиях.
Холод пробрал в пути.
У птичьего пугала, что ли,
В долг попросить рукава?
Или поэт посетил свою родину на склоне лет.
Ворон-скиталец, взгляни!
Где гнездо твое старое?
Всюду сливы в цвету.
«В основу созданной им поэтики Басё положил эстетический принцип «саби», - пишет В.Маркова. - Слово это не поддается буквальному переводу. Его первоначальное значение - «печаль одиночества».
«Саби», как особая концепция красоты, определил собой весь стиль японского искусства в средние века. Красота, согласно этому принципу, должна была выражать сложное содержание в простых, строгих формах, располагавших к созерцанию. Покой, притушенность красок, элегическая грусть, гармония, достигнутая скупыми средствами, - таково искусство «саби», звавшее к сосредоточенной созерцательности, к отрешению от повседневной суеты.
«Саби», как его широко толковал Басё, впитало в себя квинтэссенцию классической японской эстетики и философии и значил для него то же, что «идеальная любовь» для Данте и Петрарки. Сообщая возвышенный строй мыслям и чувствам, «саби» становилось родником поэзии».
Что говорить, «саби» в таком толковании - это эстетика и русской лирики и прежде всего Пушкина.
Эстетика «саби», поскольку она связана с буддизмом, уже не совсем устраивала Басё и в последние годы жизни поэт сформулировал новый ведущий принцип своей поэтики - «каруми» (легкость). «Отныне я стремлюсь, - сказал он своим ученикам, - к стихам, которые были бы мелки, как река Сунагава («Песчаная река»)». Речь, разумеется, не о мелкости, как и реки, а о легкости и прозрачности стиля.
Так о легкой поэзии писал у нас Батюшков. Легкость и прозрачность стиха - это высшая форма классической поэзии, можно сказать, ее ренессансность, когда традиция наполняется живой жизнью, юмором, современностью.
Грустите вы, слушая крик обезьян,
А знаете ли, как плачет ребенок,
Покинутый на осеннем ветру?
Еще в середине XX века японский писатель и литературовед Такакура Тэру писал: «По моему мнению, новая литература Японии начинается с Басё. Именно он острее всех, с наибольшей болью выразил страдания японского народа, которые выпали ему на долю в эпоху перехода от средних веков к новому времени».
А это и есть эпоха Ренессанса в Японии, когда сформировалась национальная культура во всех жанрах и видах искусства, как и в странах Западной Европы в эпоху Возрождения, с переходом от Средних веков к Новому времени. То же самое произошло и в России XVIII - XX веков. Исторические сроки и специфические особенности народов и стран лишь накладывают свой отпечаток на формирование национальной культуры, с расцветом мысли и искусств, вопреки феодальной реакции, что и есть Ренессанс.
Луна или утренний снег...
Любуясь прекрасным, я жил, как хотел.
Вот так и кончаю год.
Теперь у меня под рукой сборник пьес «Ночная песня погонщика Ёсаку из Тамба. Японская классическая драма XIV-XV и XVIII веков». М., 1989. Вступительная статья Веры Марковой.
«Литература XVII столетия свежестью, смелостью и новизной в известной мере напоминает европейскую литературу Возрождения», - пишет В.Маркова. Прежде, когда я впервые открывал классический японский театр, это «напоминает» мне служило приманкой. Но ныне вызывает у меня улыбку. Говорить о ренессансных явлениях искусства и не узнавать явление в целом как Ренессанс - и только потому, что речь не о странах Западной Европы, а о Японии? То же самое и в отношении России.
«Как Шекспир искал сюжеты в старых хрониках и новеллах, так и Тикамацу оживил рассказы и легенды.., - отмечает В.Маркова очевидные и естественные вещи для эпохи Возрождения и добавляет нечто более важное, что говорит о Ренессансе в отношении Японии в большей степени, чем для Англии. - И все же Тикамацу даже в своих исторических пьесах с полной поэтической свободой изображал новых людей своего времени».
