Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе] — страница 9 из 54

ходится, на поле боя в ночь или на корабле в походе на Самос. Из каменотесов, он так и не сделался настоящим скульптором, жил в Пирее, в портовом городке близ Афин, куда приходил пешком почти ежедневно, чтобы вести праздные беседы с кем придется. Не считая себя софистом, денег он не брал, но известность его росла и именно среди знатной молодежи, сумевшей оценить его ум, мужество в случаях сражений и добрый нрав.

Из знатной молодежи он выделил Алкивиада, опекуном и родственником которого был Перикл, не столько за необыкновенную красоту, сколько за честолюбивые устремления, кои следовало направить по правильному пути во благо Афин. Плутарх замечает: «Справедливо говорят, что расположение и любовь к нему Сократа немало содействовали его славе...» Кажется, у Сократа был проект, с которым будет носиться впоследствии и Платон. Сократ не понимал, как в обсуждении вопросов по управлению государством могут принимать участие все граждане, когда всякий может быть сведущим лишь в своем деле, сапожник в... и т.д. Чтобы управлять государством, надо знать, что такое справедливость и т.п. Словом, философы должны принимать участие в управлении государством, по крайней мере, быть советниками у умных правителей.

Алкивиад, честолюбивый красавец, хотя слегка картавил, очень скоро добился расположения к себе афинян и затеял поход в Сицилию, воспользовавшись Никиевым миром со Спартой. Все благоразумные и дальновидные люди, в том числе Никий и Сократ, были против, но Алкивиад убедил народ, давая понять, что это будет лишь начало, с распространением влияния Афин на Италию и Африку, Римская империя до Рима.

В ночь перед отплытием афинского флота с некоторыми союзниками в городе произошли два происшествия. Первое, что сразу бросилось всем в глаза: все гермы у общественных и частных домов (охранительные столбы в виде изображения бога) подверглись нападениям каких-то злоумышленников, - отбиты носы, бороды и фаллосы. Поскольку Алкивиад со своей пьяной компанией уже проделывал нечто в этом роде, враги его готовы были обвинить его в нечестии; вскоре, правда, были уличены слуги ряда знатных людей из круга Крития в святотатстве, но пронеслись в это время слухи о профанации Элевсинских мистерий в доме Алкивиада, с подачей жалобы в суд на Алкивиада в поругании Деметры и Коры, что грозило ему и всем участникам розыгрыша священных таинств смертной казнью.

На народном собрании усилиями врагов Алкивиада принимается решение отложить суд до возвращения афинского флота, на первый взгляд, вполне благоразумное. Но с отплытием флота судебное разбирательство набирает обороты, с казнью друзей Алкивиада и с решением вызвать командующего флотом из-под стен Сиракуз, что, по сути, обрекает афинян на поражение. Что касается Алкивиада, он уже знал, что его ожидает в Афинах и нашел убежище в Спарте ценою советов, приведших к возобновлению Пелопоннесской войны, к разгрому афинского флота у Сиракуз. С этих дней жизнь Алкивиада превращается в ряд головокружительных приключений, что могло бы иметь собственный интерес, если бы не роковые последствия в судьбах Афинского государства и Сократа.

Алкивиад приглянулся спартанской царице Тимее и обрадовался случаю - его дети будут царями, но, по понятным причинам, должен был покинуть Спарту и оказался гостем сатрапа персидского царя Тиссаферна. Не имея войска, он выступал теперь и против Афин, и против Спарты, не щадя при случае и персов. В это время в Афинах олигархи во главе с Критием совершили государственный переворот (411 г. до н.э.), с ограничением числа полноправных граждан пятью тысячами, что привело к тому, что многие моряки оказались вдруг не гражданами Афинского государства.

Афинский флот с островов, где вел военные действия против спартанцев и их союзников, не признал власти олигархов и решил пойти на Афины, а поскольку Алкивиад уже недвусмысленно помогал афинянам, да изгнание он претерпел от сторонников Крития, флот призвал его, подчинив себя его воле. Алкивиад возглавил, как прежде, Афинский флот, но направился не в Афины, что неминуемо повело бы к гражданской войне - в условиях войны со Спартой и персами, с отпадением островов, - он провел несколько удачных операций, восстановив былое господство Афин на островах. Афиняне воспрянули духом и восстановили прежние нормы гражданства. Зачинщики переворота отделались относительно легко - изгнанием.

Алкивиад вернулся в Афины с триумфом. Но все же доверие афинян к нему было подорвано: когда он был в очередном походе, народное собрание отстранило его от власти, и ему пришлось спасаться от всех - от спартанцев, от персов, а афинские военачальники не хотели его знать, терпя одно поражение за другим. Наконец, спартанцы вошли в Афины, Пелопоннесская война была проиграна. А была ли она нужна? И кому? Никому она не принесла пользы, кроме бесчисленных бедствий, с утратой могущества Афин, основы блистательного расцвета античного искусства, классики в собственном смысле слова. Торжествовали лишь олигархи, установив власть Тридцати тиранов, впрочем, вскоре свергнутой сторонниками демократии.

