Я аккуратно сложил все обратно в портфель, наклеив новую сургучную печать, которую всегда носил с собой для подобных случаев. Быстро умывшись для поддержания легенды о посещении уборной, я вышел в общий зал и направился к выходу.
И тут я заметил его, высокого мужчину в сером пальто и шляпе, внимательно изучающего ряды камер хранения. Его лицо частично скрыто, но что-то в его поведении заставило меня напрячься.
Он методично осматривал номера, словно искал конкретную ячейку. Возможно, именно ту, которую я только что посетил.
Я не стал испытывать судьбу и немедленно влился в толпу пассажиров, покидающих вокзал через западный выход. Оказавшись на 42-й улице, я поймал такси и назвал адрес кафе, где должен был встретиться с Прескоттом.
По дороге я размышлял о новых загадках.
Бостон. Дом с портретом Эмерсона. Записная книжка отца. «Доки Анаконды». Все это требовало поездки в родной город Стерлинга, и чем скорее, тем лучше.
Операция «Анакондо» не была новым планом. Судя по фотографии 1897 года, ее истоки уходили глубоко в прошлое, возможно даже к моменту основания Continental Trust. И каким-то образом все это связано с грядущим финансовым крахом.
Когда такси затормозило у кафе «Гамильтон», я уже принял решение. Мне нужно было посетить Бостон как можно быстрее. Желательно до того, как начнется моя новая должность у Харрисона.
Ключ к разгадке находился в доме моего «отца». Там, где все началось.
Но ладно. Сейчас надо сосредоточиться на работе.
Кафе «Гамильтон» располагалось на тихой боковой улице Верхнего Ист-Сайда, достаточно далеко от финансового района, чтобы свести к минимуму вероятность случайных встреч с коллегами. Это заведение славилось венскими завтраками и изысканным обслуживанием. Идеальное место для конфиденциальных бесед.
Подходя к кафе, я невольно отметил симпатичную витрину в стиле модерн с изящными деревянными рамами и вензелями из кованого железа. За стеклом виднелись мраморные столики и кожаные кресла, создававшие атмосферу европейского кофейного дома.
Едва уловимый аромат свежемолотого кофе и выпечки просачивался даже на улицу, вызывая мгновенный отклик у прохожих, многие из которых замедляли шаг, взглянув на витрину.
Прескотт уже ждал меня за угловым столиком, частично скрытым декоративной ширмой в стиле ар-деко. Отличное место для разговора, который не предназначен для посторонних ушей.
Элегантный, как всегда, в темно-синем костюме с едва заметной полоской и бордовом галстуке, он изучал утренний выпуск «Herald Tribune».
— Великолепное утро, не так ли? — поприветствовал он меня, складывая газету. — Янки снова разгромили Атлетикс. Бейб Рут сделал два хоумрана.
— Впечатляющий результат, — кивнул я, усаживаясь напротив. Это часть нашего маленького ритуала, начинать с нейтральных тем для любых случайных слушателей. — А вы видели новую постановку «Странной интерлюдии» О'Нила? Говорят, настоящий театральный прорыв.
— Еще нет, но Маргарет не дает мне покоя на этот счет. Говорит, билеты раскупаются за недели вперед.
К нашему столику подошел официант, пожилой австриец с безупречно подстриженными седыми усами и салфеткой, перекинутой через руку.
— Доброе утро, господа. Чем могу служить?
— Мне кофе по-венски и яйца «Бенедикт», — заказал Прескотт.
— Черный кофе и омлет с ветчиной, — добавил я.
Официант кивнул и удалился, бесшумно ступая по мягкому ковру.
Прескотт подождал, пока он отойдет на достаточное расстояние, затем склонился ближе, понизив голос:
— Поздравляю с новой должностью, Стерлинг. Личный ассистент Харрисона — это весьма неожиданный поворот.
— Для меня не меньше, чем для остальных, — я отпил воды из хрустального стакана. — Учитывая его недавнее недовольство.
— Многие удивлены решением Харрисона, — задумчиво произнес Прескотт. — Он редко подпускает кого-то так близко, особенно молодых сотрудников. Даже партнеры компании не всегда имеют доступ к информации, которая теперь будет проходить через ваши руки.
— Полагаете, у него есть какой-то особый мотив?
— Возможно, он видит в вас перспективного союзника в его холодной войне с Паттерсоном, — Прескотт окинул взглядом зал, убеждаясь, что нас никто не подслушивает.
Принесли кофе, крепкий ароматный напиток в фарфоровых чашках с позолоченной каймой. Прескотт размешал сливки с впечатляющей медлительностью, словно выполнял некий ритуал.
— Вы, вероятно, заметили некоторую напряженность между двумя старшими партнерами, — продолжил он.
— Сложно не заметить. Особенно после последнего собрания по квартальным результатам, — подтвердил я. По слухам, тогда Харрисон и Паттерсон едва не перешли на повышенные тона во время обсуждения новой инвестиционной стратегии.
— Этот конфликт имеет глубокие корни, — Прескотт отпил кофе. — Харрисон консервативный инвестор старой школы. Он предпочитает малые риски, стабильный рост и безупречную репутацию. Для него «Харрисон Партнеры» не просто бизнес, а наследие, которое должно просуществовать столетия.
