Я сделал большой глоток бренди, выигрывая время:
— У меня есть источники. В том числе в самом Continental Trust.
— Кто именно?
— Этого я сказать не могу, — я покачал головой. — Даже тебе. Их безопасность зависит от абсолютной секретности.
Элизабет поднялась и подошла к камину, глядя на пламя:
— Знаешь, что самое странное? Я верю твоим прогнозам. Они совпадают с тем, что я сама наблюдаю в экономике. Но я не понимаю, почему ты так настойчиво пытаешься отвлечь меня от Continental Trust.
— Потому что я не хочу потерять еще одного человека, которого ценю, — последнее слово я произнес тише, чем намеревался.
Она обернулась:
— Которого что?
Я поставил бокал на столик и подошел к ней.
Тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в камине, повисла между нами. Ее глаза, освещенные отблесками огня, расширились.
— Ты никогда раньше этого не говорил, — произнесла она тихо.
— Не говорил, — согласился я, делая еще один шаг к ней. — Но это правда. И именно поэтому я не могу позволить тебе рисковать жизнью, гоняясь за Continental Trust.
— Ты не можешь мне «позволить» или «не позволить», — в ее голосе послышались стальные нотки. — Я принимаю решения сама.
— Конечно, — я взял ее руки в свои. — Но я прошу тебя принять во внимание и мои чувства. Дай мне время подготовить все так, чтобы твое расследование не привело к трагедии.
Ее лицо смягчилось:
— Сколько времени?
— Два месяца. До ноября.
— Два месяца? — она недоверчиво покачала головой. — За это время они успеют завершить свой план!
— И оставят следы, которые мы сможем использовать против них, — настаивал я. — Сейчас у нас только подозрения и отрывочные документы. После краха у нас будут доказательства.
— А люди, которые потеряют все?
— Я делаю все возможное, чтобы спасти тех, кто прислушивается к моим советам, — сказал я с горечью. — Но нельзя спасти всех. Особенно тех, кто не желает слышать предупреждения.
Элизабет высвободила руки и отступила на шаг:
— Ты говоришь как человек, который принял неизбежность катастрофы. Как будто миллионы разорившихся семей это просто стоимость игры.
Ее слова задели за живое. Это было именно то, что я чувствовал в своей прошлой жизни Алекса Фишера. Хладнокровный расчет, в котором люди были лишь цифрами.
— Нет, — я покачал головой. — Я говорю как человек, который видит айсберг впереди и понимает, что корабль уже не может полностью избежать столкновения. Но это не значит, что я не пытаюсь спасти столько пассажиров, сколько возможно.
— И Continental Trust это айсберг?
— Они и такие, как они, — я кивнул. — Финансовая элита, которая использует систему как инструмент обогащения. Они не создали айсберг, но они точно знают, где он находится, и направляют корабль прямо на него.
Элизабет подошла к окну, глядя на ночной Нью-Йорк:
— Знаешь, что самое забавное? Я сейчас не понимаю, кто из нас кого пытается использовать. Ты меня, чтобы отвлечь от Continental Trust, или я тебя, чтобы получить информацию.
— Может быть, мы оба просто заботимся друг о друге, — я улыбнулся, заправляя прядь волос за ее ухо.
— Может быть, — она позволила себе легкую улыбку. — Хорошо, Уильям. Два месяца. Но после этого мы возвращаемся к Continental Trust. И ты не сможешь меня остановить.
— Договорились, — я наклонился и нежно поцеловал ее.
Она ответила на поцелуй, сначала осторожно, потом с растущей страстью. Ее руки скользнули по моей спине, притягивая ближе. Мои пальцы запутались в ее волосах, сбивая безупречную укладку.
Когда мы наконец оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, ее глаза казались темнее в полумраке комнаты:
— Ты действительно так ценишь меня? Или это часть стратегии?
Вместо ответа я снова поцеловал ее, с такой искренностью, на какую только был способен. Мои руки скользнули по изгибам ее тела, подчеркнутым тонкой тканью платья.
— Библиотека не самое подходящее место… — прошептала она, но ее пальцы уже расстегивали пуговицы моего жилета.
— Фаулер знает, что меня нельзя беспокоить до утра, — я начал медленно расстегивать бесконечный ряд крошечных пуговиц на спине ее платья.
Она вздрогнула, когда мои губы коснулись изгиба ее шеи:
— Для консервативного финансиста у тебя удивительно смелые идеи.
— Я полон сюрпризов, — прошептал я, целуя ее в плечо.
Ткань платья скользнула вниз, обнажая плечи. Бретельки шелкового белья единственное, что удерживало платье от падения на пол.
Когда ее пальцы принялись за пуговицы моей рубашки, я почувствовал рождающееся во мне желание, не просто физическое, но глубинное, всепоглощающее стремление к близости.
Элизабет Кларк сломала мои защитные барьеры, проникла за маску успешного финансиста и заставила меня почувствовать то, чего я не чувствовал десятилетиями — подлинную уязвимость. Это пугало и восхищало одновременно.
Ее платье соскользнуло на пол, образовав изумрудный круг у ее ног. В тонком белье из кремового шелка и жемчужном ожерелье она напоминала античную статую, ожившую в отблесках камина.
