— Гораздо лучше, благодарю, — улыбнулся я. — Просто нужно было выспаться.
— И правильно, молодым людям нужен сон. Особенно тем, кто работает в таких нервных местах, как Уолл-стрит, — она понизила голос. — Ох, чуть не забыла. Вам оставили записку.
Она протянула сложенный лист бумаги. Я раскрыл его:
«Уильям, нашу встречу придется отложить. Обнаружил кое-что важное в делах Х. Буду на связи. Р.»
Загадочный Риверс, о котором писал Стерлинг в дневнике. Кто он? И что за информацию он нашел?
— Плохие новости? — спросила мисс Ходжес, заметив мое выражение лица.
— Просто деловая встреча перенесена, — я сложил записку и убрал в карман.
— Кстати, ваш друг, мистер Бейкер, заходил вчера вечером. Сказал, что очень хочет с вами поговорить.
Чарльз Бейкер… Имя всплыло из памяти Стерлинга.
Коллега по фирме, тоже стажер, но на несколько месяцев дольше. Единственный, кого Уильям считал другом в Нью-Йорке.
— Спасибо, мисс Ходжес. Увижу его сегодня в офисе.
Поговорив с домохозяйкой, я вышел на улицу.
Нью-Йорк 1928 года ударил по моим чувствам, как симфония, исполняемая слишком громко.
Улица кипела жизнью. Автомобили Ford Model T и Packard с их характерными высокими капотами и блестящими радиаторами медленно двигались в потоке, выпуская клубы сизого дыма. На перекрестке полицейский в форме и белых перчатках регулировал движение свистком и энергичными жестами.
Я решил пройтись пешком до станции метро. Хотелось увидеть, почувствовать, вдохнуть этот Нью-Йорк — город, стоящий на пике процветания, не подозревающий о приближающейся катастрофе.
Мимо прошла группа девушек, смеясь и болтая. Короткие стрижки «боб», яркие платья с заниженной талией, жемчужные нити — типичные «флэпперы» эпохи джаза.
Одна бросила на меня оценивающий взгляд и улыбнулась. Я слегка приподнял шляпу в ответ, вспомнив манеры этого времени.
На углу мальчишка в кепке и коротких штанишках размахивал газетами.
— Экстра! Экстра! Фондовый рынок бьет рекорды! Президент Кулидж обещает вечное процветание! Всего пять центов!
Я подошел к нему и протянул монету.
— Держи, малыш.
— Спасибо, сэр! — он ловко сунул мне свежий выпуск «New York Times». — Хорошего дня! Покупайте акции, пока не поздно!
Покупайте акции, пока не поздно… Ирония была настолько горькой, что я едва удержался от смешка. Если бы он только знал, что произойдет в октябре следующего года.
Я шел по улице, разглядывая витрины магазинов. Ценники вызывали когнитивный диссонанс.
Мужской костюм за двадцать четыре доллара девяносто пять центов, женские туфли за пять долларов, фунт кофе за тридцать девять центов. Для 1928 года это немалые суммы, но по меркам двадцать первого века просто смехотворные.
Перед кинотеатром красовалась афиша: «Крылья» с Кларой Боу. Первый фильм, получивший «Оскар» за лучшую картину. Я помнил эту историческую деталь из курса киноискусства в колледже.
На другой стороне улицы художник рисовал карикатуры. Группа зевак окружила его, восхищаясь мастерством. Через дорогу мужчина в фартуке выкатил тележку с хот-догами, и аппетитный запах напомнил, что я не завтракал.
— Один, пожалуйста, — сказал я, протягивая монету.
— С горчицей и луком, сэр? — спросил продавец с сильным итальянским акцентом.
— Да, все как обычно, — ответил я, надеясь, что «обычное» для Стерлинга совпадало с моими предпочтениями.
Продавец ловко завернул хот-дог в бумагу и протянул мне.
— Вот, наслаждайтесь! Эй, вы же тот парень с Уолл-стрит, верно? Каждое утро проходите здесь.
— Да, это я, — кивнул я, откусывая горячий хот-дог. Вкус был ярче, насыщеннее, чем в моем времени. Никаких искусственных добавок, все натуральное.
— И как там дела на бирже? — подмигнул он. — Мой кузен вложил сбережения в General Electric. Говорит, к следующему году станет богачом!
Я чуть не поперхнулся. General Electric… После краха их акции упадут на восемьдесят три процента. Кузен этого человека потеряет почти всё.
— Рынок выглядит… стабильно, — осторожно ответил я.
— Стабильно? — рассмеялся продавец. — Он же растет как на дрожжах! Моя жена говорит, что я дурак, что не вкладываю деньги. Может, и правда стоит рискнуть, а?
Что я должен был сказать? Предупредить его? Кто поверит стажеру, предсказывающему финансовый апокалипсис в разгар экономического бума?
— Никогда не инвестируйте больше, чем готовы потерять, — сказал я наконец. — Это первое правило Уолл-стрит.
Продавец кивнул, но я видел, что мой совет не произвел впечатления. Эйфория слишком сильна.
На входе в метро меня встретил очередной символ эпохи.
Щеголеватый мужчина в твидовом костюме играл на саксофоне. Мелодия «Ain’t Misbehavin»' Фэтса Уоллера наполняла воздух игривыми нотами джаза. Несколько прохожих бросали монеты в открытый футляр от инструмента.