Я кивнул, вспоминая степенную манеру Харрисона вести дела.
— Паттерсон же, — продолжил Прескотт, — представляет новую волну. Он агрессивный стратег, который хочет расширить фирму, открыть филиалы в Бостоне и Филадельфии, привлечь больше клиентов со средним капиталом. Для него важнее масштаб и быстрый рост, даже ценой некоторых компромиссов.
Официант вернулся с нашими завтраками. Яйца «Бенедикт» Прескотта выглядели безупречно.
Золотистые английские маффины, увенчанные ломтиками канадского бекона, яйцами-пашот и нежным голландским соусом. Мой омлет с ветчиной источал аппетитный аромат, дополненный свежим хрустящим тостом и домашним джемом.
Мы сделали паузу, чтобы отдать должное еде. Я понимал, что Прескотт намеренно выстраивает разговор, переходя от общего контекста к более существенным деталям.
— Возможно, вы заметили еще одно отличие, — продолжил он, аккуратно промокнув губы салфеткой. — Паттерсон имеет связи с новой финансовой элитой, промышленниками, нефтяными магнатами, владельцами железных дорог. Харрисон же предпочитает работать со старыми деньгами, потомственными династиями Восточного побережья, консервативными трастовыми фондами.
— И это противостояние обострилось в последнее время?
— Именно. — Прескотт понизил голос до еле слышного шепота. — Возможно, ваше назначение способ противодействовать растущему влиянию Паттерсона в компании, — предположил Прескотт. — Харрисон может видеть в вас потенциального союзника, учитывая ваши довольно консервативные инвестиционные рекомендации.
За окном кафе пронесся современный автомобиль. Блестящий черный паккард с хромированными деталями. Его гладкие обтекаемые формы контрастировали с угловатыми фордами, все еще преобладающими на дорогах. Символ новой эпохи среди реликтов прошлого.
— Есть еще кое-что, — задумчиво произнес Прескотт, проследив за моим взглядом. Он помедлил, словно взвешивая, стоит ли делиться этой информацией. — Мне стало известно, что Паттерсон собирает назовем это компрометирующими материалами на Харрисона. Особенно его интересуют сделки начала 1920-х, когда наша фирма еще только восстанавливалась после послевоенной рецессии.
Это новость, которая могла оказаться полезной.
— Ваш совет? — спросил я, отодвигая пустую тарелку.
— Не принимайте ничью сторону слишком открыто, — ответил Прескотт, задумчиво глядя на улицу. — В таких конфликтах нейтралитет лучшая позиция до решающего момента. Вы новый игрок, в вас нет инвестиций ни одной из сторон. Используйте это преимущество.
Он сделал паузу, отпивая кофе.
— Когда станет ясно, чья сторона возьмет верх, тогда и делайте выбор. А до тех пор учитесь, наблюдайте и собирайте информацию.
— Благодарю за откровенность, — я внимательно посмотрел на Прескотта. — Что-то подсказывает мне, что ваше положение в компании тоже непростое.
Он позволил себе тонкую улыбку:
— Я слишком долго в этом бизнесе, чтобы принимать сторону в корпоративных войнах раньше времени. Но я ценю профессионализм и здравый смысл выше политических амбиций.
Наш разговор принял более непринужденный характер. Мы обсудили несколько инвестиционных идей, последние рыночные тенденции и растущий ажиотаж вокруг радиоакций.
— Кстати, об осторожности, — сказал Прескотт, когда мы уже собирались расходиться. — Один из моих старых клиентов, Джеймс Паркер-старший, демонстрирует необычную бдительность в последнее время. Переводит значительные суммы в облигации и золотодобывающие компании, сокращает позиции в промышленных акциях.
— Занятно, — я проявил сдержанный интерес. — Какие-то конкретные опасения?
— Он немногословен, но однажды обронил фразу, что атмосфера напоминает ему дни перед паникой 1907 года. А Паркер не из тех, кто бросается словами. Он правильно предсказал и тот кризис, и послевоенную рецессию 1920 года. Его интуиция стоила мне многих седых волос, но сэкономила его клиентам миллионы.
Эта информация заставила меня задуматься. Прескотт уже говорил про Паркера.
Были ли другие опытные инвесторы, помимо меня, кто чувствовал приближение бури? Возможно, на Уолл-стрит существовала своя когорта «пророков», подобных Паркеру, людей с достаточной интуицией или знаниями, чтобы распознать признаки надвигающегося краха.
— Бывают ли совпадения в таких вещах? — задумчиво спросил я.
— В финансах редко что-то происходит случайно, — ответил Прескотт, расплачиваясь за завтрак. — Когда самые опытные крысы начинают покидать корабль, умный моряк проверяет трюм на наличие течи.
Мы договорились поддерживать регулярный обмен информацией, особенно о любых новых маневрах в противостоянии Харрисона и Паттерсона.
— Одна последняя вещь, — сказал Прескотт, когда мы уже стояли на тротуаре. — Будьте внимательны с записями, которые делаете в новой должности. Любой документ может стать оружием в руках той или иной стороны. Харрисон держит свою группу поддержки среди старших брокеров, Паттерсон — среди операционных управляющих. Секретариат разделен примерно поровну.