О’Мэлли выдохнул с явным облегчением:
— Спасибо, что не сказали это перед вылетом.
Аэродром был практически пуст. Несколько ангаров, маленькое здание диспетчерской и ни души вокруг. Дождь превратился в легкую морось, а холодный ветер пронизывал до костей.
— Дальше что, босс? — спросил О’Мэлли, когда мы, расплатившись и попрощавшись с Риддлом, оказались под тусклым светом единственного работающего фонаря.
— Нужно поймать такси, — я оглядел пустынную дорогу. — Но сначала…
Я подошел к телефонной будке у диспетчерской и набрал номер. Междугородний разговор с Саутгемптоном снова занял несколько минут, но в конце концов мне удалось связаться с Констанс.
— Мы долетели, — сказал я ей. — Спасибо, Констанс. Ты спасла нам жизнь.
— У тебя есть склонность к драматизму, Уильям, — в ее голосе слышалась улыбка. — Но я рада, что помогла. Джек мой давний друг… и, как оказалось, очень любит получать благосклонность богатых наследниц.
— Я твой должник, — искренне сказал я.
— И я обязательно потребую оплаты, — ее голос стал серьезнее. — Будь осторожен, Уильям. Я не знаю, во что ты влип, но чувствую, что это опасно.
— Так и есть. Я расскажу тебе все, когда смогу.
— Обещаешь?
— Обещаю.
После разговора с Констанс нам пришлось ждать почти полчаса, пока на дороге появилось такси, старый Ford Model T, переделанный под таксомотор. Водитель, пожилой мужчина, с подозрением осмотрел нас:
— Куда едем, джентльмены?
— Бикон-Хилл, — ответил я. — Маунт-Вернон-стрит, 42.
Поездка через ночной Бостон заняла около получаса.
Я смотрел через запотевшее окно на проплывающие мимо улицы, поражаясь, насколько город отличался от того, что я знал в будущем. Он был темнее, компактнее, наполнен характерной атмосферой старой Новой Англии.
Маунт-Вернон-стрит встретила нас тишиной и рядами элегантных таунхаусов из красного кирпича, возраст которых приближался к столетию. Газовые фонари отбрасывали желтоватый свет на блестящую от дождя брусчатку.
Такси остановилось у дома номер сорок два, четырехэтажного таунхауса в георгианском стиле с черной дверью и бронзовым дверным молотком в форме львиной головы.
— Ждать? — спросил таксист, когда мы вышли.
Я бросил взгляд на темные окна дома:
— Нет, спасибо. Мы задержимся.
Когда такси уехало, мы остались одни на тихой улице. О’Мэлли осмотрелся:
— Приличный район. Ваша семья была состоятельной?
— По всей видимости, — я подошел к крыльцу. — Но после смерти родителей дом пустовал. Я жил с тетей в Нью-Джерси.
Мы поднялись по ступенькам к двери. Я опустился на колени и осмотрел третью ступеньку, ища что-то, что подсказало бы интуиция… или, может быть, память Уильяма, которая иногда загадочным образом проявлялась во мне.
Действительно, один из кирпичей оказался слегка расшатан. Я вытащил его, и под ним обнаружился маленький тайник с запасным ключом.
— Надо же, не забыли? — удивился О’Мэлли.
— Я просто почувствовал, — честно ответил я.
Ключ подошел к замку, и тяжелая дверь отворилась со скрипом, нарушившим ночную тишину. Мы вошли в темный холл.
Запах пыли и застоявшегося воздуха окутал нас. Я щелкнул выключателем у двери, но электричество не работало.
— Отключено, — пробормотал я и достал из чемодана небольшой электрический фонарь, одно из тех изобретений, которые уже существовали в 1928 году, но были относительной редкостью.
Луч света выхватил из темноты высокий потолок с лепниной, мраморный пол холла, покрытый тонким слоем пыли, и широкую лестницу, ведущую на второй этаж.
— Патрик, осмотри первый этаж, — сказал я О’Мэлли. — Проверь, нет ли следов недавнего проникновения. И посмотри, работает ли газ на кухне, может, хоть свечи зажжем.
— Понял, босс.
О’Мэлли направился в глубину дома, а я медленно поднялся по лестнице на второй этаж.
Время здесь словно остановилось. Зеркала в тяжелых рамах, покрытые чехлами мебель, старинные картины на стенах. Все выглядело так, будто хозяева просто ненадолго вышли. Только слой пыли и затхлый воздух выдавали, что дом пустовал годами.
Я шел по коридору, и с каждым шагом в голове возникали странные образы. Вот эта дверь ведет в комнату матери. Здесь, в нише, стояла китайская ваза, подарок отцу от делового партнера. А там, в конце коридора — кабинет Эдварда Стерлинга.
Я остановился перед массивной дубовой дверью. Странное чувство дежавю охватило меня.
Я был здесь раньше… вернее, Уильям был. Это его память, проникшая в мое сознание вместе с его телом. Я потряс головой, отгоняя наваждение, и открыл дверь.
Кабинет Эдварда Стерлинга представлял собой просторную комнату с высокими окнами, выходящими на улицу. Большой письменный стол красного дерева занимал центральное место, а вдоль стен тянулись книжные полки до самого потолка. В углу стоял глобус внушительных размеров, а рядом с ним — небольшой бар с графинами.
