Трудно переоценить роль отечественных ЭВМ в прогрессе нашей атомной энергетики, особенно в успехах по освоению космоса. Советские ЭВМ в 1954— 1956 годы были на уровне лучших американских, а ученые-математики, участвовавшие в создании машин и в работе на них, ни в чем не уступали своим американским коллегам.
Чем же объяснить, что теперь мы уступили американцам и по мощности ЭВМ, и по масштабам их использования?
Я вижу несколько причин. Успокоенная достигнутыми успехами, значительная часть математиков и конструкторов-электронщиков переключилась на другие задачи. Еще более грубая ошибка была допущена в подготовке кадров для новой техники. Феноменальная скорость вычислений на ЭВМ породила ложное представление о том, что машины полностью обеспечат все работы по прикладной математике и, стало быть, количество математиков можно не увеличивать, а даже сокращать. Было упущено из вида, что для получения при помощи ЭВМ новых ценных научных результатов нужно не меньше математиков, а квалификация их должна быть существенно выше, только тогда смогут быть реализованы огромные возможности и преимущества ЭВМ.
Грубо говоря, ЭВМ — это металлические устройства, набитые электроникой. Они получают жизнь и способность выполнять сложные операции только благодаря искусно составленным программам, которые задаются человеком. Разработка математического обеспечения (программ) становится сейчас решающим фактором расширения сферы применения вычислительной техники. Известно, что уже в конце 60-х годов стоимость математического обеспечения ЭВМ выросла настолько, что превысила стоимость их материальной части, и эта тенденция прогрессирует. Поэтому крайне необходима широкая подготовка специалистов, владеющих основами современной вычислительной техники.
Подготовка кадров по прикладной математике — это, по моему мнению, проблема номер один, это важнейшее условие современного научно-технического прогресса. О том, как мы пытались решить эту проблему в условиях Сибирского отделения АН СССР, речь пойдет дальше.
Балтика. Морская тематика.
После окончания войны все трофейные германские военные суда, согласно договоренности между союзниками, в определенные сроки должны были быть уничтожены. Значительная часть попавших к нам судов (подводные лодки) находилась в Балтийском море, в районе Таллина. Было принято решение при уничтожении судов провести испытания на выявление “слабых мест” судна, а также посмотреть эффективность различных форм поражения. Для проведения этих работ была создана комиссия во главе с вицеадмиралом Раллем. В комиссию, кроме представителей военно-морских сил, были включены ученые. В одну из групп вошли от Академии артиллерийских наук — М.А. Лаврентьев и полковник Баум, от Академии наук — Л. И. Седов.
В августе 1950 года вице-адмирал Ралль собрал нашу группу в Таллине, на совещании был утвержден план работ. В наше распоряжение были предоставлены пароход “Эмба” и катера, вскоре мы вышли в море. Еще на совещании у Ралля была создана руководящая группа, куда вошли, кроме ученых, около десяти морских офицеров. Группа была неработоспособна: каждый из трех ученых с чувством собственного превосходства отстаивал свою точку зрения. Проблему “Что делать?” решили совместно с Седовым: перед общим собранием надо 1) договориться мне и Седову; 2) договориться нам с Седовым и Бауму; 3) на собрании втроем проводить принятое решение. Фактическая диктатура Лаврентьева — Седова себя оправдала, собрания проходили быстро и эффективно.
У меня на пароходе была отдельная каюта в носовой части. Проснулся рано утром, посмотрел в окно — на море почти штиль. А в десяти метрах от корабля покачивается мина и медленно приближается к носу. Зацепит корабль или пройдет мимо — это смерть или жизнь. Мина прошла мимо, и когда отошла на безопасное расстояние, ее расстреляли. При взрыве возник высокий фонтан (султан). Кстати, задача о том, как образуется султан при подводном взрыве, долго не поддавалась решению. В шестидесятых годах я предложил ее для конкурса молодых ученых Института гидродинамики Сибирского отделения Академии наук. Решил ее один из моих учеников В.К. Кедринский.
В пятидесятых годах было решено создать при крупных академических институтах целевую докторантуру для подготовки ведущих инженеров промышленности к получению докторских степеней. По линии Стекловского института ко мне прикрепили двух крупных морских инженеров (Г. С. Мигиренко и Яковлева ) сроком на два года. В Академию наук как консультант был в это время приглашен от флота вице-адмирал Брыкин, серьезный ученый и приятный, умный человек.
У моих докторантов было две главных темы: первая — использование шнуровых зарядов для разминирования портов (после войны в Крыму, Владивостоке и других портах осталось на дне очень много неразорвавшихся мин, требовалось быстро и надежно их уничтожить); вторая — стойкость различных корабельных конструкций при ударных нагрузках, в том числе при взрыве.
