— И каковы следующие шаги, доктор Флеминг?
— Вот здесь и возникают трудности, — его лицо омрачилось. — Чтобы сделать пенициллин доступным для лечения, нужно разработать методы массового производства. Настоящий пенициллин производится в ничтожных количествах, даже для лабораторных экспериментов едва хватает.
— А что требуется для решения этой проблемы?
Флеминг откинулся в кресле.
— Серьезные инвестиции в исследования. Новое оборудование, квалифицированный персонал, время. Очень много времени. По моим оценкам, от нескольких лет до десятилетия, прежде чем мы сможем производить пенициллин в промышленных масштабах.
Десятилетие. Если дождаться естественного хода событий, массовое производство пенициллина начнется только в начале 1940-х, во время Второй мировой войны. Сколько жизней можно спасти, ускорив этот процесс на десять лет!
— Доктор Флеминг, — начал я осторожно, — что если бы у вас были неограниченные ресурсы для исследований? Собственная лаборатория, лучшее оборудование, команда талантливых ученых?
Глаза Флеминга загорелись.
— О, если бы! Мы могли бы ускорить процесс в разы. Начать с изучения химической структуры пенициллина, затем найти способы стабилизации и концентрации. Возможно, даже создать синтетические аналоги…
— Мистер Стерлинг, — вмешался доктор Стивенс, — боюсь, вы недооцениваете масштаб инвестиций, необходимых для такого проекта.
— Попробуйте удивить меня цифрами, — улыбнулся я.
Стивенс и Флеминг переглянулись. Наконец, Флеминг назвал сумму, которая для 1929 года звучала астрономически.
— Для создания полноценного исследовательского центра потребуется около пятисот тысяч долларов первоначальных инвестиций. Плюс ежегодные операционные расходы в размере двухсот тысяч.
— А сроки?
— При наличии ресурсов и правильной организации… возможно, пять лет до первых практических результатов.
Пять лет. К 1934 году. Это означало бы доступность антибиотиков задолго до войны.
— Джентльмены, — я достал из внутреннего кармана чековую книжку, — вы получите все необходимые средства.
Флеминг подумал, что ослышался.
— Прошу прощения?
— Я предлагаю создать исследовательский центр по разработке пенициллина, — я начал выписывать чек. — Первоначальное финансирование — миллион долларов.
В лаборатории повисла тишина. Доктор Стивенс побледнел. Флеминг открыл рот, но не произнес ни слова.
— Это невозможно, — наконец выдохнул Стивенс. — Мистер Стерлинг, вы говорите о сумме, сопоставимой с годовым бюджетом всего университета.
— И каждый цент окупится сторицей, — я оторвал чек и протянул его изумленному декану. — Доктор Флеминг, я хочу, чтобы в течение месяца была создана лаборатория, не уступающая лучшим в Европе.
Флеминг, наконец, пришел в себя.
— Мистер Стерлинг, я тронут вашим интересом к моих работе. Большинство финансистов считает медицинские исследования невыгодным вложением.
— Доктор Флеминг, ваше открытие может спасти больше жизней, чем все, что унесли войны в истории человечества, — ответил я с искренним убеждением. — Такие инвестиции бесценны.
— Но почему? — Стивенс все еще держал чек, словно боясь, что тот исчезнет. — Что заставило вас принять столь радикальное решение?
Я задумался на мгновение, выбирая слова.
— Недавно я потерял близкого человека из-за инфекции, которую врачи не смогли вылечить. Тогда я решил, что если у меня будет возможность предотвратить подобные трагедии, я не упущу ее.
Это было правдой, хотя и половинчатой. Я знал, какое значение имел этот препарат для человечества.
— Есть еще одно условие, — добавил я. — Я хочу, чтобы результаты исследований стали достоянием медицинского сообщества как можно быстрее. Не должно быть никаких патентных ограничений или попыток монополизации.
Флеминг энергично кивнул.
— Полностью согласен! Медицина должна служить человечеству, а не частным интересам.
Я улыбнулся. В оригинальной истории Флеминг действительно придерживался таких взглядов, отказавшись патентовать пенициллин.
— Когда можете начать набор команды? — спросил я.
— Немедленно, — ответил Стивенс, все еще ошеломленный. — У нас есть контакты с лучшими микробиологами и химиками страны. Многие будут счастливы присоединиться к такому проекту.
— Превосходно. Доктор Флеминг, планируете остаться в Америке для руководства проектом?
— Если позволите, я хотел бы разделить время между Нью-Йорком и Лондоном, — он задумался. — Там остались мои исследования, да и семья…
— Конечно. Мы организуем все так, чтобы вам было удобно.
О’Мэлли, который все это время молча стоял у двери, неожиданно подал голос:
— Прошу прощения за вмешательство. Мистер Стерлинг, возможно, стоит обсудить некоторые практические детали отдельно?
Я кивнул, понимая его намек. Безопасность, логистика, контракты, все это требовало детального планирования.
— Доктор Стивенс, доктор Флеминг, позвольте моему помощнику встретиться с вашими юристами завтра. Мы оформим все необходимые документы.
— Разумеется, — Стивенс кивнул. — Хотя должен предупредить, университетская бюрократия порой движется медленно.
