– А это еще что такое?
– Это малое предприятие при полицейском участке, а жеребец – это «черный воронок» с телохранителями по найму. Сейчас они охраняют Леню Сизарева, а во второй половине дня – местного президента, который за ним охотится.
– Прекрасно! По-видимому, и в вашей дыре процесс пошел. Жаль только, что не все вожди дожили до такого сказачного процветания и такой сказочной свободы.
– Какие вожди? – не понял священник и даже чуть отрезвел.
– Наши вожди, святой отец, наши! Великие и бессмертные, как их памятники и реформы. Это они дали ростки таким очаровательным реформам! Перед такими богатствами, которые сейчас имеют миллионеры-реформаторы, любая нравственность бессмысленна. А это прекрасно, дорогой мой… Нравственность жвачным не нужна. Как вас зовут, святой отец?
– Логута Моисеевич. И хотя я выпивши, но не вижу в этом ничего прекрасного.
– Дурак! – неожиданно вспылила циркачка. – Если бы мы не изживали в течение многих лет нравственность, то кто бы тебе позволил такое попустительство? А процесс позволяет. Не это ли наше завоевание?!
Священник отрезвел окончательно.
– Если это завоевание, мадам, то, извините, не мудрого православия, а сатаны!
В отличие от Ивана Ивановича Леонид Иванович уже давно занимался коммерческой деятельностью и преуспел. На территории своей губернии его окрестили «нехалявщиком», большим «гомоспециалистом». Второе ему подходило очень.
Он не пил и не курил, но запретный плод любил. Ни девочек не чурался, ни мальчиков.
Леня уже знал, что такое лавры славы и богатства, и предложение отечественной кинозвезды Раисы Мартыновны Ваучер воспринял как подарок судьбы.
В церковь он прикатил на том же кроваво-черном жеребце, набитом уже не «сникерсами», а искусственными цветами.
– Раечка! – сразу завопил он, размахивая большим букетом. – Ваше предложение сделало меня шестнадцатилетним. Я вас до смерти зацелую!
– А как у вас со здоровьем, дорогой мой? – не замедлила поинтересоваться циркачка. – На воспалительные процессы не жалуетесь?
– Что за вопрос, Раиса Мартыновна?! Я вас буду на руках носить, сколько вы этого пожелаете.
– Посмотрим, посмотрим. Брачный союз – это не реклама в АО. А как аппетит у вас?
– О чем речь, Раечка?! О такой женщине я мечтал очень давно, задолго до перестройки.
– Вы серьезно?
– Кроме шуток…
– Надеюсь, вы не в бронежилете?
– Боже упаси!
– Тогда подойдите ко мне.
Не успел Леня Сизарев сделать и трех шагов, как получил от циркачки сильный удар в солнечное сплетение.
Он рухнул на пол прихода и с трудом отдышался. Сотрудники Лени переглянулись, а Раиса Мартыновна спокойно сказала:
– Поднимите его. Мне хотелось проверить его возможности.
Рольмопсов бросился за кинокамерой, но циркачка остановила:
– Трубу для иридодиагностики и карту сексуальных отношений.
Рольмопсов усадил Сизарева на лавку и пошел за прибором. Сначала Леня сопротивлялся, но потом взял себя в руки и внимательно стал следить за каждым движением циркачки.
– Я сразу вижу, дорогой мой, что вы – разновидность белладонны, – с улыбкой сказала Раиса Мартыновнв. – Легковозбудимый и сладострастный. Это мне подходит. Тимурчик, подай, пожалуйста, насадки для трех видов диагностики.
Святой отец перекрестился.
Циркачка все пристальнее вглядывалась в темные глаза Лени.
– Иван Иванович, прошу вас, посмотрите сюда… Иван подошел к аппарату и глянул в трубку.
– Вы видите темные четырехугольники с черными пятнами внутри? Если глаза представить в виде циферблата, примерно на полшестого.
– Вижу.
– Это говорит о том, что у вашего брата тяга к однополой любви.
– Глупости! – заспорил «челночник». – Просто я, как и многие, люблю острые ощущения.
– Дорогие мои, – вмешался святой отец, – хватит тянуть резину. Будете венчаться или нет?
– Конечно, будем! – почти вскрикнул Леня. – Я привез в церковь лучших друзей!
– Нет, дорогой мой, венчаться с тобой я не хочу, – вдруг строго сказала циркачка и задумалась.
– Мадам, тогда платите неустойку.
– За что?
– За то, что я потратился на самого дорогого фотокорреспондента, на пять телохранителей. Вот они все перед вами.
– Дорогие мои. Вам предстоит передохнуть, пока идет венчальная процедура. – Раиса Мартыновна почти машинально вытащила из сумочки золотой шар и бросила его в сторону Лени Сизарева и его охраны.
– Начнем ритуал, господа, – после легкого взрыва строго сказала Раиса. – А эти пусть пока проветрятся при храме.
Но не успел батюшка начать проповедь, как деревянный иконостас покачнулся, и громоздкие иконы стали медленно сползать со стены.
– Глядите, глядите! – опять закричал Иван Иванович. – У Николая Угодника глаза точь-в-точь как у Артура Борисовича.
И на этот раз все присутствующие заметили сходство. Но они удивились еще больше, когда самая большая икона отделилась от иконостаса и полетела не вниз, а по диагонали, рассекая в кровь голову Лени Си-зарева.
– Батюшка, продолжайте проповедь, – строго приказала Раиса. – Видимо, сам Господь решил расправиться с этими господами.
