На моих глазах быстро развивалась и усложнялась экспериментальная база институтов физико-математического профиля. Достаточно вспомнить мощные ускорители заряженных частиц, которые возводились в Дубне, аэродинамические трубы со сверхзвуковой скоростью и силовыми установками мощностью в десятки и сотни тысяч киловатт, астрофизические обсерватории и радиотелескопы.
Приходилось встречаться и с другими сооружениями, громоздкими и подчас малоэффективными.
Знакомство с ними еще раз убедило меня, как вредна гигантомания — создание огромных дорогих установок без ясного представления, для чего это делается. Я всегда был и остаюсь сторонником эксперимента “на пальцах” или “на консервных банках”. Считаю, что нужно искать простейший способ промоделировать явление, увидеть его главные черты. А уж потом думать о сложных установках и оснащать их аппаратурой.
В пятидесятых годах был в моей жизни период, когда я общался с Игорем Васильевичем Курчатовым. Наши ученые и после победы над фашистской Германией вынуждены были заниматься термоядерным оружием: такие работы развивались в Соединенных Штатах, и нужно было сделать все, чтобы не оставить нашу страну безоружной. Мы были знакомы на протяжении двух десятилетий. При создании Сибирского отделения он направил из своего института в Новосибирск целую лабораторию, которая стала мощным ядром нового института.
Незадолго до внезапной кончины Курчатова в 1960 году я был вместе с сибиряками-физиками в его институте. Он рассказывал нам о своих планах, работе. Прощаясь со мной, сказал: “Приеду к вам в Сибирь обязательно. Прилечу в гости в первый весенний день. ” Он не успел приехать. Но Институт ядерной физики в новосибирском Академгородке мы считаем его детищем, и не случайно документальный фильм о молодых ученых этого института назван “Внуки Курчатова”. Правильное, точное название.
Цунами.
Значительная часть моих учеников из Физтеха занималась проблемой цунами — океанских волн, порожденных землетрясениями. Нас интересовал вопрос, где и по каким причинам эти волны принимают катастрофические размеры. Предположим, в районе экватора происходит землетрясение, после которого образуется волна, распространяющаяся в разные стороны. При этом оказывается, что в сравнительной близости от очага землетрясения волна невелика и опасности не представляет. А на большом расстоянии от места землетрясения, например на Камчатке, волна может разрушить целый поселок.
Я высказал гипотезу, что неровности типа подводного хребта могут служить как бы волноводом — над хребтом снижение высоты волн происходит гораздо слабее, чем на больших глубинах. Это подтвердили эксперименты Е.И. Биченкова и теоретические выкладки P.M. Гарипова. Кроме того, на меньшей глубине скорость волны меньше, и головная часть волны над подводным хребтом движется медленнее, чем ее периферийная часть. Меняется профиль волны — в направлении движения образуется вогнутая часть. Возникает кумулятивный эффект. Вогнутая волна распространяется очень далеко и может привести к серьезным разрушениям. Средства борьбы с цунами еще неизвестны.
Термальные воды. На одном из заседаний Отделения физико-математических наук мы слушали доклад известного вулканолога Б.И. Пийпа, заведующего вулканологической станцией на Камчатке. Возник разговор о больших энергетических ресурсах Камчатки с ее гейзерами и горячими источниками. Мне удалось быстро организовать экспедицию Академии наук на Камчатку и Курильские острова.
В районе Паратунских источников экспедиция наметила программу работ по выявлению ресурсов термальных вод, необходимых для теплофикации и парникового хозяйства. Местные власти особенно заинтересовались парниками.
На острове Парамушир мы поднялись до кратера вулкана Эбеко. Подъем на высоту 1200 метров был тяжелый, так как по крутому склону плотно росли невысокие деревья, причем росли они сверху вниз. Кратер вулкана был заполнен водой — с одной стороны она была горячая (40—50°С), с другой — в озеро опускался небольшой ледник и температура воды была близка к нулю. Во многих местах из земли со свистом вырывались струи серного газа — на этих струях мы кипятили чай. Посещение кратера Эбеко дало нам яркое представление о том, сколько в камчатской земле тепла и “даровой энергии”.
После поездки на Камчатку я позвонил Н.С. Хрущеву. Мы встретились. Выслушав рассказ о богатствах Дальнего Востока, его энергетических термальных ресурсах, Н.С. Хрущев спросил:
— Что нужно сделать, чтобы эти воды включить в работу?
На сей раз просьба была короткой:
— Решение Госплана СССР о бурении опытных скважин.
Никита Сергеевич при мне позвонил в Госплан. Там начали сомневаться, целесообразно ли это.
Он ответил:
— Ученые просят, значит, у них есть основания. Надо помочь создать экспериментальные установки, провести исследования.
Через несколько дней состоялось решение Госплана о бурении опытных скважин, выделении необходимого оборудования и проектировании Паужетской термальной электростанции, первой в Союзе.
Еще раз я был на Камчатке с Пийпом и сыном в 1963 году. Мне интересно было посмотреть на ход работ на Паужетке и Паратунке. Было приятно, что на Паужетке уже близилось к завершению строительство электростанции на подземном паре. В Паратунке работали теплицы, обеспечивая овощами ближайший санаторий.
