— Большинство аналитиков следуют за вчерашними лидерами, — ответил я. — Мой подход ориентирован на выявление завтрашних тенденций.
Я взял еще одну диаграмму, показывающую историческое движение отдельных секторов.
— Посмотрите на этот паттерн. За два-три месяца до общерыночной коррекции 1923 года лидеры роста начали отставать, а традиционно скучные коммунальные и потребительские компании неожиданно ускорились. Мы видим схожую картину сейчас.
— Эта стратегия потребует гораздо более активного управления, чем обычный портфель, — заметил Джонсон.
— Именно поэтому я предлагаю строгий математический аппарат для принятия решений, а не эмоциональные оценки, — я свернул диаграммы. — Никаких субъективных суждений. Только числа, тренды и заранее установленные правила.
— Я никогда не видел такого подхода, Стерлинг, — Джонсон выглядел впечатленным. — Это нечто совершенно новое. Почти научное управление инвестициями.
Я позволил себе небольшую улыбку. То, что казалось инновацией в 1928 году, было всего лишь адаптацией стандартных техник тактического распределения активов из моего времени.
— Если позволите, я хотел бы попробовать эту стратегию с портфелем Гарднеров. Размер их капитала идеален для такого пилотного проекта.
Джонсон кивнул, все еще изучая диаграммы.
— Это рискованно, но интригующе рискованно. И самое важное, что с четкими правилами управления этим риском. Я согласен, Стерлинг. Давайте попробуем.
Мы покончили с основным блюдом и Джонсон, понизив голос, перешел к совершенно другой теме:
— Кстати, о внутренних делах фирмы. Вы, наверное, заметили растущее напряжение между Харрисоном и Паттерсоном?
Это неожиданный поворот, но именно то, на что я надеялся. Основная причина, почему я пришел на обед. Джонсон открывал дверь в мир внутрифирменных интриг.
— Заметил некоторые признаки, — осторожно ответил я.
— Это больше чем просто разногласия по поводу рыночной стратегии, — Джонсон наклонился ближе. — Паттерсон лоббирует значительное расширение операций фирмы. Хочет открыть отделения в Бостоне и Филадельфии, нанять вдвое больше брокеров. Харрисон же предпочитает оставаться компактной, элитной компанией.
— А вы на чьей стороне?
Джонсон усмехнулся.
— На стороне здравого смысла, Стерлинг. Стремительное расширение в период рыночной эйфории редко бывает мудрым решением. Но Паттерсон имеет поддержку среди младших партнеров. Они видят, как конкуренты увеличивают долю рынка, и боятся упустить возможности.
Он сделал паузу, словно решая, стоит ли продолжать.
— Кстати, о вас спрашивали.
— Кто? — я постарался, чтобы вопрос прозвучал небрежно.
— Кто-то сверху. — Джонсон неопределенно махнул рукой. — Не Харрисон и не Прескотт. Кто-то еще. Интересовались вашим прогрессом, вашими методами. Я бы сказал, что вы привлекли внимание некоторых влиятельных лиц.
Это могло быть как хорошим, так и тревожным знаком. В зависимости от того, кто именно проявлял интерес.
— Надеюсь, вы дали положительный отзыв, — попытался я пошутить.
— Более чем положительный, — серьезно ответил Джонсон. — Я ценю ваш аналитический подход и то, как вы заботитесь о таких клиентах, как Гарднеры. Большинство считают мелких инвесторов недостойными внимания. Вы нет, и это говорит о вашем характере.
Его искренность застала меня врасплох. В моем прежнем мире Уолл-стрит такая прямота редкость. Это открывало возможность для более смелого шага.
— Говоря о влиятельных лицах, — я сделал глоток воды, чтобы потянуть время, — в своих исследованиях я неоднократно встречал упоминания Continental Trust. Они, кажется, имеют значительное влияние в определенных финансовых кругах?
Эффект мгновенный. Лицо Джонсона застыло, а рука, державшая стакан с виски, на секунду замерла в воздухе.
— Continental Trust? — повторил он с деланной небрежностью. — Да, это влиятельная организация. Но весьма закрытая. Они редко фигурируют в публичных сделках.
Его глаза быстро осмотрели ресторан, словно проверяя, не слышал ли кто наш разговор.
— Что побудило ваш интерес? — спросил Джонсон, и в его голосе появилась едва заметная настороженность.
— Простое любопытство, — я пожал плечами. — В некоторых аналитических отчетах они упоминаются как ключевые игроки в финансировании крупных промышленных проектов. Но информации о них крайне мало.
Джонсон отпил виски и поставил стакан, немного резче обычного.
— Если могу дать вам совет, Стерлинг, — его голос звучал заметно холоднее, — сосредоточьтесь на публичных компаниях и традиционных инвестиционных инструментах. Такие структуры, как Continental Trust, не для молодых аналитиков. Это… мутные воды.
Затем, видимо решив, что реакция слишком резкая, он добавил более мягким тоном:
— Кстати, о публичных компаниях. Что вы думаете о недавнем объявлении General Motors о расширении производственных мощностей?
