Отдых. Развлечения. Лузитанцы признавали двух начальников: Бог—Отец — Егоров и Бог-Сын — Лузин. Лузин новичкам-лузитанцам говорил: “Главный в нашем коллективе Егоров, окончательная оценка работы принадлежит Егорову”. Новички быстро ориентировались: Егоров — форма, а содержание — Лузин, но все, и основные лузитанцы, и новички соблюдали форму и три раза в году приходили домой к Егорову — на Пасху, Рождество и именины. Как правило, говорили старшие, остальные молчали и ждали конца визита. С Лузиным отношения были много проще, и Лузин сам веселился, когда лузитанцы вытворяли студенческие озорства.
Помню такой случай. Пришли на лекцию Лузина, ждали его час, затем все отправились к нему домой. Дверь открыла Надежда Михайловна, жена Лузина, и сказала, что Командора похитила девушка — увела в Малый театр. Всеобщее возмущение, особенно лузитанок (все были влюблены в учителя). Составили под руководством П.С. Александрова грозное письмо с порицанием Н.Н.
Вышли на улицу — что делать? Решили идти в театр. В складчину купили два билета и приемом: “прошли двое, один остался, а другой вышел с двумя билетами” прошли в театр все двадцать. Когда наступил антракт, трое прошли за Командором и, под угрозой большого шума, привели его в фойе. Там мы его обступили, стали качать и петь лузитанскую песню “Наш бог Лебег, кумир — интеграл: рамки жизни сузим; так нам приказал командор Лузин. ” Вечер закончился на Арбатской площади, где мы танцевали фокстрот под аккомпанемент гребенок.
Лузин очень любил Жюля Верна, Конан Дойля , увлекался книгами, где описывались древнегреческая культура, быт ученых. Он сам любил читать вслух, а когда после семинара лузитанцы собирались у Лузиных дома, то пили чай и обсуждали множество тем. Больше всего мы любили, когда Лузин рассказывал о неожиданных жизненных ситуациях, особенно в ученом мире.
Однажды в библиотеке Московского университета были обнаружены многочисленные хищения книг.
Лузин собрал несколько надежных лузитанцев и дал им задание искать вора. Скоро были получены косвенные улики на некоего Б., у которого видели одну из похищенных книг. Лузин попросил у Б. эту книгу на несколько дней. Признаков, что она принадлежала библиотеке, не обнаружилось. Казалось, что попытка поймать виновника с поличным не удалась. Но Лузин придумал трюк — специальными бесцветными чернилами на одной из страниц книги бухгалтерским почерком он написал: “Биб. Моск. Унив.” Через несколько дней Лузин вызвал Б., посадил его в кресло, достал книгу и сказал: “Эта книга похищена из библиотеки МГУ!” Б. не смутился: “Николай Николаевич, это клевета, книгу я получил от моего дяди из Парижа и могу это доказать”.
Тогда Лузин раскрыл похищенную книгу на нужной странице, зажег свечу и начал двигать над ней книгу; через минуту на странице появились слова: “Биб. Моск. Унив.” Лузин спокойно сказал: “Это тайный шифр библиотечных книг; Вам надо признаваться”. Б. упал на колени. Все похищенные книги вернулись в библиотеку. Б. ушел из аспирантуры и преуспел в инженерии.
Начало распада школы. Уже в первые годы внутри Лузитании возникали конфликты, но они были случайны и большей частью носили состязательный характер: кто быстрее решит поставленную проблему. В целом двадцать лузитанцев составляли достаточно прочное и единое ядро школы.
Серьезные внутренние противоречия начались в 1925—1928 годах. К этому времени сравнительно доступные задачи были решены, и в главной тематике Лузина остались задачи, над которыми ученые бились безуспешно много лет не только у нас, но и за рубежом.
Многие лузитанцы стали искать новые направления. Столпы Лузитании — П.С. Александров и П.С. Урысон — начали успешно развивать топологию и другие новые направления. Ряд сильных математиков, при участии В.В. Степанова, устремились в область дифференциальных уравнений (И.Г. Петровский, А.Н. Тихонов); А.Я. Хинчин и А.Н. Колмогоров стали развивать теорию вероятностей. Дольше других в области теории функций работал П.С. Новиков, который открыл в ней новые пути и связал свои исследования с логикой. Сильное развитие получила теория функций комплексного переменного с выходами в геометрию и гидроаэродинамику. С переездом Академии наук в Москву стала интенсивно развиваться теория чисел во главе с крупнейшим в мире специалистом в этой области — И.М. Виноградовым.
Распад школы Лузина был обусловлен также тем, что он сам посвятил несколько лет своей второй большой монографии по дескриптивной теории функций и оторвался от молодежи.
Школа Лузина перестала действовать. Но за годы ее существования в ней выросла большая группа видных математиков. Достаточно сказать, что из двадцати лузитанцев добрая половина стали академиками, членами-корреспондентами, родоначальниками новых научных школ.