Я медленно обошел кабинет, освещая фонарем каждый уголок. На столе лежали бумаги, покрытые тонким слоем пыли, словно кто-то прервал работу и больше никогда к ней не вернулся. Календарь на стене показывал май 1925 года, месяц смерти Эдварда Стерлинга.
— Эдвард, что ты оставил своему сыну? — тихо произнес я, присаживаясь в кожаное кресло.
Методично, ящик за ящиком, я начал обыскивать стол. Деловые бумаги, счета, старые письма. Ничего, что указывало бы на Continental Trust или «Анакондо».
О’Мэлли появился в дверях:
— Первый этаж чист, босс. Газ отключен, но я нашел несколько свечей в буфетной.
Он зажег две свечи, поставив одну на стол, а другую на маленький столик у книжных полок. Мягкий, колеблющийся свет наполнил кабинет, придавая ему еще более призрачный вид.
— Что-нибудь нашли? — спросил он.
— Пока нет, — я закрыл последний ящик стола. — Если отец собрал компромат на Continental Trust, он должен был спрятать его очень тщательно.
Я встал и начал осматривать книжные полки.
Тысячи томов — классическая литература, научные трактаты, энциклопедии, собрания сочинений… Я водил пальцем по корешкам, пытаясь почувствовать что-то необычное. И вдруг мой взгляд упал на полку с экономической литературой.
Пять томов «Истории банковского дела» Томаса Хаббарда. Между четвертым и пятым томами стояла тонкая книга в неприметном переплете — «Финансовые кризисы XIX века» Роберта Уэллса. Я потянулся к ней, но что-то заставило меня остановиться.
Я снова посмотрел на книжный ряд. Что-то не так. Если это полное собрание… Стоп.
Я направил фонарь на полку, и тени заплясали по книжным корешкам.
— Вот, — сказал я, указывая на «Историю банковского дела». — Смотри внимательно. Это пятитомник, но четвертый том стоит не там, где должен. Он должен быть рядом с третьим.
Я потянулся к четвертому тому и обнаружил, что он не сдвигается с места. Казалось, книга приклеена к полке. Затем я попробовал пятый том. Тот же результат.
— Странно, — пробормотал я и попытался наклонить третий том.
Книга подалась, но не так, как должна. Вместо того, чтобы выдвинуться, она наклонилась, словно на шарнире. В тот же момент раздался тихий щелчок, и секция книжной полки слегка выдвинулась.
— Что за чертовщина… — выдохнул О’Мэлли.
Я осторожно потянул за край полки, и та отошла в сторону, обнажив небольшой тайник в стене. В нем лежали две вещи: потертая кожаная записная книжка и желтая папка с документами.
— Вот тебе и солидный промышленник, — присвистнул О’Мэлли. — Прятал секреты, как в детективных романах.
Я извлек находки из тайника и положил на стол. Руки слегка дрожали от возбуждения.
Записная книжка оказалась заполнена мелким, аккуратным почерком Эдварда Стерлинга. Пролистывая страницы, я обнаружил, что значительная часть записей зашифрована. Простым, но эффективным шифром замены.
— Здесь нужно время, — я отложил книжку и открыл папку.
Внутри обнаружилось несколько документов. Первый представлял собой копию договора между текстильной фабрикой Стерлинга и Continental Trust. Второй — серия банковских выписок с подозрительными переводами. Третий… Третий оказался меморандумом Continental Trust с грифом «Строго конфиденциально».
Я начал читать, и с каждой строчкой мое сердце билось все сильнее.
«Проект „Анакондо“ — план по контролируемому сжатию кредитного рынка с целью оптимизации распределения финансовых активов и реструктуризации нестабильных секторов экономики…»
Это план преднамеренного обрушения фондового рынка.
Я продолжил чтение. Документ описывал четыре фазы операции, растянутые на период с 1925 по 1930 год.
Первая фаза, «Подготовка», включала создание сети подставных компаний и аккумуляцию ликвидных резервов. Вторая — «Инфляция» предусматривала искусственное раздувание фондового пузыря через контролируемое кредитование. Третья, «Сжатие», описывала механизм резкого ужесточения кредитной политики и одновременной массированной игры на понижение. И наконец, четвертая, «Сбор урожая», содержала список из более чем ста компаний, которые планировалось приобрести после обвала цен.
— Боже мой, — прошептал я.
— Что там, босс? — О’Мэлли заглянул через мое плечо.
Они спланировали Великую депрессию. Я чуть было не сказал об этом помощнику. Не просто знали о ней, они ее создали. Это действительно так?
Я перевернул страницу и увидел график с пометками. На нем была указана предполагаемая дата «Фазы Сжатия», осень 1929 года, с пиком операции в октябре.
Я продолжил изучать документы, и картина становилась все более четкой. Continental Trust был лишь видимой частью гораздо более крупной структуры, включавшей несколько банков и инвестиционных компаний. Они использовали сеть подставных фирм для накачивания рынка дешевыми деньгами, одновременно создавая условия для последующего обвала.
— Мистер Стерлинг, — пробормотал я, обращаясь к призраку Эдварда, — вы нашли бомбу замедленного действия. И они убили вас за это.
В последнем документе из папки я обнаружил доказательство этой догадки — внутренний меморандум Continental Trust с пометкой «Угроза безопасности — Э. С.» и рекомендацией «принять меры для защиты целостности проекта». Дата на документе — 12 мая 1925 года, за неделю до официальной даты смерти Эдварда Стерлинга.