Эстетика ренессансного театра такова: лица и события различных эпох (и мифологических) предстают на сцене как нынешнего времени, - и это характерно как для древнегреческого театра, то есть классического по природе и определению, так и испанского, английского, японского в эпоху их формирования, то есть Возрождения, несмотря на специфические различия между ними. Осовременивание мыслей и чувств, как и костюмов, персонажей, казалось бы, отдает антиисторизмом, но для нового зарождающегося искусства была необходима сама жизнь в ее настоящем, ибо задача заключалась не только и не столько в поэтическом творчестве, сколько в жизнетворчестве - и на сцене, как в жизни, на сцене бытия, что составляет суть классического театра вообще и ренессансного в частности.
Тикамацу Мондзаэмон начинал как драматург театра Кабуки. Он писал пьесы для известного актера Саката Тодзюро, который говорил: «Какую роль ни играл бы артист Кабуки, он должен стремиться лишь к одному: быть верным правде». А что он подразумевал под правдой, приоткрывают другие его слова: «Искусство артиста подобно суме нищего. Что ни увидишь, все запомни». Стало быть, речь о впечатлениях от жизни, о жизненной правде, хотя действие на сцене разворачивалось историческое.
«Многоактные драмы Кабуки должны были вызвать ужас и сострадание, - пишет В.Маркова. - Горожане любили сильные театральные эффекты. В так называемых «исторических драмах» изображалось условное средневековье с кровавой вендеттой, поединками и убийствами». Это же испанское или английское барокко.
«Давались и «мещанские драмы» из современной жизни. Зрители проливали потоки слез, когда злосчастная судьба разлучала любовников».
Для Европы «мещанские драмы» - это Новое время. В Японии «мещанские драмы» - это жанр ренессансного театра Кабуки и в большей степени Дзёрури, благодаря драматическим поэмам Тикамацу, который, говорят, несмотря на большой успех его пьес, охладел к театру Кабуки и увлекся театром Дзёрури. Причина ясна: как ни парадоксально, театр марионеток позволял поэту приблизиться к жизни современной в большей степени, чем Кабуки через игру актеров. При этом драматург брал материал из самой жизни.
В театре Дзёрури рассказчик ведет повествование - то в стихах, то в прозе, ведя речь от себя и за персонажей, представленных на сцене в виде кукол. Головы для кукол создавали настоящие мастера. Это были искусные маски, рот, глаза открывались, полные жизни; голова куртизанки представляла идеал красоты... Кукловоды с открытыми лицами, в церемониальных костюмах или в черных капюшонах с прорезями для глаз управляют куклой на виду публики, внимание которой приковано к куклам всецело.
«Куклы фехтуют, пляшут, сотрясаются от рыданий, они «играют» так живо, что со стороны кажется, что кукловод только сдерживает куклу, а она в порыве отчаяния вырывается у него из рук...». Разумеется, здесь много и пантомимы, и музыки.
Тикамацу перехал из Киото в Осака, где в 1684 году открыл свой театр Такэмото Гидаю Первый, певец-рассказчик. Именно в Осака Тикамацу овладел современной тематикой, что впервые в прозе разработал Сайкаку.
«В 1703 году на сцене Такэмото-дза была исполнена первая «мещанская драма» Тикамацу «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки», - как пишет В.Маркова. - Это великий день в истории японского театра. Впервые родилась подлинная народно-гуманистическая драма. Гибель любящих вызвала всеобщее сочувствие зрителей».
Тикамацу создал двадцать четыре «мещанские драмы». Он сознавал, что делал, поэт, мыслитель, теоретик искусства. Он говорил: «Дзёрури стремится изобразить житейское явление как подлинное, но вместе с тем в пьесе оно становится явлением искусства и перестает быть просто явлением действительности».
Или: «Искусство находится на тонкой грани между правдой и вымыслом. Оно - вымысел и в то же время не совсем вымысел; оно - правда и в то же время не совсем правда. Лишь на этой грани и родится наслаждение искусством».