– Ну, это только начало, – неожиданно поддержал циркачку Павел Дмитриевич. – Если рухнул когда-то храм Христа Спасителя, то уж наш сарай непременно развалится, потому что во главе его не иконы православные, а коммерческие бесы.
– Иван Иванович, – забеспокоилась Раиса Мартыновна, – не отходите от меня, дайте мне вашу руку. Вот так.
Иван не двигался. Губы и руки его холодели. Он со слезами смотрел на поверженного брата.
– Крепись, земляк, – утешал его Павел Дмитриевич. – На все есть Божья воля, а иной раз и Божья кара!
Однако после венчания батюшка раздраженно спросил новобрачных.
– А кто будет иметь дело с полицией, выносить трупы, чинить иконостас и т. д?
– Это мелочи, – с улыбкой ответила Раиса Мартыновна. – Кстати, святой отец, после проповеди вы стали привлекательней и приобрели великолепный товарный вид.
– Благодарствую, уважаемая, – нахмурился священник. – Но учтите, при всем вашем превосходстве, техническом вооружении и, я бы даже сказал, нахальстве ни один волос не слетит с головы моей без воли на то Господа нашего. Сила креста еще очень и очень велика! И слава Богу! – Он поднял руку, чтобы сотворить крестное знамение в сторону циркачки, и тут Иван заметил, как вздрогнула, сжалась в страхе его новоявленная жена, как заметался взгляд ее, одним словом, он впервые почувствовал, что есть все же силы, которые страшат Раису Мартыновну.
Словно защищаясь, она подняла руки.
– Ну, зачем же так круто, батюшка дорогой? Вы что, шуток не понимаете? – И она подмигнула Рольмопсову. – Принесите священнику деньги на строительство храма.
Деньги лежали в пачках и были вручены батюшке вместе с дипломатом.
Логута Моисеевич с трудом скрывал свою растерянность и удивление.
– Дмитрий Павлович, у меня к вам просьба, – с улыбкой обратилась Раиса к Митусову. – На фронтоне новой церкви должно быть написано золотыми буквами: «Этот храм построен в честь святой Раисы, московской благотворительницы…» Надеюсь, вы поняли меня? А чуть подальше должно быть кладбище для «челноков» и убогих новой поры.
На прощанье циркачка припала к руке священника и, поцеловав Митусова в лоб, подарила визитную карточку с надписью АО «Воланд». Только после этого жеста она усадила Ивана в джип и исчезла…
Иван Иванович умолял Раису Мартыновну оставить его в родных местах, тем более, что дом его покойной матушки находился всего в нескольких километрах от церкви и твердокаменного Логуты. То ли и в самом деле сильным было чувство Раисы к Ивану, то ли ее практический ум подсказал ей это решение, но, как бы то ни было, Иван оказался рядом с деревней своей покойной матушки.
– Наконец-то! – облегченно вздохнул он. – Прощайте, Раиса Мартыновна!
Циркачка осторожно вывела его из машины, сунула в его карман пачку денег и, поцеловав в губы, тихо сказала:
– Не прощай, а до свидания, орангутан! Жаль, что мне надо сейчас исчезать. Но все равно от меня ты никуда не денешься. Береги себя. Ты мне нужен. Вот тебе три бутылки водки. Выпей, а там что будет…
Около часа пролежал Иван Иванович в сугробе среди заснеженного поля, куда привезла его Раиса Мартыновна. И удивительно – не замерз и даже оклемался и дополз все же до дома покойной матушки.
При помощи спрятанного в сарае ключа он открыл дверь, и сразу вечной мерзлотой пахнуло от бревенчатых стен, пола, потолка.
«Надо бы переодеться… я весь мокрый… Но во что?»
Он хотел включить электрообогреватель, но света не было. Видимо, старые провода, протянутые к дому, заледенели и лопнули. Он зажег керосиновую лампу, принес с повети дров, зажег печь и плиту.
От жаровни пахнуло теплом, но в горнице было по-прежнему холодно. По крутой лестнице Иван спустился во двор, набил снегом чайник и, поставив его на плиту, стащил с себя потную одежду. Голова кружилась. Все тело корежило от озноба и боли в плече. Отдышавшись, попил горячего чаю, лег на влажную, холодную постель, смочив ее водкой, но уснуть не мог. Мучили сны. Снилось ему то солнечное лето, то покойные родственники, то ослепительный золотой шар в руках Раисы Мартыновны.
Проснулся он среди ночи. Кто-то стучал в избу.
Иван поднялся с постели, пополз к заложке, распахнул дверь и ахнул. На пороге, словно в тумане, стояла покойная матушка.
– Не пришла бы, сынок, да жалко тебя стало, – заговорила она вполголоса и заплакала. – Ежели хочешь быть в страданиях вместе с живыми, выслушай мой наказ.
Матушка присела на табурет в темном углу, занавешанном камусовым ковром, заплакала еще громче.
– Сегодня придет к тебе последний житель нашей деревни, дед Тимофей, – тихо сказала она. – Почему последний, ты должен знать. Собирается он тебя лечить снотворным снадобьем… Ох уж это снадобье! Действует оно постепенно, как у наших современных врачей, не подкопаешься, но люди в другой мир уходят, а ему, проходимцу, от покойных много что остается – как бы в наследство. А ты, сынок мой, будь похитрее его… – продолжала матушка. – Возьми да сразу и напиши Тимофею завещание на свой домик и скажи хитрому лешаку: мол, снадобье тебе ни к чему, потому как жить ты больше не хочешь, а вот самогоном пусть он тебя уважит напоследок, да баню жаркую пусть истопит – грехи перед смертью смыть…