— Чертежи?
— Длинные листы бумаги, свернутые в трубку. Именно так выглядят технические схемы или инженерные планы.
Я откинулся в кресле, чувствуя тяжесть в груди. Если Барух действительно передавал техническую документацию, пусть даже поддельную, европейским агентам, это означало предательство в самом прямом смысле слова.
— О’Мэлли, а что насчет обратного наблюдения? Барух не заметил слежки?
— Мои ребята знают свое дело. Но… — ирландец помялся, — кое-что настораживает. Вчера вечером Барух совершил странную прогулку.
— В каком смысле странную?
— Вышел из дома в девять вечера, прошелся по Центральному парку, сделал несколько кругов вокруг пруда, постоял у скамейки минут десять, а потом вернулся домой. Как будто проверял, не следит ли за ним кто-то.
Это могло означать два варианта. Дибо Барух заподозрил слежку, либо его научили элементарным приемам конспирации. Оба варианта указывали на то, что влиятельный финансист ведет двойную игру.
Третий день принес окончательное подтверждение моих худших подозрений. О’Мэлли ворвался в кабинет с выражением человека, который видел нечто из ряда вон выходящее.
— Босс, у нас проблема. Барух встретился с европейцем третий раз за три дня. Но на этот раз в совершенно другом месте.
— Где?
— В доках. Причал номер семнадцать, рядом с грузовым пароходом «Гамбург». Встреча длилась всего пятнадцать минут, но мой человек видел, как европеец передал Баруху конверт, а тот в ответ дал ему папку с документами.
Доки. Место, где происходят самые секретные операции, где шум портовых кранов заглушает разговоры, а постоянное движение людей и грузов делает наблюдение почти невозможным.
— А что с пароходом «Гамбург»?
— Отплывает завтра утром. Направление Гамбург с заходом в Саутгемптон.
Все складывалось в законченную картину. Барух передавал информацию европейскому агенту, тот грузил ее на пароход, идущий прямиком в логово альянса. Моя поддельная разработка авиационного двигателя, скорее всего, уже лежала в чемодане, готовая к отправке германским инженерам.
Я встал и подошел к окну, глядя на вечерний Манхэттен. Огни небоскребов мерцали в сумерках, как звезды упавшей с неба американской мечты.
Барнард Барух, человек, которого я считал патриотом и союзником, оказался предателем. Человек, который давал советы президентам и формировал экономическую политику страны, продавал американские секреты потенциальным врагам.
— О’Мэлли, — сказал я, не оборачиваясь от окна, — завтра прекращаем наблюдение. У нас достаточно информации.
— А что дальше, босс?
Что дальше? Обвинить одного из самых уважаемых людей Америки в государственной измене на основании трехдневного наблюдения? Передать информацию властям и надеяться, что они поверят молодому финансисту больше, чем национальному герою?
Или встретиться с Барухом лицом к лицу и выяснить правду из первых рук?
— Дальше, О’Мэлли, я буду делать то, что должен был сделать с самого начала. Поговорю с Барухом честно и прямо. Потому что даже предатели иногда заслуживают шанса объясниться.
Впрочем, в глубине души я уже знал, что объяснений не будет. Слишком много совпадений, слишком четкая схема, слишком профессиональная работа. Барнард Барух играл не на той стороне.
А это означало, что в войне за экономическое будущее Америки я потерял не просто союзника. Я обнаружил врага там, где меньше всего ожидал его найти.
Звонок раздался в половине седьмого утра. Голос на другом конце провода принадлежал Джимми Коллинзу, моему человеку в администрации доков, ирландцу с феноменальной памятью на документы и не менее феноменальной жаждой легких денег.
— Мистер Стерлинг? — его голос звучал возбужденно. — У меня информация, которая вас заинтересует. О том пароходе «Бремен».
«Бремен», а не «Гамбург». Значит, груз перегрузили на другое судно. Классический прием для сокрытия следов.
— Слушаю внимательно, Джимми.
— Вчера поздно вечером пароход получил внеочередное разрешение на срочную отправку. Обычно такие разрешения выдаются только для медицинских грузов или дипломатической почты.
— А что в манифесте?
— Вот тут и начинается самое интересное. Официально промышленное оборудование и техническая документация для германской машиностроительной компании. Но я видел, как грузили. Никакого оборудования там не было.
— То есть?
— Металлические ящики небольшого размера и кожаные портфели. Много портфелей. Сопровождал груз тот самый элегантный джентльмен, который последние дни крутился возле причалов.
Мистер Вольф лично контролировал отправку. Это означало, что груз действительно ценный, настолько ценный, что европейский агент не доверил его обычным процедурам.
— Когда отплытие?
— Через два часа. В девять утра. Прямой рейс до Гамбурга с заходом в Саутгемптон.
Я повесил трубку и несколько минут сидел в кресле, обдумывая ситуацию. Поддельная информация о проекте Thunderbird уже упакована и готова к отправке в Германию. Если Барух невиновен, почему документ попал в руки европейских агентов именно через сутки после нашей встречи в клубе?