Я спустился в подземку, такую непохожую на метро моего времени. Плитка сияла чистотой, деревянные скамейки были отполированы до блеска.
Никаких граффити, никакого запаха человеческой массы. Все дышало порядком и оптимизмом эпохи.
Я опустил пятицентовую монету в турникет и прошел к платформе. Поезд подошел с характерным лязгом и скрежетом. Старинный, с округлыми формами и деревянными сиденьями внутри.
Внутри вагона царила типичная утренняя атмосфера. Мужчины в костюмах и шляпах, погруженные в газеты, женщины-секретарши в скромных платьях, спешащие на работу.
Я сел рядом с пожилым джентльменом, который дружелюбно кивнул мне поверх газеты «Wall Street Journal».
— Доброе утро, молодой человек. Направляетесь в финансовый район?
— Да, сэр, — ответил я. — Работаю в «Харрисон и Партнеры».
— Ох, у Роберта Харрисона? — его брови поднялись. — Непростой человек, но чертовски умный финансист. Вам повезло попасть в его фирму.
— Я только стажер, сэр.
— Все с чего-то начинают, — философски заметил он. — Я вот начинал рассыльным в банке сорок лет назад. А теперь владею собственной страховой компанией. — Он протянул руку. — Генри Уилкинсон.
— Уильям Стерлинг, — я пожал его руку.
— Стерлинг? — он нахмурился. — Ваш отец не Эдвард Стерлинг из текстильной промышленности?
Мое сердце замерло на мгновение. Надо же. Этот человек знал отца Уильяма?
— Да, сэр. Вы были знакомы?
— Не лично, но я слышал о его… несчастном случае. Печальная история.
Он замолчал, словно хотел что-то добавить, но передумал.
— В любом случае, — продолжил он бодрее, — сейчас отличное время для молодого человека в финансах. Экономика на подъеме, рынок стабильно растет. Даже Европа наконец оправляется после войны.
— Да, похоже, процветание пришло надолго, — сказал я, испытывая странное чувство вины за свой сарказм, который собеседник не мог уловить.
— Именно! — оживился Уилкинсон. — Президент Кулидж сказал это совершенно ясно — бизнес Америки это бизнес! Никогда еще средний американец не имел такого доступа к богатству. Акции, облигации — теперь это для всех, а не только для Морганов и Рокфеллеров!
Вагон метро замедлился, приближаясь к станции Wall Street.
— Моя остановка, — сказал я, поднимаясь.
— Удачного дня, молодой человек! — Уилкинсон протянул мне визитную карточку. — Если когда-нибудь решите сменить сферу деятельности, позвоните мне. В страховании тоже есть будущее.
Я взял карточку и положил в карман, улыбаясь иронии судьбы. Страховые компании будут одними из немногих финансовых учреждений, которые переживут крах относительно невредимыми.
Выйдя из метро, я оказался в сердце финансового района Нью-Йорка. Улицы кишели банкирами, брокерами и клерками, спешащими на работу.
Здания, которые я знал как исторические памятники, здесь были просто местом работы. Величественные, но обыденные для местных жителей.
Я остановился перед зданием Нью-Йоркской фондовой биржи. В моем времени его превратили в музей. Большинство торгов происходило электронно.
Но сейчас здесь кипела настоящая жизнь. Сотни брокеров кричали, размахивали руками, покупали и продавали акции в хаосе, который каким-то образом работал.
— Эй, Стерлинг! — окликнул меня молодой человек, спешащий по улице. — Подожди!
Я обернулся и увидел подтянутого блондина примерно моего возраста, в таком же строгом костюме. Память услужливо подсказала, это и есть тот самый Чарльз Бейкер, коллега-стажер из моей конторы.
— Бейкер, — кивнул я, пытаясь выглядеть естественно.
— Я заходил к тебе вчера, — запыхавшись, сказал он. — Мисс Ходжес сказала, что ты плохо себя чувствовал.
— Да, мигрень, — признался я. — Но сегодня лучше.
— Рад слышать. Слушай, — он понизил голос, — ты что-нибудь слышал о слиянии Steel Trust и Continental Resources?
Я напряг память. Эти компании были известны в истории бизнеса, но конкретно о слиянии в 1928 году я не помнил.
— Нет, а что?
— Ходят слухи, что объявят на следующей неделе. Харрисон в курсе, но держит информацию в секрете. Если мы сможем подтвердить это до официального анонса…
— Мы могли бы заработать, — закончил я за него.
— Не мы, а наши клиенты, — быстро поправил он, оглядываясь. — И фирма, конечно. А нам — признание и, возможно, ранний шанс на партнерство.
Я смотрел на него с новым пониманием. Инсайдерская торговля.
В 1928 году это не просто нормальное явление — это стандартный способ ведения бизнеса. Комиссия по ценным бумагам и биржам, которая объявит такую практику незаконной, будет создана только в 1934 году, после краха.
— Интересно, — сказал я осторожно. — Но откуда информация?
— Моя кузина работает секретаршей у одного из директоров Steel Trust, — подмигнул Бейкер. — Она слышала телефонный разговор.
— Подумаю об этом, — кивнул я, понимая, что мне нужно время, чтобы сориентироваться в этических нормах эпохи. — Кстати, ты знаешь кого-то по фамилии Риверс?
Бейкер нахмурился.
— Чарльз Риверс? Тот журналист?
— Возможно, — уклончиво ответил я.