Все это было только начало, но “лед уже тронулся”. Использование подземного тепла в больших (промышленных) масштабах становится возможным только сегодня, после теоретических и опытных работ в Институте теплофизики Сибирского отделения.
Но о Сибирском отделении нам предстоит отдельный разговор.
ЧАСТЬ II СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ АН СССР
ГЛАВА 7
ЗАМЫСЕЛ И ПЕРВЫЕ ШАГИ
Начало.
К середине пятидесятых годов я многое уже перепробовал — занимался чистой математикой и ее приложениями к механике и технике, пристрастился к экспериментам, приложил руку к созданию ЭВМ, был академиком-секретарем Отделения физико-математических наук, участвовал в организации Физтеха, много преподавал. Но у меня росло чувство неудовлетворенности. Теория кумулятивных зарядов и теория пробивания при больших скоростях, которыми я занимался, породили много новых задач. Для их решения нужны были не только математические модели, но и постановка новых экспериментов. Того же требовали проблемы взрыва, цунами и другие. Попытки поставить нужные эксперименты в одном из институтов Академии артиллерийских наук или на полигоне не удались.
Директор Физтеха генерал-майор И.Ф. Петров достал участок вблизи поселка Орево на берегу канала Москва—Волга. Там быстро был построен водоем и несколько домов-общежитий. Однако ездить туда было далеко, сложно поставлять изделия, оформлять разрешения на взрывы. Попытка получить под лабораторию небольшой запущенный Дом отдыха в районе Звенигорода не удалась. Скоро мне стало ясно, что работой в малых масштабах, далеко от культурных центров, создать серьезное дело и получить крупные результаты не удастся. Я мечтал о возможностях, которые имел в Академии наук Украины, в Феофании.
Но дело было не только в отсутствии базы для научных экспериментов. Работа в Президиуме Академии наук Украины, в Физтехе, а затем в Отделении физико-математических наук натолкнула меня на многие мысли, связанные с организацией исследований, а также с использованием их результатов в технике, с системой подготовки молодежи для работы в науке. Но реализовать их на практике в едином комплексе мне не удавалось.
В начале 1956 года, когда в печати развернулось обсуждение проекта Директив XX съезда партии, мы с С.А. Христиановичем и С.А. Лебедевым выступили в “Правде” со статьей “Назревшие задачи организации научной работы”, где, в частности, обращали внимание на то, что многие научные институты и основные кадры сосредоточены в Москве и Ленинграде, вдалеке от соответствующих производственных центров, и что это наносит большой ущерб делу. Мы считали, что назрела необходимость в создании общего плана размещения научных институтов, вузов и опытных производств на территории страны.
Решения XX съезда партии поставили на повестку дня интенсивное освоение исключительных природных богатств Сибири и Дальнего Востока. К тому времени уже были сделаны серьезные прогнозы по нефти и газу в Сибири, на Ангаре и Енисее велось строительство крупнейших гидроэнергетических установок, вдохнувших в этот регион новую жизнь, в южной части Западной Сибири шло освоение целинных и залежных земель, в Кузбассе строился Запсиб.
В первые послевоенные годы все силы государства были брошены на восстановление хозяйства западных областей, разрушенного войной. Теперь же внимание постепенно переключалось на развитие восточных областей, начало которому было положено еще в тридцатые годы созданием Урало-Кузнецкого комбината.
Академия наук имела прочные традиции работы в Сибири и для Сибири. По сибирским проблемам плодотворно работали академики И.П. Бардин, И.М. Губкин, В.А. Обручев, А.Е. Ферсман, В.Л. Комаров и многие другие. Но новый этап развития Сибири требовал и нового научного подхода. Экспедиционные исследования, работа различных советов и комиссий по сибирским проблемам, которые сослужили в свое время хорошую службу, были уже недостаточны для продуманного и научно обоснованного освоения многообразных природных ресурсов сибирского края.
Становилось все яснее, что Сибирь с ее проблемами — благодатное поле деятельности для науки и ее приложений, что настало время двинуть большую науку на восток.
Чем больше я размышлял и рассуждал с коллегами о Сибири, тем заманчивее представлялась идея именно там создать высокую концентрацию научных сил, обратить их на познание и использование природных богатств. Вспоминались высказывания о Сибири: М.В. Ломоносова: “Могущество Российское прирастать будет Сибирью”, В.И. Ленина: “Чудесный край. С большим будущим” и еще: “Горные богатства Сибири представляются совершенно необъятными, и мы даже в лучшем случае, при большом успехе, в несколько лет не могли бы разработать одной сотой их доли. Они находятся в таких условиях, где потребуется оборудование лучшими машинами”. А это значит — Сибири нужна и вся мощь современной науки, то есть крупные научные силы, активно работающие ученые. В Сибири их к этому времени было не густо — достаточно сказать, что к востоку от Урала, где создавалось около 10 % промышленной продукции страны, находилось едва ли 1—2 % научного потенциала (к примеру, докторов и кандидатов наук). В то же время было ясно, что создание научной базы на востоке не может быть решено только путем эволюционного развития филиалов Академии наук СССР и что необходимо перевести туда крупные, хорошо зарекомендовавшие себя научные коллективы из Москвы и Ленинграда.