Главные уроки. Лузин многих из нас не только научил одержимости в достижении намеченной цели, но показал также, как надо увлекать молодежь на научный подвиг. Наука была для него главным содержанием жизни, и такому же отношению к науке он учил своих учеников. Он говорил, что научную работу нельзя вести по часам: от девяти до шести, оставляя ее, как оставляют рабочий халат, уходя со службы. Он настойчиво внушал, что занятие наукой есть трудное, тяжелое дело, требующее огромных усилий, исключительной настойчивости.
Основная черта лузинской школы — развитие самостоятельного мышления — стала для меня главенствующей, где бы я ни работал. Этого я требовал и требую от своих сотрудников. Этим же руководствуются наши ученые в Академгородке, отыскивая по всей Сибири способных ребят. Не простое усердие, не заучивание готовых решений, а оригинальность мышления интересна ученому в молодом человеке.
А молодежью надо заниматься постоянно. У настоящего ученого должны быть ученики. Это мое глубокое убеждение, потому что наука не может развиваться без постоянного притока свежих сил. К тому же научно-технический прогресс в наше время постоянно выдвигает новые и новые проблемы, разрешить которые часто в состоянии только ученые. Значит, каждый научный работник должен растить и воспитывать продолжателей своего дела, свою смену, создавать научную школу. И все-таки бывает, что у одних исследователей — большая школа учеников, а у других, даже очень крупных, или совсем их нет, или считанные единицы. Здесь многое зависит от характера общения. Опыт жизни показывает, что научное общение на основе печатных работ хотя и полезно и необходимо, однако не может заменить личных контактов.
Правда, в научной школе дипломов не дают, а глава ее получает лишь дополнительные хлопоты. Это особая школа — школа обмена идеями, проблемами и путями поиска их решений, школа творчества, которое связывает людей общими интересами и методами исследований.
Важное условие для создания научной школы — регулярные семинары, где как раз и происходит интенсивное общение учителя с учениками. Достаточно назвать семинары Лузина и Адамара, Стеклова и Колмогорова, Ландау и Капицы. Я рад, что новосибирский Академгородок поддерживает эту плодотворную традицию. Школа алгебраистов А.И. Мальцева воспитана в большой мере на его семинарах — они не прекратились и с его смертью, но теперь их ведет его ученик Ю.Л. Ершов. Семинары ведут Г.И. Марчук, Н.Н. Яненко, С.Л. Соболев, Л.В. Овсянников (я назвал только математиков, да и то не всех).
Сегодня есть много проблем, которые для своего решения требуют кооперации ученых различных областей знания. Математикам все чаще приходится соединять различные подходы и методы решения задач. В механике, физике, химии все большее место занимает математика с ее модельными расчетами. И здесь незаменимы семинары, коллективные мозговые усилия, “мозговые атаки”.
Кроме всего прочего, выступления на семинаре учат молодежь излагать свои мысли, доказывать свою правоту, наконец, публично признавать свои ошибки. То есть семинар — школа не только научная, но еще и школа жизни.
ГЛАВА 3
МОЛОДОСТЬ
Среди математиков МГУ. В 1923 году я стал аспирантом (тогда это называлось — научный сотрудник 2-го разряда) только что организованного Института математики и механики Московского университета. Институт был создан для того, чтобы предоставить ученым больше возможностей для ведения научной работы и обеспечить благоприятные условия для подготовки молодых кадров.
Времена были нелегкие, зарплаты не хватало даже на еду, и все старались придумать приработки. Очень оборотистый Лихтенбаум уговорил Тимирязева (физика, сына знаменитого К.А. Тимирязева) организовать при Институте им. К.А. Тимирязева цикл лекций с платным реферированием классиков естествознания. Я получил предложение сделать доклад по докторской диссертации Н.Е. Жуковского “О прочности движения”. Готовясь к лекции, я два дня пытался понять главную лемму диссертации, а на третий день построил простой пример, опровергающий ее. Лекция прошла удачно, а гонорар был весьма полезен. Однако позже мне сказали, что ошибка Н.Е. Жуковского была замечена задолго до меня (правда, из более общих и сложных рассуждений) крупнейшим в этой области специалистом академиком A. M. Ляпуновым.
Нам, аспирантам, полагалось посещать заседания Московского математического общества. В него в то время входили 20—25 математиков. Бессменным президентом долгое время был Д.Ф. Егоров, заместителем Н.Н. Лузин, ученым секретарем И.И. Привалов, затем В.В. Степанов. Члены общества обычно сидели за длинным столом перед доской, гости (аспиранты, студенты старших курсов) располагались сзади на стульях. Для многих из нас большинство докладов было малопонятно, но мы любили, когда у докладчика обнаруживались ошибки. Если делалось особенно скучно, играли в крестики.
Мне хорошо запомнились три доклада: мой собственный (по дифференциальным уравнениям), профессора П.А. Некрасова и одного из моих самых близких друзей — Л.А. Люстерника.
Мой доклад в целом (хоть я и волновался) прошел хорошо. Успех был сбит выступлением Лузина: из его замечаний следовало, что он предвидел высказанные мною идеи уже давно. Однако после публикации мой результат получил высокую оценку во Франции и был доложен на семинаре Адамара.