В 405 году до н.э., за год до поражения Афин в Пелопоннесской войне, на Ленеях, Малых Дионисиях, комедия Аристофана «Лягушки» была отмечена первой наградой. Пьеса получила столь восторженный прием у публики, что, предполагают, она была поставлена в том же году и на Великих Дионисиях. Случай исключительный, но если вдуматься в содержание комедии Аристофана, над чем столь восторженно смеялись афиняне, можно сказать, роковой. Комический поэт подверг осмеянию все священное и великое, чему поклонялись греки, а греки лишь вторили ему, как Хор лягушек.

Аристофан выводит на сцену Диониса, правда, как бога театра, и воспроизводит сошествие бога в аид, по сути, ключевой эпизод в Элевсинских мистериях... А ведь это разглашение Элевсинских таинств, за что Эсхил чуть не поплатился жизнью в свое время, это профанация Элевсинских мистерий, в чем был обвинен Алкивиад, да, в сугубо комическом ключе. Разве это не хуже?!

Но поскольку Аристофан слыл охранителем старинной веры предков и отеческих богов, ему, видимо, прощалось все. Дионис, который нарядился под Геракла, ничем не отличается от своего слуги Ксанфия, по ходу действия они даже меняются ролями. Геракл, который почему-то обитает в собственном храме в преддверии аида, ничем не отличается от покойника, Харона и даже Плутона, - все они какие-то мелкие пройдохи. Но самое неожиданное и удивительное, в речи Геракла об аиде мы узнаем христианские представления об аде и рае... Мы услышим в высшей степени забавное пение Хора лягушек и выступление Хора мистов, то есть посвященных, что перенес поэт на сцену, а это ведь раглашение таинств и профанация?!

Мы увидим Эсхила и Еврипида в момент их ссоры за трон. Выясняется, когда сошел под землю Еврипид, он собрал вокруг себя воров, налетчиков, отцеубийц, грабителей и взломщиков - их в преисподней множество. Наслушавшись словечек ловких и выдумок, они взбесились и мудрейшим мастером признали Еврипида. Возгордившись, он и занял трон Эсхила.

И вот устраивается состязание между Эсхилом и Еврипидом с участием Диониса и Хора за первенство и право занять трон в аиде, в ходе которого много интересного всплывает о творчестве трагических поэтов, но все дается в карикатурном виде... В конце концов, Дионис, который сошел в аид за Еврипидом, - достойных трагических поэтов не осталось после его смерти, - поскольку речь идет уже не о судьбе театра, а о спасении государства, решает взять с собой Эсхила, вероятно, помышляя вернуть его героическую эпоху. Эсхил уступает свой трон Софоклу, - двойная пощечина Еврипиду, за которым явился было Дионис, а возвращает к жизни Эсхила.

Аристофан в кривом зеркале своих личин и смеха ошибался как в его устремлениях, так и в отношении Еврипида, слава которого началась именно после его смерти и далеко превзошла известность Эсхила и Софокла. Стало быть, бог театра Дионис, не по Аристофану, а истинный, именно Еврипида и вывел из аида, из забвения и смерти. Униженные поражением от Спарты, афиняне вскоре нашли виновника их бедствий. Это был, конечно же, Сократ, «развратитель юношества», то есть поколения Алкивиада и Крития с их безудержным честолюбием, с выдвижением собственных интересов и целей в ущерб общественным. Самосознание индивида в условиях полиса, недавно столь плодотворное в развитии поэзии и мысли, искусства и ремесел, в защите отечества, раздвоилось, с зарождением индивидуализма, что совпадает с разноголосицей философских воззрений на природу и богов, с признанием относительности истины и веры. Утверждение философа: «Человек есть мера всех вещей», возвышенное и высокое представление о человеке, что станет откровением в эпоху Возрождения, Критий, Ферамен, зачинатели олигархического переворота в Афинах в 411 году до н.э., подхватили как оправдание выдвижения своего Я, вместо народа, и права сильного (умом и богатством) преследовать свои цели за счет слабых, как в животном мире; равенство людей, по крайней мере, при рождении, что утверждал Еврипид, отвергается, словом, весь набор максим, освященных всеми религиями и ныне лежащих в основе взаимоотношений людей и народов. Человек человеку - волк. Коллективистское самосознание полиса (города-государства), идущее от первобытнообщинного строя, с полным самосознанием индивида, вплоть до утверждения собственных целей, отличных от общественных, дало трещину, роковую для единства народа и государства. Пелопоннесская война лишь расширила эту трещину, как землетрясение, и окончательно расшатала устои Афинского государства. По свидетельству Платона, вот как прозвучала речь одного из обвинителей Сократа на суде, а судей было числом 500 человек (нечто вроде суда присяжных). М е л е т. Заявление подал и клятву произнес я, Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софроникса из Алопеки. Я утверждаю: Сократ повинен и в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за это - смерть.

Мелет строит свое обвинение на том, что, мол, всем хорошо известно в Афинах; ведь Сократ давно стал излюбленной мишенью для шуток комических поэтов (Мелет тоже из комических поэтов), но то, над чем все смеются, не столь безобидно. Когда Сократ в комедии Аристофана «Облака» внушает своему ученику Фидип