Совпадения в разведывательной работе случаются реже, чем честные политики.
Я взял телефонную трубку и набрал номер офиса Баруха. Секретарша ответила после второго гудка, голос молодой женщины, профессионально вежливый.
— Офис мистера Баруха, чем могу помочь?
— Говорит Уильям Стерлинг. Мне необходимо встретиться с мистером Барухом сегодня. Вопрос крайне срочный.
— Позвольте проверить расписание… Мистер Барух свободен в два часа дня. Подойдет ли вам это время?
— Прекрасно. Скажите ему, что речь идет о наших общих интересах в области международного сотрудничества.
Формулировка выбрана не случайно. Если Барух действительно работает с альянсом, он поймет намек. Если нет, сочтет это обычной деловой встречей.
До двух часов дня оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться к самому неприятному разговору в моей карьере. Обвинить в предательстве человека, которого уважаешь, задача не из легких. Особенно когда доказательства основаны на собственной провокации.
Я открыл сейф и достал копию поддельного документа о проекте Thunderbird. Если Барух действительно передал информацию европейцам, он должен помнить детали. Молибденовый сплав, скорость двести миль в час, серийный номер XB-7749–1929, все эти выдуманные подробности станут уликами против него.
В половине второго я покинул офис и направился на Уолл-стрит, 111. Здание, где располагался офис Баруха, возвышалось над финансовым кварталом как памятник американскому капитализму. Тридцать этажей стекла и стали, где каждый день принимались решения, влияющие на судьбы миллионов людей.
Лифтер, пожилой негр в безупречной униформе, молча доставил меня на двадцать восьмой этаж. В приемной меня встретила та самая секретарша, с которой я говорил по телефону, миловидная блондинка лет тридцати с внимательными глазами.
— Мистер Стерлинг? Мистер Барух ждет вас.
Кабинет Баруха был обставлен с тем сдержанным великолепием, которое могли позволить себе только люди, не нуждающиеся в демонстрации богатства. Персидские ковры, антикварная мебель, картины старых мастеров, фотографии с известными политическими лидерами, все говорило о власти и влиянии, накопленных десятилетиями.
Сам Барух стоял у окна, глядя на суету Уолл-стрит. Услышав мои шаги, он обернулся с улыбкой, которая показалась мне чуть более натянутой, чем обычно.
— Уильям! Рад видеть вас. Присаживайтесь, пожалуйста.
Я занял кресло напротив его стола, положив портфель рядом. В портфеле лежала копия поддельного документа и записи наблюдений О’Мэлли. Доказательства, которые должны разоблачить предателя.
— Барнард, — начал я осторожно, — наша встреча касается вопроса, который может показаться вам неожиданным.
— Интригующе. О чем речь?
— О вашем участии в деятельности европейского альянса промышленной стабильности.
Выражение лица Баруха не изменилось ни на йоту. Он продолжал смотреть на меня с тем же дружелюбным интересом, что и минуту назад. Либо он был блестящим актером, либо мое обвинение его не удивило.
— Альянс промышленной стабильности? — переспросил он задумчиво. — Да, я знаком с этой организацией. А что именно вас интересует?
Момент истины. Либо Барух сейчас признается, либо я начну предъявлять доказательства его вины. В любом случае, через несколько минут один из нас будет разоблачен.
Есть особое искусство в том, чтобы обвинить человека в предательстве, не превращаясь при этом в полного параноика. Я потратил три дня на то, чтобы собрать доказательства против Баруха, и теперь настал момент их предъявить.
— Барнард, — сказал я, открывая портфель, — последние месяцы ваша деятельность вызывает у меня определенные вопросы.
— Какого рода вопросы? — он откинулся в кресле, по-прежнему сохраняя невозмутимость.
— Начнем с ваших инвестиций в германские промышленные облигации. — Я достал записи Бейкера. — Полмиллиона долларов в Krupp, IG Farben и Thyssen. Довольно специфический выбор для американского патриота.
— Это обычные коммерческие инвестиции, Уильям. Германская промышленность показывает хорошие результаты.
— Возможно. Но эти же компании, как выяснилось, являются учредителями Альянса промышленной стабильности. Той самой организации, представитель которой недавно предлагал мне сотрудничество.
Первый раз за разговор Барух слегка напрягся. Едва заметно, но я это уловил.
— Продолжайте, — сказал он тихо.
— Далее. Ваши встречи с европейскими банкирами. — Я перелистнул страницу. — Deutsche Bank, Credit Suisse, Banque de France. Все неофициально, все в частной обстановке. Плюс резкое изменение ваших политических взглядов в пользу международной экономической интеграции.
— Уильям, — Барух поднял руку, — если вы намекаете на то, что я…
— Я не намекаю, Барнард. Я прямо говорю. За последние три дня вы трижды встречались с человеком, который представляется как мистер Вольф. Высокий, седеющие волосы, дорогая европейская одежда. Встречи в вашем офисе, в отеле «Астор» и, наконец, в доках рядом с пароходом «Гамбург».