Лански кивнул.
— У меня есть конкретные цифры. Мистер Харвей, покажите им систему маржинальной торговли.
Я перевернул страницу к последней схеме.
— Джентльмены, сейчас на бирже можно покупать акции, внося только десять процентов собственных средств. Остальное дает брокер в кредит. Это означает, что на сто тысяч долларов вы можете контролировать акций на миллион.
— А если акции упадут? — спросил Костелло.
— Если правильно выбирать компании и момент выхода, риск минимален. За последний год даже самые консервативные акции выросли на тридцать-пятьдесят процентов.
Нитти поднялся.
— Мистер Харвей, а что насчет международных операций? Слышал, есть способы перевозить деньги в другие страны.
— Совершенно верно. Швейцарские банки, например, гарантируют полную конфиденциальность. Можно создавать счета на подставных лиц, переводить капиталы в золото, хранить в разных валютах.
Я показал последнюю схему, изображающую сеть международных трансферов.
— Представьте, что ваши деньги работают не только в Америке, но и в Европе, Азии, Южной Америке. Диверсификация — основа финансовой безопасности.
Марранцано снова поднялся, и его лицо было мрачным как туча.
— Все это очень красиво звучит, сеньор Харвей. Но я вижу здесь одну проблему. Вы предлагаете нам положиться на систему, которую мы не контролируем. На людей, которых мы не знаем. На деньги, которые будут где-то далеко от нас.
Он обвел взглядом зал.
— Почетное общество строилось на крови и клятвах. На семейных узах и личном доверии. А вы предлагаете нам… что? Бумажки? Счета в банках?
— Дон Марранцано, — вмешался Лучиано, — времена меняются. Мы можем измениться с ними или остаться в прошлом.
— Прошлое дало нам силу! — резко ответил старый сицилиец. — Что даст нам ваше будущее?
Воцарилась напряженная тишина. Я понял, что наступил переломный момент.
— Дон Марранцано, — сказал я осторожно, — никто не предлагает отказываться от традиций. Мы говорим о дополнительных возможностях. Семья остается семьей. Но семья может стать богаче.
Старый босс смерил меня долгим взглядом.
— Возможно. Но семья может и исчезнуть, если забудет о том, что ее объединяет.
Он развернулся и направился к выходу. За ним потянулись его люди.
После их ухода атмосфера в зале заметно разрядилась. Лански подошел к трибуне.
— Мистер Харвей или, вернее, Стерлинг… Отличная презентация. У меня есть несколько конкретных вопросов о швейцарских банках…
Следующий час прошел в обсуждении технических деталей. Массерия молчал, но не ушел. Костелло и Нитти задавали вопросы о конкретных инвестиционных возможностях.
К шести вечера основная часть была завершена. Мэдден объявил перерыв до завтра, когда примут конкретные решения.
— Неплохо, Стерлинг, — сказал он мне, когда участники начали расходиться. — Марранцано отреагировал предсказуемо, но остальные заинтересованы.
— А Массерия?
— Джо Босс пока присматривается. Но если он увидит конкретную выгоду, присоединится.
Лучиано подошел к нам.
— Завтра будет решающий день. Голосование по всем предложениям. Твоя презентация дала нам хорошую основу.
— А что с Марранцано?
— Дон Сальваторе не сдастся так просто. Но у нас есть аргументы, которые он поймет.
Мы покинули отель «Трейморе», когда солнце уже клонилось к закату. Атлантик-Сити готовился к вечерним развлечениям, огни казино зажигались один за другим, музыка наполняла вечерний воздух.
— Завтра узнаем, изменили ли мы историю, — сказал О’Мэлли, когда мы ехали обратно к отелю.
— История уже изменена, Патрик, — ответил я, глядя на огни города. — Вопрос только в том, в какую сторону.
Полночь наступила тихо, как крадущаяся кошка. Атлантик-Сити погрузился в ночную дремоту, лишь где-то в казино продолжали перебирать фишки и звенеть стаканы.
Я лежал в постели, анализируя прошедший день. Марранцано демонстративно покинул конференцию, но завтра предстояло решающее голосование.
Мартинс спал в кресле у двери, привычка старого солдата. О’Мэлли разместился в соседнем номере, но я знал, что у ирландца тонкий слух, даже если он спит.
В два часа раздался едва слышный скрип. Это не дверной замок, я бы услышал. Что-то более тонкое. Металл по металлу, осторожное высверливание.
Еще через минуту мои подозрения подтвердились. Кто-то работал над дверным замком со стороны коридора. Осторожно взламывал. Профессиональная работа.
Я мягко перекатился к краю кровати и достал из-под подушки кольт.38. Мартинс открыл глаза, услышав посторонние звуки. Вопросительно поднял бровь. Я указал на дверь и приложил палец к губам.
Мартинс бесшумно поднялся с кресла. Десять лет военной службы не прошли даром. Он извлек автоматический пистолет и занял позицию у стены рядом с дверью.
Звуки прекратились. Теперь последовала пауза, наш незваный гость проверял, все ли спокойно в номере. Затем медленно, очень медленно, щелкнул замок.
Я переместился к окну.