— Мы найдем способы ускорить процесс, — заверил я.
Флеминг вдруг нахмурился.
— Кстати, о финансировании. Вы не единственный, кто интересуется коммерческим потенциалом биологических открытий. Хотя, в последние месяцы несколько крупных корпораций сокращают финансирование научных проектов.
— Действительно? — я заинтересовался.
— Да. Например, химические компании вдвое сократили гранты нашему факультету. Говорят о необходимости «оптимизации затрат» и «фокусировке на прибыльных направлениях».
Доктор Стивенс подтвердил:
— То же самое происходит по всей стране. Даже такие гиганты как DuPont урезают исследовательские программы.
Это четвертый весомый признак приближающегося кризиса. Корпорации интуитивно готовились к трудным временам, сокращая долгосрочные инвестиции в пользу краткосрочной ликвидности.
— Тем более важно поддерживать науку в такие периоды, — заметил я. — Именно исследования помогут экономике оправиться от любых потрясений.
Мы провели еще час, обсуждая детали будущего проекта. Флеминг увлеченно рассказывал о своих планах, доктор Стивенс делал записи, а я мысленно представлял, как через несколько лет первые пациенты получат спасительное лечение.
Когда мы наконец попрощались, доктор Флеминг дошел с нами до выхода.
— Мистер Стерлинг, — он остановился у двери, — есть нечто, что меня беспокоит. Ваша щедрость поразительна, но не связана ли она с какой-то информацией о грядущих эпидемиях или войнах?
Вопрос застал меня врасплох. Неужели я настолько прозрачен?
— Просто предчувствие, доктор, — ответил я осторожно. — И желание быть готовым ко всему.
Флеминг медленно кивнул.
— В последнее время многие говорят о неких тревожных тенденциях. Не только в экономике, но и в международной обстановке. Возможно, вы правы, готовясь заранее.
Выйдя из здания, мы направились к автомобилю. Солнце все еще светило ярко, но в воздухе чувствовалась подступающая вечерняя прохлада.
— Интересная встреча, — заметил О’Мэлли, когда мы сели в машину. — Вы действительно думаете, что эта плесень так важна?
— Поверь мне, Патрик, это открытие изменит мир. — Я откинулся на сиденье, размышляя о проделанной работе. — И возможно, мы только что спасли миллионы жизней.
— Миллионы? — он усмехнулся. — Это всего лишь плесень.
— Всего лишь плесень, которая победит инфекции, убивающие больше людей, чем все войны вместе взятые.
О’Мэлли покачал головой, но промолчал. Мартинс завел двигатель, и мы выехали на улицы Нью-Йорка.
Я смотрел в окно на городскую суету, думая о контрастах этого дня. Утром благотворительность для детей и больных. Днем инвестиции в научную революцию. А вскоре меня ждали важные встречи в мире политики и преступности.
Тремя чеками, выписанными за сегодняшний день, я потратил больше денег, чем зарабатывали тысячи американцев за всю жизнь. Но каждый доллар был инвестицией в будущее, которое я знал слишком хорошо.
— В офис, босс? — спросил Мартинс.
— Да. Нужно подготовиться к вечеру. — Я проверил время. — И О’Мэлли, не забудь связаться с нашими юристами. Нужно создать отдельный фонд для финансирования научных исследований. Пенициллин только начало.
— Размышляете о других проектах?
— Всегда, — я кивнул. — Наука не должна стать жертвой экономического кризиса. Скорее наоборот, именно сейчас важно инвестировать в открытия, которые помогут миру восстановиться.
Автомобиль мчался по улицам Нью-Йорка, увозя нас от тихих университетских коридоров обратно в мир больших денег и еще больших амбиций. Но я знал точно часть моих денег пошла на дело, которое переживет любые кризисы и революции.
Пенициллин. Маленькая плесень, которая изменит историю человечества. И теперь у нее достаточно ресурсов, чтобы сделать это на десять лет раньше.
От университета мы направились прямо в главный офис «Стерлинг, Харрисон и Партнеры». Вечерние тени уже начинали удлиняться, но рабочий день далек от завершения. В приемной мисс Говард встретила меня с обычной стопкой срочных документов.
— Добро пожаловать, мистер Стерлинг. Мистер Прескотт просил зайти к нему, как только вы появитесь. Также звонили представители Роквуда по поводу завтрашнего ужина с губернатором Рузвельтом.
— Спасибо, мисс Говард. Сначала к Прескотту.
Кабинет Прескотта располагался в углу этажа, с великолепным видом на гавань. Я вошел, не стучась, ведь наши отношения давно вышли за рамки формальностей.
— Джонатан? Вы хотели меня видеть?
Прескотт поднял голову от документов, его лицо выражало озабоченность.
— Уильям, садитесь. У нас небольшая проблема. — Он указал на стул напротив. — Получил несколько тревожных звонков от наших крупнейших клиентов.
— Какого рода?
— Они начинают нервничать. Семья Астор спрашивает, почему мы так агрессивно увеличиваем долю наличности в их портфеле. Вандербильты недовольны продажей части технологических акций. Даже Роквуды выражают «некоторую озабоченность» нашей стратегией.