Смена темы настолько очевидная, что я не стал настаивать. Джонсон явно знал о Continental Trust больше, чем говорил, и мое упоминание этого имени задело какую-то чувствительную струну. Это само по себе ценная информация.
Мы перешли к обсуждению автомобильного сектора, новых моделей финансирования потребительских покупок и других нейтральных тем. К концу обеда напряжение, вызванное упоминанием Continental Trust, казалось, рассеялось.
— Я думаю, с Гарднерами мы поступим по вашему плану, — сказал Джонсон, когда официант принес счет. — И еще кое-что. У меня есть несколько небольших клиентов, похожих на Гарднеров. Семьи среднего класса с небольшими сбережениями, которые хотят разумно инвестировать. Я бы хотел передать их вам.
— Это большая честь, — искренне ответил я. — Я постараюсь оправдать ваше доверие.
— Я уверен в этом, — Джонсон оплатил счет, отмахнувшись от моего предложения разделить расходы. — В следующий четверг я представлю вас Томпсонам. Они учителя на пенсии, скопили около тридцати тысяч долларов. Скромная сумма, но для них это результат бережливости всей жизни.
Мы вышли на улицу, где по-летнему яркое солнце заливало Уолл-стрит.
— До четверга, Стерлинг, — Джонсон крепко пожал мою руку, и в этом рукопожатии читалось возросшее уважение. — И еще раз спасибо за ваш подход к Гарднерам. Не каждый брокер на Уолл-стрит помнит, что за цифрами всегда стоят реальные люди с их надеждами и мечтами.
Когда Джонсон удалился, я остался стоять у ресторана, обдумывая результаты встречи. Обед оказался продуктивным сразу в нескольких направлениях.
Я укрепил отношения с влиятельным старшим брокером. Получил под управление новых клиентов, что усилит мое положение в фирме. И, возможно самое важное, увидел явную реакцию на упоминание Continental Trust.
Теперь я был уверен. Джонсон что-то знал об этой организации. Что-то, что заставило его мгновенно напрячься и сменить тему. Его предупреждение о «мутных водах» не просто осторожность. В нем звучал страх.
Продвигаясь по оживленной улице в сторону офиса, я анализировал возможные сценарии. Если Джонсон, опытный и уважаемый брокер, опасается даже обсуждать Continental Trust, значит, их влияние простирается гораздо дальше, чем я предполагал.
Как это связано с документами, найденными в архиве? С таинственными кодами TR/CF/LNG и протоколом CT-03? С участием Харрисона и Форбса в смерти отца Стерлинга?
Головоломка становилась все сложнее, но некоторые фрагменты начинали складываться. Я видел в Джонсоне потенциального союзника, но осторожного, предпочитающего держаться в стороне от опасных тем.
Если я хотел привлечь его на свою сторону, нужно действовать постепенно. Укреплять доверие через успешную работу с клиентами. Доказывать компетентность и надежность.
Я улыбнулся про себя при мысли о том, как изменились мои приоритеты. В прошлой жизни Алекса Фишера я никогда бы не тратил время на мелких клиентов вроде Гарднеров. Теперь же их благополучие стало для меня своеобразным тестом, меркой моих собственных изменившихся ценностей.
С этими мыслями я вошел в здание «Харрисон Партнеры». Впереди меня ждала вторая половина дня, наполненная повседневными задачами молодого аналитика. Но мысленно я уже прорабатывал следующий шаг своего плана.
Остаток дня я провел, методично разбирая бумаги, анализируя данные и выполняя обычные обязанности младшего аналитика. Около пяти часов, когда офис постепенно пустел, телефон на моем столе зазвонил. Такие поздние звонки редкость.
— Уильям Стерлинг слушает, — ответил я, прижимая трубку к уху.
— Стерлинг, это Александр Норрис, — раздался хрипловатый голос с легким британским акцентом. — Надеюсь, не отвлекаю вас от важной работы?
Глава 35Серый капитал
Ах да, точно. Давненько не виделись.
Это же профессор Норрис, бывший заведующий кафедрой экономики Принстонского университета и один из немногих экономистов, публично выражавших скептицизм по поводу «бесконечного процветания» конца 1920-х годов. Наша первая встреча состоялась недавно, и наша короткая беседа явно произвела на него впечатление.
— Вовсе нет, профессор, — я выпрямился в кресле. — Чем обязан удовольствию?
— Хотел напомнить о встрече нашего неформального общества. В семь вечера, клуб «Грамерси». Я упоминал о вас коллегам, и они весьма заинтригованы вашими циклическими теориями.
«Неформальное общество», о котором говорил Норрис, представляло собой небольшую группу экономистов и финансистов, скептически настроенных к современной рыночной эйфории. Они собирались раз в месяц, чтобы обсудить тревожные тенденции, которые большинство предпочитало игнорировать.
— Конечно, буду обязательно, — ответил я. — Представлю некоторые материалы по корреляции между ростом потребительских кредитов и фондовыми индексами.
— Превосходно! — в голосе Норриса звучал неподдельный энтузиазм. — Кстати, вы видели последние данные по маржинальным кредитам? Федеральный резерв опубликовал их сегодня утром.
— Еще нет, был занят встречами с клиентами.