— Ты прекрасна, — мой голос прозвучал хрипло.
Ее руки скользнули под мою расстегнутую рубашку, прохладные пальцы на горячей коже:
— А ты слишком много говоришь.
Она потянула меня к широкому дивану у камина, и я последовал, как завороженный. Крахмальный воротничок и галстук отправились вслед за жилетом на пол. Рубашка полетела туда же.
Когда Элизабет опустилась на диван, я на мгновение застыл, любуясь игрой света на ее коже. А затем опустился рядом, целуя каждый дюйм ее тела, как паломник, поклоняющийся святыне.
Внешний мир перестал существовать. Забылись Continental Trust, предстоящий крах, преступный синдикат и все, что могло нас разделить. Остались только мы двое, сплетенные в единое целое на фоне танцующих теней от камина.
Ее вздохи смешивались с моими, когда наши тела переплетались в древнем танце страсти. Жемчужное ожерелье холодило мою грудь, контрастируя с жаром ее кожи. Шелковое белье давно присоединилось к остальной одежде на полу, оставив нас обнаженными и уязвимыми друг перед другом.
Элизабет двигалась с той же решительностью, с которой преследовала свои журналистские расследования, целеустремленно, страстно, не упуская ни единой детали. Ее пальцы исследовали каждый дюйм моего тела, запоминая, изучая, требуя.
Мы растворились в мгновении, где не существовало ни прошлого, ни будущего. Только настоящее, только мы двое, объединенные в стремлении к абсолютной близости.
Не знаю, сколько времени прошло. Минуты или часы слились в бесконечную последовательность прикосновений, поцелуев, шепота. Реальность сузилась до пространства дивана у камина, где остальной мир перестал существовать.
Когда мы наконец замерли в объятиях друг друга, тяжело дыша, первые тени сомнений вернулись. Я ловил себя на мысли, не совершил ли ошибку, позволив себе такую близость. Не только физическую, но и эмоциональную.
Элизабет, словно почувствовав мое беспокойство, провела пальцем по моей щеке:
— О чем ты думаешь? — ее голос звучал мягко, с легкой хрипотцой.
— О том, насколько хрупок момент, — ответил я, взяв ее руку и поцеловав пальцы. — И насколько опасен наш альянс.
— Альянс? — она приподнялась на локте, глядя на меня с легкой усмешкой. — Довольно формальное слово для того, что только что произошло.
— Я имею в виду не только это, — я смахнул прядь волос с ее лица. — Каждый из нас ведет свою игру, преследует свои цели. Сближение делает нас уязвимыми.
Она внимательно изучала мое лицо:
— Знаешь, что меня всегда удивляло в тебе, Уильям? Ты говоришь как человек, несущий на плечах тяжесть, которую никто не видит.
Как точно она это подметила. Тяжесть знания будущего. Тяжесть двойной жизни. Тяжесть ответственности за решения, влияющие на судьбы многих.
— У каждого свой крест, — уклончиво ответил я.
— И свои секреты, — добавила она, проводя пальцем по моей груди, но продолжать расспросы не стала. Вместо этого Элизабет опустила голову мне на грудь, слушая биение сердца: — Иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю.
— Разве мы когда-нибудь по-настоящему знаем другого человека? — философски заметил я, поглаживая ее по спине. — Даже самих себя?
— Всегда уходишь от прямых ответов, — она легко укусила меня за плечо. — Даже сейчас.
Я хотел ответить, но в этот момент раздался приглушенный звонок телефона из соседней комнаты. В ночной тишине он прозвучал как тревожный сигнал.
Мы застыли. Звонок повторился.
— Кто может звонить так поздно? — прошептала Элизабет.
— Ничего хорошего это не предвещает, — я поднялся, набрасывая халат, который всегда держал в маленьком шкафу в библиотеке. — Подожди здесь.
Элизабет кивнула, натягивая на плечи плед, лежавший на спинке дивана. Ее волосы, растрепанные нашими ласками, придавали ей особенно хрупкий вид.
Я прошел в кабинет, примыкающий к библиотеке, и снял трубку с телефонного аппарата из полированной латуни:
— Стерлинг слушает.
— Мистер Стерлинг, прошу прощения за поздний звонок, — голос принадлежал Луиджи, связному Кляйна. — У меня срочное сообщение от докера.
— Говори, — я напрягся, зная, что Мэдден никогда не беспокоил бы меня посреди ночи без крайней необходимости.
— Он просил передать: «Корабль входит в гавань завтра утром. Груз должен быть осмотрен немедленно. Встреча в доках в шесть».
Шифр прост для понимания. «Корабль» означал важную информацию. «Груз» ее содержание. «Доки» наше условное место встречи, небольшой склад недалеко от доков Гудзона, принадлежавший одной из компаний Мэддена. «Шесть» — время встречи, девять вечера.
— Передай, что груз будет осмотрен вовремя, — ответил я. — Какова маркировка?
— «Красная полоса. Экстренная доставка», — ответил Луиджи, цитируя последнюю часть кода.
«Красная полоса» означала максимальный уровень важности. «Экстренная доставка» указывала на то, что информация касается непосредственной угрозы.