Дверь открылась на дюйм, на два. Тонкая полоска света из коридора прорезала темноту номера. Силуэт, затем второй. Двое мужчин в темной одежде. Один высокий, второй приземистый.
Высокий сделал знак партнеру остаться у двери. Сам начал красться к кровати.
Приземистый остался в дверном проеме, прикрывая отступление. Профессионалы.
Высокий подошел к кровати, поднял руку. В этот момент я включил настольную лампу.
— Добрый вечер, джентльмены. Не очень вежливо врываться без стука.
Он обернулся. Лицо скрывала черная маска, но глаза выражали удивление. Не панику, а удивление. Твердый орешек.
— Мистер Харвей из Филадельфии, — произнес он с легким итальянским акцентом. — Простите вторжение. У нас к вам неотложное дело.
— В половине третьего ночи? Настолько неотложное дело?
Мартинс бесшумно переместился за спину второго визитера. Приземистый почувствовал движение, начал поворачиваться. Поздно.
— Опустите оружие, — негромко сказал Мартинс, уперев дуло автоматического пистолета ему в затылок. — Медленно и аккуратно.
Высокий посмотрел на напарника, оценил ситуацию. Нож упал на ковер. Руки поднялись вверх.
— Очень неглупо, — кивнул я. — О’Мэлли!
Почти сразу же дверь между номерами открылась. О’Мэлли вошел с кольтом наготове, быстро оценил обстановку.
— Всех осмотреть. Проверить коридор.
О’Мэлли обыскал высокого, изъял нож и маленький пистолет. Мартинс забрал у приземистого револьвер и кастет.
— Коридор чист, — доложил О’Мэлли, заглянув наружу. — Но лучше поторопиться.
Я подошел к высокому поближе.
— Теперь объяснения. Кто вас послал? Зачем?
Молчание.
— Марранцано? Или все-таки Массерия?
Едва заметное движение глаз выдало высокого. Значит, Марранцано. Решил устранить надоедливого финансиста еще до завтрашнего голосования.
— Понятно. — Я обратился к О’Мэлли: — Что с ними делать? Полиция исключена.
— Можем заткнуть рты и связать, — предложил Мартинс. — Пусть полежат до утра.
— Неплохая идея, но у меня другая, — я посмотрел на высокого убийцу. — Передайте дону Марранцано, что Роберт Харвей оказался не таким беспомощным, как ожидалось. И добавьте, если он хочет поговорить, пусть назначит встречу в цивилизованном месте и в цивилизованное время.
Высокий наконец заговорил:
— Он не ожидал помех.
— Жизнь полна сюрпризов. Впредь дон не должен недооценивать филадельфийских бизнесменов. Идите.
— Просто так? — удивился приземистый.
— Дон поймет послание, — кивнул я. — Этого достаточно.
Они направились к двери. В дверном проеме высокий обернулся:
— Завтра будет интересный день, мистер Харвей.
— Несомненно.
После их ухода О’Мэлли запер дверь и поставил кресло под ручку.
— Босс, почему вы их отпустили? Могли выяснить больше.
— Патрик, иногда послание важнее информации. Марранцано узнал, что я не обычный торговец. Теперь он знает, что у меня есть охрана. Это заставит его пересмотреть отношение.
— А если он решит попробовать снова?
— Во второй раз это будет война, а не тайное убийство. Марранцано не дурак, открытая война на территории Атлантик-Сити невыгодна никому.
Мартинс проверил замок и осмотрел дверь.
— Профессиональная работа. Вскрыли, не повредив механизм.
— Завтра переедем в другой номер, — решил я. — А пока дежурим до рассвета.
Оставшуюся часть ночи мы провели без сна. О’Мэлли устроился у окна, следил за подходами к отелю. Мартинс дежурил в кресле у двери. Я занялся планированием завтрашнего дня.
В шесть утра я заказал кофе в номер. Молодой официант зашел с подносом, не выказав никакого удивления по поводу бодрствующих постояльцев.
Пока мы пили кофе, О’Мэлли заметил:
— Странно, что выбрали именно ночь перед решающим днем.
— Не странно, а логично, — возразил я. — Если сегодня голосование пройдет без меня, финансовые новации не получат поддержки. Лично Марранцано против модернизации, но понимает, что большинство боссов заинтересованы в легализации денег.
— Значит, решил упростить себе задачу, убрав главного пропагандиста нового порядка.
— Именно. Но он просчитался. Теперь знает, что я не просто теоретик с Уолл-стрит, а человек, готовый к практическим действиям.
— Это изменит расстановку сил на конференции? — спросил Мартинс.
— Надеюсь, Марранцано поймет, что я никуда не исчезну после конференции. Мне предстоит воплощать планы в жизнь. А значит, лучше иметь меня союзником, чем врагом.
В семь утра я принял душ, стараясь не трогать маскировку и оделся. Седина на висках и морщины вокруг глаз остались. В зеркале на меня смотрел солидный филадельфийский бизнесмен средних лет, переживший бессонную ночь.
— Пора завтракать, джентльмены, — сказал я, поправляя галстук. — Великие решения принимаются на сытый желудок.
К половине восьмого мы спустились в ресторан отеля. У стойки дежурным администратором был тот самый молодой человек, который накануне доставил приглашение от Нитти.