По шнуровым зарядам благодаря активной помощи Брыкина был достигнут большой успех. На одном из заводов разработали технологии, начался серийный выпуск. Потребителями шнуровых зарядов оказались не только моряки. Заряды понадобились для осушения болот (на Украине были созданы даже специальные шнуроукладчики), для тушения торфяных и лесных пожаров. Мои докторанты принимали активное участие в этих делах, провели серии модельных и натурных опытов, предложили способы расчета. По второму направлению был также вскрыт ряд интересных явлений и разработана методика расчета. Оба в срок стали докторами технических наук. Один из них — Г.С. Мигиренко — позже поехал со мной в Сибирь.
В 1958 году за научные и практические результаты группе моих учеников была присуждена Ленинская премия. Среди отмеченных были А.А. Дерибас, В.М. Кузнецов, М.М. Лаврентьев, Г.С. Мигиренко, а также автор “мокрого пороха” Н.М. Сытый.
По предложению ныне покойного министра В.А. Малышева я не один раз побывал в Севастополе, в частности на стенде Морского института. После одной из поездок я имел встречу с министром. На встрече присутствовал также директор института. Я поделился впечатлениями о работе экспедиции и отметил крайне неудачный выбор места (рядом дымит завод, вода покрыта слоем нефти и грязи и т. д.). Посоветовал перенести место опытов, работы и жилья на 3—4 километра от города, где чистая вода, хороший пляж, морская прохлада. При таких условиях работать будет вдвойне приятно. Директор сказал мрачно: “Мои сотрудники за свою зарплату должны работать, а не получать удовольствие на пляже”.
Меня возмутил этот подход к работникам. Я знаю много примеров, когда запутанная проблема решалась на пляже, во время прогулки: ученый, начинающий или зрелый, если он настоящий ученый, должен уметь думать, то есть работать, непрерывно. Я решил немного развлечь министра и уколоть директора и рассказал анекдот про молодого богатого американца. Он приехал в Париж развлечься, познакомился с красивой, доступной парижанкой и отлично проводил время. После какой-то из покупок американец спрашивает парижанку:
— Ты довольна?
— Да, милый.
— Ну, конечно: я трачу на тебя уйму денег!
— Нет, ты мне просто нравишься.
И американец почувствовал себя обкраденным: он платил деньги и считал, что все удовольствие должно принадлежать одному ему!
— Вот и Вы, — обратился я к директору института, — считаете, что раз платите своим сотрудникам зарплату, то все удовольствие должно принадлежать только Вам.
Министр посмеялся, директор помрачнел. А работу мы продолжали.
Отделение физико-математических наук АН СССР.
Вскоре после приезда в Москву я был избран академиком-секретарем Отделения (избирался я на трехлетний срок — с 1950 по 1953 год, а затем, после перерыва, еще на один срок). Почти со всеми членами Отделения быстро установились дружеские отношения, заседания проходили гладко. Основное ядро Отделения — И.М. Виноградов, П.Л. Капица, Л.А. Арцимович, М.А. Леонтович, А.Н. Колмогоров, С.Л. Соболев, Б. М. Вул, А. И. Алиханов. Уже при мне на ближайшем годичном собрании Отделения были выбраны в академики А.П. Александров, Л.А. Арцимович, И.Е. Тамм, Ю.Б. Харитон, астрофизик В.А. Амбарцумян, специалисты по вычислительной технике А.А. Дородницын и С.А. Лебедев, авиаконструкторы Б.С. Стечкин и А.Н. Туполев.
Руководство Отделением требовало детального знакомства с научной деятельностью входящих в него академических институтов, изучения их связей между собой и с промышленностью. На этом посту я особенно остро стал ощущать все потери, происходящие от недостаточной увязки в работе исследователей, от слабых связей с промышленностью.
Выступая на Президиуме Академии наук в 1951 году, я вынужден был отметить, что одним из серьезных недостатков в работе Отделения физико-математических наук остается слабая связь с промышленностью, с отраслевыми институтами. Более того, институты Отделения слабо связаны и с учреждениями других отделений Академии. Нередко важные работы институтов Отделения физико-математических наук остаются неизвестными в Отделении технических наук. Например, в Физическом институте были получены весьма крупные результаты. В этих работах был крайне заинтересован Институт вычислительной техники. Однако информацию о них, нужные изделия Институт вычислительной техники получал через третьи руки.
На Общем собрании Академии в 1953 году я уже смог доложить о налаживающихся связях многих физико-математических учреждений Отделения с самыми разнообразными отраслями промышленности. Я привел тогда ряд примеров, показывающих, что решение специальных задач физики, астрономии, географии, кристаллографии имеет непосредственный выход в практику.
В те годы я обратил внимание на неудовлетворительную работу по подбору и воспитанию кадров. Отделение не имело налаженной связи с высшими учебными заведениями, в частности с Московским университетом. В то же время было ясно, что без студенческой молодежи, без непосредственного общения с ней всех ведущих работников Академии проблему научных кадров в Академии решить нельзя.